Он поднял бокал вместе с ее рукой медленно сделал несколько глотков.

— Превосходный бренди, моя дорогая. Мягкий и теплый, как солнечный свет, нежный, как поцелуй влюбленного, и такой же обжигающий.

Она постаралась изобразить на дрожащих губах улыбку.

— И похоже, пробуждает поэтический дар у мужчин. По-моему, ты мечтатель, Чарлз.

Его улыбка проникла в самую глубину ее души.

— На свете много разных людей, и среди них попадаются даже мечтатели.

Он сделал еще глоток и поцеловал ее пальцы, сжимавшие бокал. По ее руке пробежали мурашки. Он взял у нее бокал и поставил на стол. Потом его рука прижалась к ее боку, позолоченные пуговицы жилета врезались в грудь, и она почувствовала твердые, словно стальные, мускулы его бедер. Он мог бы опрокинуть ее одним легким движением, и было заметно по опасному блеску его глаз, что ему очень нравится такое положение.

— Я сейчас упаду, Чарлз, — пожаловалась она, глядя на кружево его шейного платка. Бриллиантовая булавка подмигнула ей, когда его грудь заколыхалась от смеха.

— Ты предложила мне бокал бренди, и я воспользовался приглашением, — пожал он плечами, наклонившись так близко, что его дыхание щекотало ей ухо. Он дунул на выбившийся локон и провел рукой по ее шее. Желание, запрятанное в потайной уголок ее души, вырвалось наружу, и у нее перехватило дыхание от неистовой силы нахлынувших чувств.

Она стояла неподвижно, не смея выдать своего возбуждения, ибо он мог подумать, что она в него влюблена. Но ей нужно время, нужно подумать… прежде чем совершить какую-нибудь глупость. Чарлз ничего не делал наполовину, и она не хотела его поощрять… О, какими же приятными были его ласки!

Он вытаскивал шпильки из ее волос.

— Что ты делаешь? — удивилась она.

— Твои волосы хотят получить свободу, и я просто помогаю им.

— Нет…

— Они будут выглядеть естественными, — объяснил он, продолжая нащупывать шпильки.

Тяжелые пряди упали ей на спину, и голове сразу стало легче. Так легко, так свободно, как никогда до этого. С распущенными волосами она вдруг почувствовала себя молодой и беззаботной.

— Ну вот. Намного легче, правда? — нежно прошептал он ей на ухо. Он погрузил руки в ее волосы и осторожно, не дергая, накрутил их на пальцы. — У тебя волосы мягкие как шелк. Я так и предполагал.

Она хотела рассердиться, но почему-то у нее не было на это ни сил, ни желания. Наконец-то она была не одна; мужские руки обнимали ее истосковавшееся по любви тело, мужское сердце билось рядом с ее сердцем, и этому мужчине, судя по всему, было приятно ее касаться. Она не чувствовала себя так уютно с той поры, когда кормилица качала ее в своих ласковых руках.

— Ты не хочешь, чтобы я расчесал их? — тихо спросил он.

— Щетка наверху, — с трудом выговорила она, преодолевая дрожь, пробегавшую по ее телу от того, что он легкими круговыми движениями массировал ей шею и затылок.

— Она лежит на столе позади тебя.

— Гм… видимо, Бетси зачем-то оставила ее здесь. Она не отличается аккуратностью.

— Сегодня это нам на пользу.

Он медленно отпустил ее, и, не чувствуя на себе его рук, она словно осиротела. Она села на стул, он начал медленно и осторожно расчесывать ее волосы. Она подумала, что может сейчас уснуть, так спокойно и безмятежно она чувствовала себя в его присутствии.

— Маргерит, ты как-то сказала, что хочешь в доме все переделать, потому что он слишком мрачен. А я не вижу ни новой мебели, ни новых занавесей. Ты передумала?

Его движения замедлились, и безмятежность покинула ее.

— Я еще не все продумала, — уклонилась она от ответа. Ничего не случится, если она скажет ему правду, ничего страшного. — Откровенно говоря, я думала продать этот дом и переехать вместе с Софи и Прю в дом поменьше. Легче будет вести хозяйство, да и…

— Намного дешевле, — закончил он.

