– В смысле?

– Молодой. Грязный. Небритый. Смазливый. Больше похож на рок-музыканта. Он даже поиграл на органе.

– Что-что?

– Клянусь. Пока ждал меня, поднялся на галерею. Желтые ленты так и не сняли. Он подлез под них и сел за клавиатуру. Включил ее и заиграл хит семидесятых…

Саркис напел своим хриплым голосом несколько нот. Касдан узнал песню:

– «Light my fire»[4], группа «Дорc».

– Похоже на то.

Касдан попытался представить себе легавого, который затаптывает место преступления и играет музыку «Дорc» в «его» церкви. Чудеса, да и только.

– Он представился?

– Да. Я записал… Седрик Волокин.

– Не знаю такого. А удостоверение показал?

– Да, сразу.

– О чем конкретно он тебя спрашивал?

– Когда именно обнаружили тело, как оно лежало, о следах крови… Но главное, он хотел допросить мальчиков. Как и ты. Всех, на ком были кроссовки «конверс».

Ясное дело. Верну кому-то слил информацию. Но зачем? Чувствовал, что сам не справится с допросом?

– Постараюсь разузнать, – подвел итог Касдан. – Больше ничего нового?

– Еще звонил Верну, вчерашний полицейский. Тоже хочет допросить мальчишек. Вы же не собираетесь все…

Что-то тут не сходится. Раз Верну намерен сам допросить детей, значит, рок-легавый появился не с его подачи. Но как он пронюхал об этом деле?

– Ты сказал Верну, что я их уже допрашивал?

– Мне пришлось, Лионель.

– И как он это воспринял?

– Обругал тебя старым придурком.

– Я тебе перезвоню. Не бери в голову.

Касдан вернулся к своей машине. Сев за руль, набрал номер капитана первого подразделения судебной полиции. Тот даже не дал ему поздороваться:

– Проклятье! Что за игры, черт побери!

– Я продвигаюсь. Только и всего.

– Кто вам позволил? На кого вы работаете?

– Это моя церковь.

– Послушайте. Если вы хоть раз встанете у меня на пути, я вас арестую. Это остудит ваш пыл.

– Понимаю.

– Ни черта вы не понимаете, но клянусь, я так и сделаю!

Помолчав, Верну сбавил тон:

– Дети вам что-нибудь сказали?

– Нет.

– Вот черт. Ну вы мне и подгадили. Завалили расследование!

– Успокойся. Тут что-то нечисто. Я не великий психолог и не рассчитывал, что кто-то из них раскроет мне душу. Но непременно заметил бы признаки смятения у мальчика, ставшего свидетелем убийства.

– Никто из них не выглядел потрясенным?

– Нет. И этому должно быть какое-то объяснение. А сам ты до чего докопался?

– Хотите рапорт с подписью? Мне вам нечего сказать! И держитесь подальше от моего расследования! – Он снова взорвался: – Какое право вы имели допрашивать ребят без всякого разрешения? Без малейших предосторожностей?

Касдан не ответил. Он просто дожидался, пока голос в трубке поутихнет. А вместе с ним и гнев Верну. Наконец он произнес:

– Последняя деталь: ты связывался с отделом по защите прав несовершеннолетних?

– С ОЗПН? Зачем мне это?

Не ответив на вопрос, Касдан заговорил другим тоном:

– Слушай сюда. Я понимаю, почему ты дерешь глотку. Ты, верно, думаешь, что тебе ни к чему такая старая рухлядь, как я. Но не забывай: у тебя только неделя, чтобы распутать дело.

– Неделя?

– Да. Срок раскрытия «по горячим следам». Потом назначат следственного судью и обнулят счетчик. Тебе придется просить разрешение на каждый обыск. А пока ты сам себе хозяин.

Верну замолчал. Он знал закон. В течение восьми дней после обнаружения трупа служба, которой прокурор поручил расследование, располагает всеми полномочиями. Полицейские, ведущие следствие, в это время не нуждаются в ордерах и разрешениях. Обыски, допросы свидетелей, задержания – все в их руках.

– Но тебе нужна помощь, – продолжал Касдан. – Убийство совершено на армянской территории. И оно затрагивает другую общину – чилийскую. Такой старый иммигрант, как я, может тебе пригодиться. А все лавры достанутся тебе.

– Я тут о вас порасспрашивал, – признался Верну. – Вы были отличным полицейским.

