— Я не спрашиваю вас, как вы попали туда, где я нашла его; не спрашиваю, что вы делали там, где оставили его; не спрашиваю, в котором часу вы были в комнате Роберта. Меня это мало интересует. Я не сообщила Роберту о своей находке. Но если вы шепнете Фоули, Брадфилду или мисс Аллен хоть слово о том, что видели минувшей ночью, можете быть уверены, я не премину поделиться с Робертом своими подозрениями, а уж он, как вы, наверно, догадываетесь, не будет в восторге. Полагаю, вы обратили внимание, что он унаследовал от отца склонность к буйным вспышкам.

Я кротко кивнул и, не придумав достойного ответа, лишь промямлил, что я никому и словом не обмолвлюсь о том, что заходил в спальню Роберта, где я в любом случае не видел ничего предосудительного. Она жестом прервала меня.

— Советую не тратить время зря, если не хотите еще больше разозлить Роберта. Нам пора.

Элизабет повела меня к библиотеке, а я пытался понять, почему она решила утаить от Роберта мой визит в его спальню. Явно не из стремления уберечь меня от его гнева, ибо она не скрывала своего презрения ко мне. Значит, у нее есть на меня какие-то виды? Может, это она убила Монтфорта и теперь, отведя мне некую роль в своих планах, не хочет, чтобы Роберт ей помешал? Я вспомнил, что не видел ее в столовой, когда прогремел выстрел. Я предполагал, что она была с Робертом и Фоули, и на том успокоился. У нее, безусловно, были причины ненавидеть мужа, но могла ли она так жестоко расправиться с ним? И зачем ей было убивать Партриджа? Меня поразила также внезапная перемена в ее поведении. Она преобразилась, сбросила с себя сонное оцепенение. В ее манерах и внешности теперь сквозило лихорадочное возбуждение. Я не мог понять, чем это вызвано. То ли она вдруг остро осознала свое превосходство надо мной, то ли просто перестала притворяться слабой. Так или иначе, но она вовсе не была безвольной куклой, какой представлялась мне поначалу.

Едва мы приблизились к библиотеке, огонь в ее глазах погас. Перед тем как войти, я обернулся и еще раз посмотрел на нее. Она улыбалась, но взгляд у нее опять был, как у лунатика — пустой, бездушный, безучастный. И мне вдруг подумалось, что эта ее отрешенность гораздо страшнее, чем шумная ярость Роберта Монтфорта.

Роберт Монтфорт стоял перед пылающим камином. Погруженный в свои мысли, он смотрел в окно на мраморную нимфу в итальянском саду. На нем были сапоги и тяжелый темно-зеленый плащ с капюшоном, словно он собрался на прогулку. Он что-то держал за спиной. Когда он заметил меня на пороге, его лицо утратило отсутствующее выражение. Он жестом приказал мне войти, а сам отошел от камина и двинулся на меня. Теперь я увидел, что он прячет за спиной хлыст. Приближаясь ко мне, он вынес руку с хлыстом вперед и стал похлопывать им о бедро, будто проверял его гибкость. Мне почему-то вспомнилось, как его тетя хлестала по ладони перчатками.

— Хопсон. — Он приблизил свое лицо к моему, обдав меня запахом кеджери,[20] которое, очевидно, ел на завтрак. — Наконец-то вы соизволили явиться.

— Я только что освободился, милорд. Я был занят с мисс Аллен.

— Чушь, — рявкнул он. — За болвана меня держишь? Не лги, мерзавец!

Он из всей силы ударил хлыстом по столу, так что чернила выплеснулись из хрустального сосуда и разлились на подносе. Его выпученные глаза выдавались на лице, словно бильярдные шары.

— Мисс Аллен проходила здесь десять минут назад. Я знаю, где ты был.

Меня мутило от рыбного запаха из его рта. Я понурил голову, пытаясь скрыть отвращение.

— Вероятно, ты шарил и рыскал там, где тебе не полагается.

Я осторожно приподнял голову.

— Прощу прощения, милорд. Позвольте объяснить. Я нахожусь здесь, потому что лорд Фоули попросил моего содействия.

— И Фоули дал тебе право рыться в моей лаборатории? Велел тебе тайком пробраться туда и посмотреть, что там есть?

— Простите, милорд, но утром я был в библиотеке. Я не совсем понимаю, в чем вы меня обвиняете.

