Джорджия стояла на рабочем кресле и вытирала пыль на верхних полках в комнате своей дочери Рози, когда ее рука, шаря вслепую в самом дальнем углу самой верхней полки, наткнулась на какой-то плоский угловатый предмет. Когда она сняла его и поднесла к свету, то увидела, что это небольшой, обитый кожей футляр с изящным замком. Она открыла его, и взору ее предстал набор ложек с изображениями апостолов; ложки, серебряные с позолотой в углублении, лежали на синем бархате, и на каждой был изображен апостол. Причем не двенадцать разных апостолов, как обычно бывает в больших роскошных наборах, а всего один. На шести совершенно одинаковых ложечках был изображен один и тот же апостол с детально прорисованной густой бородой — в общем, ложки оказались безусловно ценными и безусловно очаровательными. Их дом и до переезда сюда Джорджии успел сменить немало владельцев, поскольку построили его в 1899 году; видимо, кто-то из прежних его хозяев, уезжая — может, в отпуск, а может, собираясь годик-другой пожить за границей, — то ли в июне 1910 года, то ли в сентябре 1951 года в суматохе предотъездных дней, прибираясь в доме и упаковывая вещи, сунул ложки с изображением апостола, а может, и серебряные подсвечники в дальний угол на верхнюю полку шкафа, где их даже сам Жан Вальжан[19] не нашел бы. Потом, через месяц или через год, он вернулся, снял со шкафа подсвечники, а про ложки-то и забыл, и вот однажды жена, протирая кофейные чашки и готовясь к приходу гостей, спросила: «Джеймс, ты не знаешь, куда я дела те ложечки, которые подарила нам тетя Эдит? Такие маленькие, кофейные?» А потом они переехали в Сан-Диего или в Саскачеван, и вообще — кто прошлое помянет, тому глаз вон, однако порой, стоило ей достать кофейные чашки, она все же чувствовала укол давнишних сожалений. Нет, в самом деле, и куда эти ложки могли запропаститься?

Джорджия приняла столь неожиданный подарок, испытывая одновременно благодарность, угрызения совести и суеверную подозрительность. Это, безусловно, был дар самого дома, явно обладавшего собственным характером, хотя и не отличавшегося особой архитектурной определенностью: обыкновенный каркасный дом в западном, викторианском, стиле, двухэтажный, с подвалом, с высоким чердаком, со множеством всяких чуланов и встроенных шкафов, где можно было спрятать что угодно, не только чайные ложки. Джорджия с мужем и ребенком переехали сюда несколько лет назад, и с тех пор у них родилось еще двое детей. Для детей этот дом был центром их мира, собственно, и должен быть, ибо таково исходное значение слова «дом», незамутненное теми отголосками, что слышались в нем их родителям, помнившим и другие дома, и другие исходные точки. В самую первую ночь, которую они провели здесь, среди ящиков я упаковочных клетей, им всем слышались довольно громкие звуки где-то наверху, и двери дома то и дело беззвучно раскрывались как бы сами собой, но дом никогда их не пугал и никогда не казался им чужим; и то, что он сейчас раскрыл ей местонахождение забытых ложек, представлялось Джорджии чем-то вроде окончательного подписания договора о мирном сосуществовании. Дом ее принял. Она дарила ему любовь и заботу, и он в ответ подарил ей кров и ложки. Если воспринимать это именно так, можно только радоваться подобному обмену. Они с мужем купили шесть кофейных чашек, подходивших к найденным ложечкам, и стали постоянно пользоваться ими, продолжая жить в этом доме, где постепенно подрастали их дети и постепенно, один за другим, уезжали оттуда.

Прошло лет пятнадцать с того дня, когда Джорджия нашла на шкафу ложки с апостолом; однажды она, толком даже не успев понять, в какой именно комнате и в какой стене ей вдруг открылась та дверь, прошла в эту непонятную дверь, свернула направо и обнаружила, что в доме имеется еще один большой подвал, о существовании которого она до сих пор даже не подозревала. Там был точно такой же цементный пол, потемневший и отполированный за долгие годы множеством ног, как и в том подвале, которым она постоянно пользовалась и который хорошо знала, только здесь оказалось гораздо светлее, чище и просторнее. А в коридоре, куда она, собственно, сперва и попала, воздух поразил ее своей свежестью. И, как ни странно, там не было никаких сквозняков. В этом-то коридоре она и встретила ту молодую незнакомку.

