8 января 1755 г.

Натаниел,

Пишу вам вдогонку, ибо уверена, что вы с нетерпением ожидаете от меня новостей.

После вашего отъезда я, как вы и просили, отправилась на Хаттон-Гарден искать бывшего смотрителя сиротского приюта Джеймса Барроу. Мне не сразу удалось напасть на его след, ибо в том районе уже давно нет обитателей с такой фамилией. В конце концов, я случайно вышла на нужную улицу, и старая прачка с лавочником, которые живут там последние двадцать лет, вспомнили его. Они оба поведали мне о постигшем его несчастье.

Сыпной тиф в две недели унес всю его семью, то есть самого мистера Барроу, его жену и всех его домочадцев. Выжила только младшая дочь, которая в то время гостила у родных. Лавочник клянется, что ее звали Марта, и также вспомнил, что она вышла замуж за конюха из Кембриджа. Располагая этими сведениями, я взяла на себя смелость послать письмо приходскому священнику с просьбой сообщить о ее местонахождении. Надеюсь, он вспомнит девушку (или найдет о ней записи в книгах), у которой умерли все родные во время эпидемии в Лондоне, откуда она переехала несколько лет назад, выйдя замуж за местного жителя. Таким образом, будем молиться, чтобы никакое несчастье не постигло Марту и чтобы на мой запрос быстро пришел ответ. Уверена, что вскоре смогу сообщить вам ее адрес, и, поскольку вы сейчас в тех же краях, возможно, вы захотите нанести ей визит.

От соседей мистера Барроу я также узнала, что он был очень добрый человек. По словам прачки, он всегда старался для других больше, чем следовало. Это его и сгубило. Он заразился от одного из своих подопечных и умер — где же справедливость? Зная это, я уверена, вы согласитесь, что, если бы мистер Барроу нашел на крыльце в день открытия приюта брошенного ребенка, вряд ли он стал бы отправлять его в работный дом. Скорее уж постарался бы куда-нибудь пристроить малыша. Вопрос: куда?

А теперь еще об одном деле, которое меня тревожит. В нашу последнюю встречу вы выразили опасение, что жизнь и смерть Партриджа для вас полная загадка, которую вам никогда не разрешить. Но, услышав легенду о Дедале, вы изменили свое мнение. Ее сюжет вы восприняли как откровение, как символ судьбы, постигшей вашего друга.

Честно говоря, Натаниел, я думаю, вы заблуждаетесь. В растерянности мы зачастую пытаемся облегчить свое бремя, обращаясь к отвлеченным понятиям. Чего проще сослаться на историю, миф, звезды, некие события сверхъестественного характера, так сказать, на волю Божью, хотя на самом деле все это не более чем неверное истолкование случайного стечения, обстоятельств. Легенды созданы для развлечения; мы совершаем большую ошибку, ища в них объяснения тому, что иначе не поддается нашему разумению. Еще одно предназначение легенды — внушать нам утешительную мысль о том, что мы не одиноки в своих исканиях и переживаниях. Я не знаю, что приключилось с Партриджем. Как и вы, я считаю, что история его жизни имеет какое-то отношение к его смерти, но я также уверена, что мы гораздо быстрее раскроем все тайны, если не будем мешать реальность с мистикой.

И напоследок, мой друг, я должна поведать вам о деле более деликатного характера. Когда я возвращалась с Хаттон-Гарден, мне случилось проходить по улице святого Мартина. Угадайте, кого я там встретила? По другой стороне прогуливались две женщины, и в одной из них я узнала вашу знакомую драпировщицу Молли Буллок. Она весьма странно смотрела на меня, так что мне даже стало неловко. Правда, я скоро поняла, что она хочет перейти улицу и поговорить со мной, и остановилась.

Она смело подошла ко мне и сразу спросила:

— Вы собираетесь написать Натаниелу?

— Да, — ответила я, столь же односложно.

— В таком случае буду вам благодарна, если вы передадите ему, что я узнала то, о чем он меня просил, и отослала его письмо.

Едва я успела произнести: «Хорошо, я передам», она взяла свою приятельницу под руку и зашагала прочь так же быстро, как и подошла, не сказав ни «спасибо», ни «до свиданья». Ее столь неоправданно резкое поведение навело меня на мысль, что вы состоите с ней в каких-то особых отношениях и нагрубила она мне из ревности, поскольку видела, как я приходила к вам. Это правда? Прошу вас ответить мне честно, Натаниел. Я не хочу, чтобы она думала, будто я занимаю место в вашем сердце, и оттого без нужды страдала. Впрочем, я все равно скажу ей об этом.

Напишу вам сразу же, как у меня появятся новости.

Ваш преданный друг,

Элис Гудчайлд.

Закончив читать, я продолжал смотреть на письмо. Его откровенный тон воодушевил меня, но упоминание о Молли привело в трепет. Пока Элис только догадывалась о том, что было между нами. Но, узнав правду, она, разумеется, изменит свое отношение ко мне, а я, находясь в Кембридже, могу лишь молиться, чтобы она отказалась от своего намерения поговорить с Молли о нашей дружбе, ведь та конечно же выложит ей все в подробностях.

Я задумался о замечаниях Элис по поводу предания. Мне не хотелось признавать свое поражение, но ведь я спрашивал про Чиппендейла почти у каждого, кого встретил в Хорсхите, и все как один ответили, что он приезжал несколько месяцев назад и с тех пор его там ни разу не видели. Впрочем, рассудил я, если бы Чиппендейл исчез из Лондона одновременно с Партриджем, я бы об этом знал. Значит, моя версия о тайном визите Чиппендейла в Хорсхит несостоятельна. Как ни крути, получалось, что не он убил Партриджа. Наверно, мне хочется верить в виновность Чиппендейла, потому что я зол на него за подлое и жестокое обращение с моим другом.

Жаль, но Элис, должно быть, права. Легенда сбила меня с толку. Я должен сосредоточиться на настоящем, а не размышлять о предании, возникшем много веков назад. Современность оно отражает только в одном: между ремесленниками и по сей день существует нездоровая конкуренция. Вне сомнения, Чиппендейл стал завидовать Партриджу, и его зависть могла стать косвенной причиной гибели моего друга, поскольку тот, оставшись без средств к существованию, вынужден был обратиться за помощью к Монтфорту. Но Чиппендейл не был на месте преступления и никого не убивал. Тем не менее я считал, что трагедию спровоцировали Чиппендейл и мадам Тренти. Если бы Чиппендейл не уволил Партриджа, тот, возможно, не стал бы слушать мадам Тренти и не поехал бы к Монтфорту. И, вероятно, остался бы жив.

Уяснив это, я вновь стал думать об Элис. Даже теперь, после всего, что произошло, я затруднялся определить свое отношение к ней. Она оказывала мне бесценную помощь. Я прежде и представить не мог, что женщина способна вызывать во мне такие чувства, какие я испытывал к Элис. Во мне жила глубокая благодарность к ней за содействие, но что еще? Сердечность, симпатия… и, пожалуй, что-то еще более сильное, прочное, хотя и безымянное, — чувство, в котором я не признавался даже самому себе.

Часы на церкви пробили семь раз. Служанка просунула голову в дверь и сказала, что ужин ждет меня внизу. Спускаясь по скрипучим дубовым ступенькам, я вспомнил, что в Хиндлсхэме у меня есть еще одно дело. Мисс Аллен упоминала это селение. Здесь жила кормилица, которой Монтфорт посылал деньги.