И каково же было мое разочарование, когда я прочел наконец в «Голосе» отчет известной комиссии…— Отчет о работе комиссии (см. выше, с. 440) за подписью ее членов был прислан в газету Д. И. Менделеевым и напечатан 25 марта иод заглавием «От комиссии для исследования медиумических явлений».

На протяжении марта работа комиссии находилась под пристальным вниманием прессы. Еще в феврале распространился слух, что комиссия прекратила заседания, но готова их продолжить, имея наготове все необходимые приборы. В середине марта стало известно, что медиум г-жа Клайр потерпела на сеансах, которые проводились под наблюдением комиссии, неудачу и внезапно уехала на родину. Одновременно сообщалось, что «комиссия ученых высказалась большинством голосов за прекращение дальнейших исследований». Газета «Голос» (1876. 11 марта) объявила, что «спиритизм не выдержал трезвого взгляда науки, — от так называемых „медиумических явлений“ не осталось ничего, кроме простого фокусничества».

Опровергая эти сообщения, А. Н. Аксаков утверждал, что Клайр уехала не вследствие неудач, а по другим причинам, которые, он, однако, не объяснил; спириты заявили в прессе протест против действий комиссии, обвиняя ее в распространении ложных сведений. Мнения публицистов разделились, и последовала оживленная полемика. Опубликованный в этой обстановке отчет комиссии отличался подчеркнутой протокольной краткостью и объективностью. Изложив историю своей деятельности, комиссия отмечала, что «медиумические явления» не наблюдались ни разу, если движения медиумов контролировались приборами. Указывалось, что спириты добивались создания неконтролируемых условий и что только в такой обстановке медиумы достигали успеха. Общий вывод гласил: «Спиритические явления происходят от бессознательных движений или от сознательного обмана, а спиритическое учение есть суеверие». Отчет не успокоил спорящих. Выражая общераспространенное чувство неудовлетворенности и объясняя его причины, П. Д. Боборыкин писал, что выводы комиссии не представляются убедительными, так как изловить медиумов ей не удалось, а многих явлений она вообще не наблюдала; в отчете, констатировал он, нет результатов фактических исследований, а заключение сводится к общим рассуждениям (Санктпетербургские ведомости. 1876. 30 марта). Сходную оценку вынесли и некрасовские «Отечественные записки» (1876. № 4), отметившие, что хотя выводы комиссии «в общем <…> абсолютно верны, но все это — не более, как общие места, в которых нет никакого определенного, прочно обоснованного содержания».

Рядом с рассказами о нескольких несчастных молодых людях, «идущих в народ»…— Осенью 1875 г. Достоевский обратил внимание на «двуличную», по его определению, статью публициста Е. Л. Маркова «Уп-разднители современного общества» (Голос. 1875. 11–13 сент.), посвященную «хождению в народ» молодежи. Эта тема затрагивалась также в одном из писем, полученных Достоевским в апреле 1876 г.

Фанфарон — (франц. fanfaron) легкомысленный хвастун, бахвал.

…в котором они ухитрились разглядеть лишь право на бесчестье. — Ср. в «Бесах» рассуждение Кармазинова: «Сколько я вижу и сколько судить могу, вся суть русской революционной идеи заключается в отрицании чести. Мне нравится, что это так смело и безбоязненно выражено. Нет, в Европе еще этого не поймут, а у нас именно на это-то и набросятся. Русскому человеку честь одно только лишнее бремя. Да и всегда было бременем, во всю его историю. Открытым „правом на бесчестье“ его скорей всего увлечь можно» (ч. II, гл. 6. 5). В этих словах писателя-либерала обыграна фраза из первого «Издания Общества Народной расправы»: «Мы из народа, со шкурой, прохваченной зубами современного устройства, руководимые ненавистью ко всему ненародному, не имеющие понятия о нравственных обязанностях и чести по отношению к тому миру, который ненавидим и от которого ничего не ждем, кроме зла».

