Люкин ответил еле заметным кивком. Его совершенно не волновали переживания невесты колдуна. Болтали, будто несколько недель назад она даже пыталась сбить его с пути истинного. Теперь, когда парень мертв, забивать себе этим голову не имело смысла.

— Тело забрали для погребения? — деловито-безразличным тоном поинтересовался епископ.

— Нет, его увезли в дом Джарвиса, — доложил Гресте. — Сразу по окончании церемонии к собору подъехала повозка, и слуги унесли покойного. Старик захотел, чтобы родственники простились с его сыном.

Люкин нахмурил брови.

— Что? А почему никто не сказал об этом мне?

Гресте развел руками:

— Я тоже ничего не знал. Вероятно, договаривались с отцом Алдусом, а он решил не беспокоить вас по пустякам…

— Надеюсь, что так, — сердито отрезал Люкин.

Что-то тревожило его, хотя видимых причин для этого не было. Гвардейцы короля доложили, что во время проведения обряда не заметили никаких нарушений, на улицах города тоже сохранялось спокойствие. Все прошло благополучно, несмотря на многочисленные опасения. В глубине души он даже надеялся, что опальная сестра его величества появится в соборе, но надежды не оправдались, и это несколько раздражало его.

Теперь все в порядке, — успокаивал себя Люкин. — Колдун мертв, значит, все идет по плану. Старику вздумалось поплакать над трупом, что с того?

— Кстати, — обратился он к помощнику, — не забудь поменять скатерть на алтаре. Отец Алдус пролил на нее вино, кахнил — это кислота. Наверняка ткань уже разъело.

— Я уже убрал эту скатерть, епископ, — с готовностью сообщил Гресте. — Но с ней все в порядке. Пятно, я думаю, отстирается.

Лукин вновь нахмурился.

— Дай-ка мне взглянуть на нее!

Тресте протянул епископу аккуратно сложенную ткань.

Тщательно осмотрев пятно, епископ удостоверился, что Гресте прав, медленно взял в руки чашу, провел пальцем по ее краю и попробовал остатки жидкости краешком языка.

— Обыкновенное снотворное, — пробормотал он. Возможно, в вино добавили немного кахнила, но столь малое количество, что оно было совершенно непригодно для умерщвления человека. — Где отец Алдус? — с видимым равнодушием осведомился епископ.

— Понятия не имею! — Гресте пожал плечами. — Он ушел сразу по окончании обряда.

— Ушел спать?

— Нет. В город. Наверное, к больному прихожанину. Какой-то старик не поднимается с постели вот уже больше недели.

— Да-да, я слышал об этом. — Люкин спокойно поставил на место чашу, пытаясь выглядеть совершенно невозмутимым. — Когда Алдус вернется, скажи ему, чтобы зашел ко мне. Во время церемонии он показался мне несколько расстроенным. Хочу убедиться, что с ним все в порядке. В последнее время ему нездоровится, — заботливо добавил епископ.

Гресте кивнул и, раскланявшись, удалился, а Люкин еще некоторое время неподвижно стоял у алтаря.

— Отец Алдус, — негромко произнес он. — Боюсь, вы поддались самому страшному искушению…

Джейрен открыл глаза. Было еще темно, но где-то на горизонте чернота уже начинала рассеиваться — до рассвета оставалось часа полтора. В нос ударил запах морской воды и гнилых водорослей. Легкую тряпичную дверь палатки трепал ветер, и Джейрен поежился от холода, чувствуя, что при каждом движении тело сотней острых игл пронизывает боль.

По крайней мере он мог воспринимать окружающую обстановку, вновь ощущал себя.

В это утро Джейрен впервые проснулся в сознании с того самого момента, как его три недели назад взял в плен капитан Парр. До самой кайтской границы гвардейцы короля Дарэка не спускали с пленника глаз и постоянно следили за тем, чтобы колдун находился в состоянии опьянения. Когда его желудок отказывался принимать кислое крепкое вино, к Джейрену подносили корбал, и тогда его голова разрывалась на части от резкой боли.