— Думаю, ты прекрасно все понимаешь! — взревел он, огрев хлыстом ближайший ко мне стул, так что на бархатной обивке отпечаталась полоса. — Я не олух, за которого ты меня принимаешь. Дверь, ведущая в мою лабораторию из коридора, всегда заперта изнутри. Но сегодня утром я обнаружил, что она открыта.

На мгновение библиотеку окутала тревожная тишина. Он сверлил меня сердитым взглядом, а я пытался собраться с духом.

— Простите, милорд, но какое отношение это имеет ко мне?

— Самое прямое. Вчера вечером в доме были только ты, Ярроу и миссис Каммингз. И, поскольку слуги не смеют входить туда, значит, это ты рыскал в моих покоях до моего приезда. Не знаю, зачем ты заходил в мою лабораторию и что надеялся там найти, но скажу тебе так: твое счастье, что ничего не повреждено. Иначе я отстегал бы тебя до полусмерти.

— Милорд, — произнес я, — позвольте, я все объясню. Вчера я заглянул в ту комнату случайно. Я искал миссис Каммингз и, увидев, что ее там нет, тотчас же вышел. Я даже не понял, что это за комната…

— Что бы ты ни сказал в свое оправдание, я своего мнения не изменю. Ты ничем не лучше своего покойного друга, такой же мошенник и негодяй, и я больше ни секунды не потерплю твоего присутствия в этом доме. Проваливай и впредь не смей появляться здесь, не то тебе ох как не поздоровится. В лучшем случае попадешь в тюрьму за воровство. — Он впился в меня неприятно пронизывающим взглядом и опять двинулся ко мне, хлыстом постукивая по бедру. Я не мог не почувствовать затаенной угрозы в его поступи. Я не сомневался, что он жестоко отомстит мне за мой проступок, если я не уберусь побыстрее с его глаз. Даже не пытаясь возражать, я поспешил на чердак, благодаря Господа (и Элизабет) за то, что Роберт Монтфорт не заподозрил ужасной правды. Если б он знал, что я заходил в его покои не до его приезда, а после, если б догадался, что я был свидетелем интимной сцены, он не дал бы мне уйти безнаказанным.

Я не стал дожидаться, когда Роберт докопается до истины. Спустя пять минут я уже собрал свои вещи, оставил Конни на ее койке записку, в которой начеркал крупными буквами, что мне пришлось внезапно покинуть Хорсхит, но я пока поселюсь в соседнем селении Хиндлсхэм. Я проезжал через эту деревню несколько раз по пути в Хорсхит и обратно. Она лежала поблизости, хотя и достаточно далеко, и мне было любопытно побывать там еще по одной причине. Я пообещал Конни, что буду поддерживать с ней связь, и попросил передать наилучшие пожелания миссис К. Затем, ни с кем не попрощавшись, выскользнул из дома.

Селение Хиндлсхэм лежало в пяти милях от Хорсхита, и я шел до него по Кембриджской дороге целый час. Оно было крупнее, чем Хорсхит, почти что маленький городок — ухоженные газоны, в эту пору посеребренные морозом, церковь с остроконечной крышей, бакалейная лавка — небольшая, но с хорошим ассортиментом товаров, — десяток опрятных домов, сложенных из камня медового оттенка. В стороне от центра тянулись вдоль дороги хижины поменьше и победнее. Постоялый двор — низкое здание с облицовкой под цвет слоновой кости и большой конюшней на задворках — находился напротив церкви. Когда я добрался до Хиндлсхэма, уже стемнело и часы на церкви отбивали шесть ударов. В окнах трактира горели яркие свечи, словно зазывая меня туда, где, я знал, мне будет тепло и уютно. Хозяин постоялого двора, Сэмюэл Мортон, нашел мне комнату, служанка положила в постель теплый горшок и растопила небольшой очаг. Мортон сказал, что через час приготовит для меня скромный ужин — мясной бульон и хлеб с ветчиной, а до того времени я могу отдыхать.

Естественно, после всего, что я пережил за день, общаясь с мисс Аллен, Элизабет и Робертом Монтфортом, не говоря уже про найденный палец, я был рад уединению. Мне требовалось время, чтобы все осмыслить. Я сел у очага и на мгновение закрыл глаза, потом достал письмо Элис, довольный, что наконец-то могу спокойно и внимательно его прочитать. С приятным трепетом в душе я повертел в руке пакет, рассматривая ее красивый почерк, и развернул страницы.