И чего тогда не говорилось — честная идея попала на улицу. (Ср. с. 315–316: Идея попала на улицу и приняла самый уличный вид). — В близких выражениях эту мысль Достоевский неоднократно высказывал в разных произведениях.

О Юрие Самарине. — Юрий Федорович Самарин (1819–1876) — славянофил, публицист, общественный деятель, принимавший активное участие в разработке и проведении «крестьянской реформы». После его смерти, последовавшей 19 марта 1876 г., в прессе было опубликовано большое число статей и заметок, посвященных его памяти. Достоевский пересказывает заметку, напечатанную в «Новом времени» (23 марта).

Виктор Илларионович Васильчиков (1820–1878), князь — участник Кавказской (1842–1844) и Крымской (1853–1856) войн, генерал-адъютант, управляющий военным министерством (1858–1860), автор работ по сельскому хозяйству, в том числе статьи «Чернозем и его будущность» (Отеч. зап. 1876. № 2).

В мартовском № «Русского вестника» сего года помещена на меня «критика», г. А., т. е. г. Авсеенко. — Речь идет о рецензии писателя-беллетриста и критика Василия Григорьевича Авсеенко (1842–1913) «Опять о народности и о культурных типах: Рассказы Андрея Печерского (П. И. Мельникова). Москва, 1876», напечатанной за подписью «А». В указанной статье, как и в упоминаемом далее романе «Млечный путь», В. Г. Авсеенко принял участие в полемике о роли дворянства в общественной жизни пореформенной России. Полемика приобрела особую остроту после царского рескрипта от 25 декабря 1873 г., содержавшего призыв дворянству «стать на страже народной школы», возглавив дело народного образования; в этом часть дворянства усмотрела шаг к восстановлению своих сословных привилегий и «начало обновлению полного учреждения о дворянстве». Выражая взгляды консервативно-дворянской партии, Авсеенко признавал дворянство ведущей общественной силой, носителем национальной культуры и руководителем невежественного, по его убеждению, народа, не приученного к самостоятельной общественной жизни. В «старой песне о том, что спасение придет к нам из народа», он видел «сознание полной умственной и нравственной беспомощности, к которому инстинктивно пришла известная часть интеллигенции». «Разочаровавшись в старых идеалах, — писал он, — и не умея создать взамен их что-либо, но чувствуя потребность хоть до чего-нибудь договориться и указать на какой-нибудь выход из своего бестолкового кружения, журналистика ткнула пальцем в народ» (Рус. вестн. 1876. № 3. С. 364–365). С этих позиций Авсеенко резко критиковал рассуждения Достоевского о народе в февральском выпуске «Дневника писателя» за 1876 г.

…народ должен просветиться от нас, культурных людей, и усвоить нашу мысль и наш образ. — Излагаемое здесь рассуждение было полемическим ответом Авсеенко на слова Достоевского в февральском выпуске «Дневника писателя» о том, что «…мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа» (см. выше, с. 50).

«На его плечах — живую струю нашей литературы…» — Слова в скобках — разъяснительная вставка Достоевского.

После слов «живую струю нашей литературы» в статье следует: «хотя, повторяем, эта литература в своих лучших представителях вовсе не стремилась „идти за народом“, а только всасывала в себя его здоровые соки, вместе с более острыми соками европейской цивилизации» (Рус вестн. 1876. № 3. С. 370). Цитата взята из той части статьи, в которой Авсеенко полемизировал с утверждением Достоевского о том, что русская литература «в лучших представителях своих <…> преклонилась перед правдой народной, признала идеалы народные за действительно прекрасные» (см. выше, с. 50). Основной задачей, которую решала русская литература, было, по мнению Авсеенко, «усвоение идеалов западноевропейских, идеалов общих, идей цивилизации, права, законности, гуманности», и «только в интересе этих идей литература и занималась народом». Она ставила себе целью приобщить русский народ к «европейским формам гражданственности», а для этого «должна была уяснить обществу все прекрасное, заключающееся в народе и свидетельствующее о том, что он достоин свободы» (Рус. вестн. 1876. № 3. С. 366–367).