Голод, истощение, слабость, алкоголь и присутствие кристалла настолько измотали Джейрена, что он практически не приходил в себя на протяжении всего этого времени. Но в последние дни в моменты просветления, которые у него изредка случались, колдун стал замечать, что бдительность солдат заметно ослабла. Они прекрасно знали, что в этой стране, даже если ему удастся сбежать от них, его тут же разыщут. Гвардейцы короля уже не заботились о сохранении бессознательного состояния своего пленника и не дежурили теперь по очереди посреди ночи.

Джейрен сейчас мог чувствовать, как едва ощутимые потоки магии пробегают по его телу, и радовался этому, как радуется костру промерзший в зимнем лесу путник.

Конечно, он был сильно истощен и измучен. Камни под спиной больно врезались в кожу, голова казалась ватной.

Нельзя было терять ни минуты драгоценного времени. Его руки стягивала жесткая веревка, но не настолько крепко, как та, которой ему связали ноги. Он плотнее сжал запястья, а ладони расставил как можно шире, надеясь создать визуальную сферу.

— Occulta me, — негромко произнес Джейрен и едва узнал собственный голос.

Несколько минут напряженного ожидания показались ему вечностью: во рту пересохло, а сердце стучалось, как ему показалось, где-то в горле. Прозрачные струйки тумана появлялись весьма неохотно, а сформировавшаяся из них фигура мало походила на шар. Но предпринимать вторую попытку Джейрен не решился, побоялся, что на это у него и вовсе не хватит сил.

Сконцентрировав все свое внимание на желаемом образе, Джейрен напряженно уставился на сферу. Никогда в жизни он так страстно не желал помощи волшебных сил. Кровь бешено стучала в висках, на лбу проступил пот.

Он едва не вскрикнул от восторга, когда долгожданная картинка стала медленно появляться перед глазами. Разноцветные расплывчатые краски лениво превращались в изображение различных предметов. Через несколько минут он уже мог рассмотреть комнату. Стены ее выглядели ужасно, на окне вместо занавесок висело рваное одеяло, посередине вместо столика вверх дном стояла рассохшаяся деревянная бочка. Но Джейрену показалось, что ничего более прекрасного он не видел никогда в жизни, потому что в углу комнаты, на соломенном тюфяке, укрывшись шерстяным покрывалом, спала Атайя.

Руки Джейрена дрогнули. Наконец-то ему удалось найти ее! Необходимо было сохранять спокойствие: не хватало только, чтобы сфера разрушилась. Он очень сомневался, что сможет повторно создать ее, к тому же неосторожное обращение со столь хрупкой вещью могло вызвать жуткую головную боль.

— Атайя!

Собравшись с силами, Джейрен попытался связаться с сознанием Атайи.

— Проснись, пожалуйста! У меня очень мало времени!

Изображение в сфере выглядело мутно и расплывчато, но он увидел, что она пошевелила головой, по-видимому, отвлекаясь от сладких сновидений.

— Атайя, ты меня слышишь?

Джейрену так нестерпимо хотелось, чтобы она услышала его, что трудно было сохранять спокойствие. Облизнув с губ соленые капли пота, он вновь обратился к ней:

— Атайя, умоляю тебя…

Атайя повернулась на бок и распахнула глаза.

— Джейрен?

В следующее мгновение его голову пронзила слепящая боль. Оправившись от внезапного шока, Джейрен взглянул перед собой: между ладоней вместо нежной туманной сферы поблескивал стальной кинжал.

Капитан Парр смотрел на него с отвращением, сверкая в темноте ночи белками глаз и оскалом белоснежных зубов. Беспощадным движением руки он приставил острое лезвие к шее колдуна и хладнокровно провел им по его коже. Джейрен почувствовал, как теплые струйки крови медленно потекли вниз.

— Сумасшедший… — прошипел Парр. — Проклятый сумасшедший колдун. Забудь свои идиотские штучки.

Джейрен почувствовал сильный удар по голове. Перед глазами замелькали звездочки, а потом наступила кромешная тьма.

— Джейрен?

Собственный голос показался ей каким-то странным. Атайя проснулась и огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть кого-то — или по крайней мере призрачный образ человека, привидевшегося во сне, — в своей комнате. Осознав, что никого нет, откинула одеяло, опустила ноги на пол и потерла глаза.