Искусство отошло на второй план, на первый выступили финансы. Повседневные жизненные потребности отодвинули заботу о посмертной славе. Потомки, думал он, будут помнить лишь выдающиеся произведения, такие, как «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо» или «Королева Марго», и эти вершины заставят позабыть об окружающей их низменной местности… Пусть изобилие в его романах чужих мотивов покажется кому-то странным, но можно ли упрекнуть человека, который добывает себе пропитание своим пером, в том, что он издал под своим именем кое-какие незначительные произведения, чтобы не умереть с голоду самому и помочь своим близким? На попечении Александра так много женщин – одни зависят от него материально, другие – морально, третьи – и так, и так! Малышка Изабель Констан, такая одинокая, такая хрупкая, не смогла бы обойтись ни без его почти отеческой нежности, ни без его денежной помощи… Бедняжка Эмма Маннури-Лакур кашляет кровью вдали от него, ждет от него писем и терзает мужа видом создания, умирающего у него на руках, любя другого… Наконец, Мари, его родная дочь, неудачно вышедшая замуж, томится в Шатору с полупомешанным Олиндом и ищет утешения, рисуя ангелов, которых видит в своих грезах…
Александру были хорошо понятны навязчивые идеи дочери. А что делал он сам, если не гнался за химерами? Каждому из нас нужны одна или две цели в жизни, чтобы, не дрогнув, продолжать идти своим путем. Для него этими целями в течение долгого времени были слава и любовь. Нынче их место заняли деньги и путешествия. Стоило Дюма оторвать взгляд от рукописи – и ему казалось, будто он видит, как его яхта «Монте-Кристо» несется на всех парусах по синим волнам Средиземного моря. Двухмачтовое судно, покинув наконец судостроительную верфь на острове Сира, и впрямь вышло тем временем в море и приближалось к Марселю. На борту яхты находились капитан-грек Апостоли Подиматас, с ним пять матросов той же национальности. Узнав о том, что клипер прибыл в порт назначения, Александр от нетерпения задрожал, как ребенок в праздничный день, и устремился на юг. Подарок, ожидавший в марсельском порту, обрадовал его безмерно. Он восторгался этим шедевром элегантности и надежности, которому так шло имя «Монте-Кристо», он немедленно испытал судно, обойдя вокруг замка Иф, и объявил, что доволен столько же кораблем, сколько и командой.
Было решено, что парусник пройдет по Южному каналу, обогнет мыс Финистер, поднимется по Сене и остановится в Париже, где Ван Лоо и другие ремесленники займутся отделкой его интерьеров. Так что в Париже теперь Александр только и делал, что подстерегал минуту, когда между набережными появится его чудесный корабль. Но вот беда! Двадцатого сентября капитан Апостоли Подиматас увидел, что у «Монте-Кристо», остановившегося в шлюзе у моста Агд, осадка слишком глубока для того, чтобы идти Южным каналом. Можно было сообразить и пораньше! – чертыхался Дюма. Пришлось вести яхту обратно в Марсель, куда парижским художникам приказали отослать декоративные панно, чтобы можно было на месте заняться отделкой. Тем временем двое матросов, из-за продолжения работ оказавшиеся без дела, решили вернуться в Грецию и потребовали, чтобы с ними расплатились, пообещав непременно вернуться в феврале, как только отделка «Монте-Кристо» будет завершена окончательно. Конечно, Александр мог бы согласиться на такие условия, поскольку его процесс против издателей братьев Леви только что завершился вполне приемлемым соглашением: их обязали выплатить автору сто двадцать тысяч франков, причем тридцать из них – сразу после вынесения приговора, но он не хотел позволить провести себя, как желторотого новичка. Вернувшись в Марсель, Дюма осмотрел «Монте-Кристо», который к этому времени не только туда возвратился, но его заканчивали уже обшивать медью, выслушал сетования оставшихся не у дел матросов, а вот выплатить им компенсацию, которой они требовали, наотрез отказался, совершенно позабыв о том, что «Монте-Кристо», построенный на Сире, шел под греческим флагом. А это сильно осложнило проблему. Консул Греции, поддержав требования соотечественников, пригрозил писателю тем, что арестует его яхту из-за неуплаты жалованья команде. Александр, решив, что лучшая оборона – это нападение, гордо заявил: ничего у вас не выйдет, мы поплывем под другим флагом. Под каким? Иерусалимским, черт возьми! И стал наводить справки. Выяснилось, что патент на это должен выдать некий итальянский граф, живущий во Флоренции. За чем же дело стало – отправимся за документом туда! Сказано – сделано: Александр прибыл на место и без труда добился смены национальной принадлежности судна. Однако через две недели, когда вожделенная бумага оказалась у владельца яхты в руках, он увидел, что в соответствии с правилами капитан судна, идущего под флагом Иерусалима, должен – и справедливость этого ничем не оспоришь! – принадлежать к католической церкви. Но Апостоли Подиматас-то исповедует православие! Доведенный от отчаяния внезапно возникшим новым препятствием, Александр помчался в Рим, чтобы попросить о вмешательстве герцога де Грамона, французского посла. Тот посочувствовал неудаче Дюма, признался, что не может ничем помочь, и предложил писателю купить его прежнюю яхту «Эмма», поскольку знал, что нынешний ее обладатель готов уступить судно по вполне разумной цене. Дюма ухватился за подвернувшийся случай. Прощай, прощай, несбывшаяся мечта, прощай, «Монте-Кристо», и – да здравствует «Эмма»!