— Ферма не приносит ожидаемого дохода, — нехотя проговорила она. — К тому же лошади, которых держал Леннокс… Понимаешь, я не питаю склонности к разведению лошадей. Я продала их вскоре после его смерти, всех, кроме моей кобылки, лошади Софи и выездных.

— Он не слишком-то много тебе оставил, не так ли? Она тяжело вздохнула, подумав о своем безвыходном положении.

— Я не желаю обсуждать мои денежные дела.

— Гм… позволь все же напомнить, что я к твоим услугам, Маргерит. Я небогат, но вместе мы могли бы найти способ решить твои проблемы.

Она не ответила. Его мастерское владение щеткой для волос чудесным образом выгнало из ее сердца дурные предчувствия, и она полностью отдалась во власть приятных ощущений. Он гладил ее голову, растирал виски, и это возбуждало, заставляя желать еще большего наслаждения. Он наклонил ее голову и провел губами по ее шее. Словно пузырьки шампанского заиграли на ее коже.

Он гладил ее спину, пока его рука не опустилась до шнуровки корсажа. Затаив дыхание, она ждала… ждала… И хотя она думала, что он сделает это, он не стал распускать шнуровку.

Он переменил позу, и ее груди легли на его раскрытые ладони. Дрожь сотрясла ее тело, и что-то горячее разливалось внутри. Он прижал Маргерит к себе, и она прильнула к нему, впитывая в себя тепло его близости.

Чарлз боялся, что не устоит на ногах от разрывавшего его желания. Он сжимал ее груди, твердые, как два апельсина, но такие дразнящие, такие сладкие, какими могут быть только запретные плоды. Его изумляло, что она позволяет ему эту дерзость.

Он замер, перестав дышать, ожидая взрыва, который последует, если он не отпустит ее, у него — от страсти, у нее — от гнева. Ему хотелось спустить корсаж и прикоснуться к ее обнаженному телу, но для этого проклятое платье было слишком узким, а декольте недостаточно глубоким…

— Боже, ты пахнешь жасмином и розой, Маргерит… да, как летний луг.

В груди его рождались стихи, и он не стал держать их в себе:

— О, как мило, — тихо произнесла она. — Ты ухаживаешь за женщинами весьма необычным способом, Чарлз. Мне лестно и приятно слышать от тебя такие слова.

— Рад, что ты замечаешь мои прекрасные качества, моя милая, — прошептал он и зажмурился. Боже, страсть убьет его! Он опустился на пол и, потянув ее за собой, обнял, прежде чем она успела запротестовать.

Она засмеялась, словно выпила слишком много шампанского.

— К тому же ты сумасшедший, Чарлз!

— Знаю. Я с ума схожу от желания узнать вкус твоих губ. — Он прижался к ее губам. В горячей глубине ее рта влажная шелковая мягкость, вкус бренди опьяняли его своей сладостью. Он упивался ее близостью: под легким шелком прятались соблазнительные изгибы ее тела, стройные ноги, кожа, сиявшая как перламутр. Он умер и попал в рай. Гибкие руки обхватили его шею, нежные губы отвечали на его поцелуи.

Пышная юбка Маргерит терлась о его возбужденную плоть, и желание разрывало его на частиц О, к черту все, он положит Маргерит на пол и задерет эти юбки Выше талии… Но когда его рука смело заскользила вверх по ее ноге, она застыла, опустила руки, ее губы сжались.

— Не надо! — испуганно вскрикнула Маргерит. — Пожалуйста, не надо.

Он взглянул на ее лицо и увидел пылающие щеки и сверкающие глаза. Как янтарь в лунном свете, подумал он. Невероятным усилием он сдержал себя и сидел неподвижно пока не овладел собой. Это далось ему с большим трудом; каждой клеточкой его тела владело желание, и она как бы жила своей, независимой от него жизнью. Стараясь глубоко и ровно дышать, он отпустил Маргерит. Она молча смотрела на него, превратившись на его коленях в деревянную куклу. Сейчас ему нужен был свежий воздух, холодный колючий северный ветер, быстрый галоп, купание в ледяной воде.

Поднимаясь, Маргерит нечаянно дотронулась до самой чувствительной части его тела, и это чуть было не заставило его потерять голову. Он легко мог бы овладеть ею, может быть, даже убедить ее, что именно этого она и хотела. Она — он знал это — давно мечтала о любви. Но не с ним.