– Вот именно что был. Вы закончили опрос соседей?

– Да, по всему кварталу. Никто ничего не видел. Улица Гужона – просто пустыня какая-то.

– А вскрытие?

Верну пересказал ему то, что он уже и так знал. Зато он мог убедиться в его откровенности. Легавый с ним не хитрил. Просто молод и честолюбив.

– Твоя версия? – спросил он.

– Я склоняюсь к политическому следу. Стараюсь разузнать, кем был Гетц в Чили.

– В посольство звонил?

– А то. Но единственный атташе, который мог мне помочь, парень по имени Веласко, куда-то свалил на два дня. А чилийского офицера связи в Париже нет. На всякий случай попробую обратиться к аргентинскому. Еще я позвонил в подразделение международных связей и в Интерпол. Хочу быть уверен, что не было выдано международных постановлений об аресте.

– Гетц а?

– Почему Гетца? Нет. Я имею в виду палачей, прихвостней Пиночета, которые имели на него зуб. Я также связался с отделом розыска беглых подозреваемых. Они мне уже перезвонили. У них на крючке ни одного чилийца. Кроме того, я передал отпечатки Гетца для проверки по международным базам данных. Результаты будут завтра.

– Отличная работа. А что еще?

– Начал поиски в «Салваке», чтобы проверить, не было ли во Франции или Европе других убийств, совершенных таким же способом. То есть через барабанные перепонки.

«Салвак», аналитическая система поиска связей между насильственными преступлениями, хранила в своей компьютерной памяти сведения обо всех убийствах, совершенных на французской земле. Новинка наподобие американских аналогов, о которой Касдан имел лишь смутное представление. Ничего не скажешь, Верну даром времени не теряет.

– А вы?

Касдан повернул ключ зажигания и тронулся с места.

– Я только проснулся, – солгал он.

– Что собираетесь делать?

– Сначала пробежка. Потом пороюсь в архивах наших прихожан. Как знать, может, среди армян есть рецидивисты…

– Только без глупостей, Касдан. Если снова перебежите мне дорогу, я…

– Я понял. Но будь так добр: держи меня в курсе.

Он отключился. Разговор окончился ничем. Доверия не возникло, и трудно было решить, кто кого перехитрил в этой игре. Все же Касдану казалось, что начало сотрудничеству положено.

Спускаясь вниз по улице Фоссе-Сен-Бернар, мимо здания Института математики Жюсье, Касдан вспомнил о неряшливом полицейском, который явился в церковь Иоанна Крестителя поиграть на органе. Он находил этому визиту только одно объяснение: утечка в Генеральном штабе. Отчет о каждом важном расследовании отправляют телексом на площадь Бово, в МВД. Вероятно, Верну вчера вечером послал туда рапорт. Каким-то образом Волокин оказался в курсе его содержания. От кого он получал сведения? Отдел работал круглосуточно и состоял из двух-трех женщин, дежуривших посменно.

Касдан предположил, что одна из девиц неравнодушна к этому парню. Даже Саркис заметил, что он красив. Но откуда Волокин узнал про отпечаток?

Касдан позвонил Пюиферра. Криминалист возмутился:

– Черт подери, Касдан, ты меня достал, я…

– Тебе утром звонили из ОЗПН, насчет Гетца?

– Сразу после твоего звонка. Еще и девяти не было.

По предплечьям Касдана пробежала дрожь. Он словно ощутил быстроту и энергию молодого полицейского.

– Ты сказал ему про отпечаток?

– Уже и не помню. Кажется, да. Да он ведь и так знал? Сам заговорил со мной о ребятишках…

Произошло недоразумение. Волокин позвонил в службу судебной идентификации наудачу, чтобы хоть что-нибудь разнюхать. Он упомянул мальчиков из хора. Вот Пюиферра и решил, что ему уже известно о «конверсах». И выдал все подробности.

– А ты не подумал, откуда ему знать? – буркнул Касдан. – Ты тогда еще не отослал Верну свой рапорт.

– Черт, ты прав, не сообразил. Это важно?

– Проехали. Перезвони мне, когда получишь результаты анализа.

Касдан посмотрел на часы: одиннадцать. Он доехал до конца Аустерлицкой набережной, перекрытой надземным метро. Слева, на другом берегу Сены, возвышалась огромная пирамида с плоской крышей – Дворец спорта «Берси».