Перед тем как вернуться в Марсель, чтобы заключить сделку, Александр захотел показать Рим, Верону и Венецию молодой девушке, сопровождавшей его в этой поездке, деловой и увеселительной одновременно. Эмилии Кордье было двадцать лет. Миниатюрная, хрупкая, послушная, невинная, предельно уязвимая. Мать забрала ее из белошвейной мастерской, где Эмилия работала, и пристроила на центральный рынок к торговцу рыбой, поскольку каждому известно, что запах морской рыбы свежего улова и прочих даров моря целителен для тех, у кого слабая грудь, больные легкие. Но рядом с господином Дюма, которому девочку представили и который сразу же ввел ее в театральные круги, решила любящая мать, она, несомненно, сделает лучшую карьеру, чем в рыбных рядах. Одним словом, бедняжка была отдана Александру в полное и безраздельное владение, чтобы он ее воспитал, вывел в люди и обеспечил хорошее будущее. Малышка смотрела на людоеда-покровителя с восторженной покорностью и, собираясь с ним на очередную прогулку по улицам или в поход по музеям и салонам, доверчиво вкладывала свою ручонку в его огромную ручищу. А Дюма пытался рассказать и показать на примерах, как красива Италия и как вместе с тем несчастна эта страна, переживающая истинную трагедию с тех пор, как ее искусственно разделили на части, как жаждет она вновь обрести единство и величие. Все надежды воплощаются, объяснял он, только в одном человеке, и называл имя этого человека – Джузеппе Гарибальди! Александру, побывавшему в разных городах полуострова, не раз доводилось видеть героя итальянских патриотов. Они быстро сошлись – их объединяли любовь к свободе и неизменная готовность к сражениям. А на этот раз, встретив Дюма на одной миланской вилле, Гарибальди захотел продиктовать ему свои мемуары. Он и в самом деле приступил к этому занятию, но на второй день добровольно взятая на себя обязанность стала революционера тяготить, и он решил доверить свои автобиографические заметки этому приятному и отлично его понимающему французскому писателю, чтобы тот переделал их на свой лад. Гордый оказанным доверием, Александр склонился перед прославленным воином и пообещал служить ему своим пером, как охотно служил бы своей шпагой. В знак свидетельства своей преданности делу освобождения Италии Дюма даже взялся поспособствовать вооружению войск повстанцев и подписал ордер на покупку двенадцати карабинов с нарезными стволами.
На удивление покладистая Эмилия поехала за благодетелем во Францию. Сначала они остановились в Марселе, где Александр продал себе в убыток «Монте-Кристо» и оплатил покупку «Эммы», которая обошлась ему в одиннадцать тысяч франков. И решил, что в конечном счете выиграл от этой замены: «Эмма», построенная из клена и красного дерева, была отличной шхуной водоизмещением в семьдесят восемь тонн. В капитаны Дюма выбрал на этот раз истинного француза по фамилии Богран, крепкого бретонца с открытым лицом и внушительной фигурой. Пока морской архитектор трудился, стараясь добиться того, чтобы «Эмма» сделалась столь же комфортабельной, сколь и красивой, Александр ненадолго съездил в Париж, уладил кое-какие любовные и денежные дела и подготовил распоряжения для сына «на случай, если произойдет несчастье». Этот документ был подписан 27 апреля 1860 года у нотариуса мэтра Шарпийона в Сен-Бри (департамент Ионны).