Хотя появление этой незнакомки и подпортило, причем довольно существенно, ее радость, связанную с открытием этого нового замечательного помещения и предвкушением предстоящего с ним знакомства, все же здравый смысл и упрямое стремление к справедливости помогли Джорджии превозмочь элементарную ревность собственницы. Она говорила себе: в конце концов, места здесь и так более чем достаточно, а этим подвалом она вообще никогда не пользовалась да и не особенно в нем нуждалась, хотя, раз уж она случайно его отыскала, не грех было бы им и воспользоваться. В общем, никакой враждебности она к молодой женщине не испытывала, а та держалась на редкость скромно, естественно и просто, и они разговорились. Джорджия, сразу почувствовав к незнакомке симпатию, довольно легко пережила ее признание в том, что в подвале проживают еще две молодые женщины, которые сейчас на работе; их комнаты находились направо от центрального коридора или холла.

Все эти комнатки оказались небольшими — «захватчица», отнюдь не посягая на права Джорджии как хозяйки, сама предложила ей войти и как следует осмотреть все, что она захочет, — вполне аккуратными и уютными, хотя там, пожалуй, было все-таки тесновато и довольно холодно. Джорджия не видела причин отказывать трем подругам в столь скромном жилье, раз уж оно им там нравится. Да они с мужем наверняка просто завалили бы эти комнатушки всякими ненужными вещами, превратив в дополнительные кладовые. Лучше уж пусть там люди живут, решила она.

Когда же гостья провела хозяйку (но кто был кем?) в ту комнату, где имелся камин, для царившего в подвале холода дальнейших объяснений не потребовалось. «Да, здесь есть камин, — подтвердила молодая женщина, — но мы им не пользуемся», и она пошире открыла дверь, чтобы Джорджия могла заглянуть в комнату и во всем убедиться сама. Но Джорджия, едва сунув туда нос, предпочла тут же вернуться в коридор, признав, что с их стороны весьма разумно вообще не пользоваться подобным очагом. Камин издавал оглушительный монотонный рев, и достаточно было хотя бы издали заглянуть в его раскаленное бессемеровское нутро, как сразу становилось понятно, что к категории «уютных» он ни в коем случае не относится. Лучше уж мерзнуть, чем пытаться регулировать все эти хитрые приспособления — вентиляционные отверстия, фильтры, термостаты и т. п. Это устройство отнюдь не было домашним камином. И явно обладало связью с чем-то весьма серьезным, глубинным. Ничего удивительного, что здесь такой чистый воздух и нет сквозняков!

Затем молодая женщина показала Джорджии просторную, никем не занятую комнату в конце коридора, и той сразу чрезвычайно понравилось это помещение, напоминавшее бальный зал — своим чистым полом и ничем не загроможденным пространством. Отличное место для занятий танцами! Здесь также можно было бы устроить прекрасную рабочую комнату или кабинет. Джорджия была так благодарна этим молодым женщинам за то, что они оставили эту лучшую комнату свободной, что она даже решилась снова спросить свою собеседницу о том, что, как говорится, успела пропустить мимо ушей (она вечно все пропускала мимо ушей!): как имя ее новой знакомой. Ее звали Энн, и Джорджия похвалила себя за то, что у нее хватило духу спросить девушку об этом, ибо ей нравилось и само имя, и его владелица.

Однако их приятная беседа вскоре прервалась: в конце коридора, слева от той большой свободной комнаты, вдруг отворилась дверь и откуда-то снаружи — должно быть, из сада, как это ни странно, — появилась женщина средних лет, среднего роста и умеренной комплекции, явно обладавшая весьма посредственным характером. Она возвестила — без ненужных, с ее точки зрения, объяснений или извинений, — что они с мужем занимают «вон ту спальню чуть дальше по коридору» — то есть за комнатой с камином и как раз напротив комнат девушек. Ее муж в данный момент спит, сообщила она, и она никому не позволит тревожить его сон. Это их комната, и Джорджии нечего совать сюда свой нос!