Решительно экзотика такого рода не прельщала читателей, ожидавших чего-то другого от фокусника, который успел к этому времени вытащить столько чудес из своего волшебного баула. Но что же он может предложить им сейчас, чем привлечь? Дюма тщетно ломал голову – он ничего не мог придумать. Ида, полностью поглощенная своим романом с юным князем Виллафранка, тоже ничем не могла помочь мужу в поиске новых сюжетов.

Впрочем, ему все равно следовало заняться наиболее неотложными делами, и Александр снова отправился в Париж, на этот раз для того, чтобы самому прочесть художественному совету Французского театра «Барышень из Сен-Сира». Наконец-то хоть одна хорошая новость! 20 апреля пьеса была принята единогласно и роли распределены, несмотря на легкий зубовный скрежет мадемуазель Доз, которая не могла простить Александру того, что он отдал главную роль ее сопернице, «гадюке» Анаис. Устав от закулисных склок, Дюма уехал в Италию, предоставив Левену заботу о том, чтобы в его отсутствие следить за ходом репетиций.

Едва он добрался до Флоренции, как к нему явился ненавистный призрак – мелкий пакостник Жюль Леконт, бывший его секретарь, который в свое время напал на него в газете, мстя за унижение: Дюма тогда оскорбил его, отослав прочь словно обнаглевшего лакея. Напрочь обо всем позабыв, этот тип все так же нагло потребовал, чтобы Дюма снова взял его к себе на работу. Донельзя удивленный подобной самоуверенностью, писатель выставил его за дверь и принялся рассказывать всем желающим о причинах своего отказа. История наделала порядочно шума. Дюма, вызванный 11 мая 1843 года во французское посольство, мог лишь подтвердить обвинения против этого проходимца, и Жюлю Леконту предложили немедленно покинуть Флоренцию. Однако вечером того же дня, во время прогулки в одном из самых светских уголков города, Александр увидел идущего ему навстречу Жюля Леконта, смертельно бледного от ярости и размахивающего тростью. Рядом с ним шел русский князь Дундуков-Корсаков, который должен был, по словам Жюля Леконта, стать его секундантом во время дуэли. Впрочем, Леконт, не дожидаясь, пока дело чести разрешится при помощи оружия, замахнулся своей палкой, намереваясь ударить Александра. Однако тот отразил удар левой рукой и, в свою очередь, обрушил трость на голову противника. Из рассеченной щеки брызнула кровь. Жюль Леконт, наполовину оглушенный, пошатнулся и едва не упал. Дюма совершенно спокойно положил руку на плечо Дундукову-Корсакову и обратился к нему со словами: «Князь, вы сопровождаете этого господина, стало быть, вы – его секундант. Я не стану драться с этим господином, он мошенник, но буду драться с вами». Князь принял вызов, однако, осведомившись в посольстве о прошлом Жюля Леконта, принес Дюма свои извинения, и интригану, разоблаченному и выставленному на посмешище, только и оставалось, что скрыться.

Александру пришлось еще некоторое время пробыть во Флоренции, чтобы переработать рукопись Поля Мериса, в которой рассказывалось о приключениях Бенвенуто Челлини при дворе Франциска Первого. В результате получился отличный, вполне коммерческий роман под названием «Асканио». Однако, перечитывая текст, слегка им исправленный, Дюма по-прежнему чувствовал, что из-под его пера вышел отнюдь не тот шедевр, которого ждет от него потомство. Может быть, лучше все брать из собственной головы, а не приспосабливать чужие сочинения? Вот только, работая на грядке, уже вскопанной предшественниками, можно сберечь так много времени! И разве от этого откажешься, когда ты писатель, у которого каждая минута на счету?

