Эту массу угля и золы и обнаружили белые офицеры неделю спустя, когда победителями вошли в Екатеринбург. Было немедленно организовано следствие; судья Н. Соколов,[301] на которого оно было возложено, идентифицирует тела по множеству найденных на этом страшном месте мелких предметов и запишет показания многочисленных свидетелей. (Как вспоминал сам Соколов, многие не только не пытались скрыть своей причастности к злодейству, но, напротив, бахвалились этим.)
… Когда следы убийства были заметены, Юровский направил в Кремль шифрованную телеграмму: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации».
* * *
18 июля 1918 года в ходе очередного заседания Совнаркома, когда нарком здравоохранения выступал с докладом перед своими товарищами, Свердлов попросил слова и доложил холодным тоном: «Товарищи, согласно сведениям, полученным нами из Екатеринбурга, по решению областного совета казнен Николай II. Чехословаки приближались к городу, царь собирался бежать. Президиум ВЦИК решил одобрить эту меру». В зале никто не протестовал. Затем Ленин взял слово и спокойно сказал: «А теперь, товарищи, продолжим чтение проекта постатейно». Причина ясна: исчезновение Николая II – не факт, достойный истории.
В течение сорока восьми часов Президиум сохранял новость в тайне. Когда Троцкий, вернувшись из поездки, задал вопрос, что случилось с царем, Свердлов ответил ему, что по совету Ленина Николай II был расстрелян со всей семьей: Ильич счел, что нельзя оставлять белым живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.
И далее Троцкий высказывает свое мнение, анализируя факты: «По существу решение было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть наши собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интеллигентских кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты, никакого другого решения они не поняли бы и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал…»[302]
Только 28 июля пресса получила разрешение объявить о событии, и то в лаконичной форме. Многие газетчики кричали на улицах: «Смерть царя! Смерть царя!» «Известия» опубликовали сообщение о казни, добавив, что Александра Федоровна и ее дочери находятся «в надежном месте». Конечно же, Ленину претило пачкать свою репутацию публичным признанием в убийстве жены, детей, врача и прислуги «Николая Кровавого».
Когда подробности убийства стали известны за границей, там поднялась волна гнева и возмущения. В то же время в России, в условиях хаоса и гражданской войны, мнения разделились.
Если монархистов и либералов охватило негодование, то большинство народа отгородилось пугающим безразличием.
«На всех, кого мне приходилось видеть в Петрограде, – писал бывший премьер-министр царского правительства Коковцев, – это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть „народом“, эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал.
В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: „давно бы так“, „ну-ка – поцарствуй еще“, „крышка Николашке“, „эх, брат Романов, доплясался“, – слышались кругом, от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали. Видно было, что каждый боится не то кулачной расправы, не то застенка.[303]
Создавалось впечатление, что, мстя Николаю II, восставшему народу хотелось отомстить и всем императорам, до него правившим Россией. Как искупительная жертва, он заплатил за долгие века самодержавного гнета и социального неравенства. Невозможно соизмерить его личные недостатки – пусть кто-то скажет „бездарность!“ – с его трагическим концом. С момента своего восхождения на престол он попал под каток событий. Характер-середняк перед лицом планетарной катастрофы».[304]
Возможно, что, не случись войны 1914 года и революции, предопределенной военными поражениями, его правление эволюционизировало бы в мирную конституционную монархию, и Россия превратилась бы в одну из самых процветающих и могучих мировых держав во всем своем блеске. Как бы там ни было, этот последний император с трагической судьбой, при всех своих ошибках, заслуживает титул Царя-мученика, которым нарекли его последние приверженцы.
Эпилог
Бойня в Екатеринбурге имела следствием многочисленные и противоречивые исследования, интерпретации и теории. В течение длительного времени добросовестно выполненный труд судьи Николая Соколова «Убийство царской семьи», опубликованный в Европе, признавался истиной, не подлежащей сомнениям. Затем в Германии появилась молодая женщина по имени Анна Чайковская, выдававшая себя за чудесно спасшуюся во время расстрела младшую дочь царя Анастасию. Ее появление вызвало волну эмоций в кругах русской эмиграции. Что это – наглое самозванство или ослепительное откровение? Мнения разделились. Несколько приближенных к бывшему царскому двору и впрямь были поражены сходством новоявленной с Великой княжной, но большинство решительно отвергало ее претензии. Неопровержимый факт: она не говорит ни по-русски, ни по-французски, ни по-английски, а только по-немецки – на языке, который подлинная Анастасия всегда отказывалась учить. Ее приверженцы объясняли эту особенность тем аффективным шоком, который она испытала в трагическую ночь с 16 на 17 июля 1918 года. После попытки самоубийства «Незнакомка» влачила жалкое существование в приюте для душевнобольных в Далльдорфе. Затем, увидев в одной иллюстрированной немецкой газете фото императорской семьи, она стала выдавать себя за младшую дочь царя, которую вынес из Ипатьевского дома находившийся среди стрелявших поляк по фамилии Чайковский, увидев, что она еще дышит. После этого необычного заявления она стала героиней череды конфронтаций с близкими Великой княжны. Позже, выйдя замуж за некоего господина Андерсона, она отправилась в Соединенные Штаты и с упорством продолжала свою генеалогическую битву. Тем не менее ни две тетушки Анастасии, ни ее воспитатель Пьер Жильяр, который находился при царской семье в течение тринадцати лет, ни ее гувернантка, ни лакей, ни фрейлина ее матери не признали в самозванке Анастасию при встрече с нею. Бабушка царевны, вдовствующая императрица Мария Федоровна и 17 Великих князей и членов царствующего дома подписали негативное заключение. В их глазах она была всего лишь несчастной выдумщицей, которая докучает своим близким своей манией величия. Проиграв несколько процессов, в которых она пыталась доказать свое происхождение, она в последний раз получила отказ в иске в гамбургском суде 15 мая 1961 года и ушла из жизни 12 февраля 1984 года.[305]
Были и другие лже-Анастасии, появлявшиеся во всех четырех сторонах света;[306] были и лже-Алексеи, самозваные «Великие княжны»; говорят, будто в 1920 году появился даже лжецарь – сперва в Лондоне, затем в Ватикане, где он жил, скрываемый в папской тени.
Наконец несколько историков-детективов, среди которых наиболее важными и серьезными следует считать британских журналистов Энтони Саммерса и Тома Мэнголда, предприняли попытку доказать, что в ночь с 16 на 17 июля были расстреляны только царь и наследник, тогда как другие члены императорской семьи, включая царицу, были перевезены своими охранниками целыми и невредимыми из Екатеринбурга в Пермь: будто большевики сделали это, чтобы иметь про запас «разменную монету» в переговорах с немцами.