Дюма снова подумал о том, что нечего ждать триумфа в Париже, продолжая жить в Италии. Ида-то, конечно, с удовольствием задержалась бы во Флоренции еще на несколько месяцев – да и как ей не хотеть остаться в этом городе, где она нашла любовника себе по вкусу! Но Александр сгорал от нетерпения. Супруги пришли к компромиссу. Он уедет один – дав жене возможность сполна насладиться последними ночами с Виллафранка. Впрочем, Ида пообещала, что очень скоро приедет к мужу во Францию, хотя на самом деле он втайне мечтал, чтобы Ида навсегда осталась в Италии, просто пока еще не мог решиться на открытый разрыв: ему казалось, что общественное положение писателя предписывает ему соблюдать осторожность. Ну что сказали бы, например, господа из Французской академии, узнав о том, что он собирается разводиться? Конечно же, он вполне способен еще какое-то время потерпеть сварливую и неверную жену, если эта жертва увеличит его шансы вступить под своды Академии, присоединившись к Виньи, Ламартину, Гюго… Кстати, раз уж речь зашла о Гюго, – милый Виктор только что, 7 марта 1843 года, пережил сокрушительный провал своих «Бургграфов». Не следует ли считать это событие предвестником неминуемого заката романтизма в театре? Похоже, тот же самый романтизм куда лучше приживается в романах. Стало быть, именно здесь и надо стремиться использовать его рецепты. А значит – курс на Париж и на исторический роман!

Первая большая остановка на обратном пути – Марсель. Едва прибыв в этот город, Александр отправился в муниципальную библиотеку, чтобы увидеться с Жозефом Мери, царствовавшим среди километров заполненных книгами полок. Пока друг, выполняя свои обязанности главного хранителя, куда-то отлучился, Дюма, перебирая ряды томов, случайно наткнулся на «Мемуары господина д’Артаньяна, капитан-лейтенанта Первой роты королевских мушкетеров». Эти недостоверные воспоминания вроде бы обязаны были своим появлением на свет воображению Гасьена де Куртиля де Сандра. Александр пролистал книгу, и с первых же страниц его посетило озарение. Несомненно, тот, кто умеет читать между строк, найдет здесь богатый материал для романа! Можно ли ему взять с собой этот том? Мери не имел ничего против, и Александр дрожащей рукой лихорадочно заполнил библиотечную карточку. И сразу ушел, прижимая к себе добычу. Кстати, книгу он так навсегда и забудет вернуть…

В тот же вечер они с Мери ужинали в Прадо – их пригласил граф Валевски. Во главе стола сидела любовница графа, великая актриса Рашель, пайщица Французского театра. Сидя напротив этой женщины, любуясь ее такой строгой и такой загадочной красотой, Александр поддался обычному своему безотчетному желанию обольщать. Актриса смотрела на него чуть насмешливо, а он разошелся вовсю, он сыпал остротами, он без умолку делился трогательными или забавными воспоминаниями… Мери, краем глаза за ним наблюдавший, забавлялся свидетельствами того, как действуют чары. После ужина все четверо отправились прогуляться по пляжу, и Александр предложил руку Рашель, продолжая говорить с жаром, явно удивлявшим и смущавшим ее. Внезапно она заметила на песке крохотный обломок мрамора, подобрала его, протянула Александру, прошептав: «В память о нашем приятном вечере». Этого оказалось вполне достаточно, чтобы вскружить ему голову. Покидая Марсель, он только о том и думал, как окончательно покорить эту восхитительную женщину.

Из Парижа, куда Дюма приехал обезумевшим от любви, он слал Рашель полные страсти письма. Но она не отвечала. Он не унимался: «Я люблю вас, Рашель, я очень люблю вас, и это настолько правдиво, что сейчас, когда я вам пишу, я вслух повторяю эти слова самому себе, чтобы слышать, как я произношу их». Как объяснить подобную безучастность женщины, которая, казалось, недавно была полностью в его власти? Сердится ли она из-за того, что он пишет ей? Узнала ли она за это время что-то неприятное о нем? Надеясь победить сдержанность актрисы, Александр вложил между страниц последнего своего письма засушенные цветы, считая, что ни одна женщина не может устоять перед подобным знаком внимания. Но… получил резкий ответ Рашель: «Я надеялась, что моего молчания будет достаточно для того, чтобы доказать вам: вы плохо обо мне судили; этого не случилось; стало быть, я вынуждена просить вас о прекращении переписки, которая не может не быть для меня оскорбительной, которая и впрямь оскорбительна для меня. Вы пишете мне, сударь, что не посмели бы повторить мне вблизи того, что вы мне пишете; мне остается лишь сожалеть о том, что издали я не внушаю вам того же уважения, что и вблизи». Александр не привык к тому, чтобы женщина, которую он почтил своим выбором, так его одергивала. «Поскольку вы непременно этого хотите, – пишет он в ответ, – остановимся на этом, на будущее часть пути уже пройдена». И подписывается: «Ваш поклонник, но прежде всего – ваш друг».