— Читаете, Алексей Иванович? — кривовато улыбаясь, спросил Шибаев.

— Читаю, Роман, читаю, а как же. Главное мое счастье.

— Вопрос у меня к вам. — Он посмотрел на Алексея Ивановича, посмотрел на Веру Ильиничну, не желая с ними деликатничать.

— Зачем люди живут? — с легкой такой улыбкой старшего предвосхитил его интерес Алексей Иванович. — В чем смысл жизни? — Улыбка его стала пошире. — На такой вопрос, Роман, человечество отвечает, сколько живет, и до сих пор не ответило.

— Я бы спросил попроще: что человеку нужно помимо денег? — Он не договорил половину вопроса: и есть ли у меня это нужное, или нет его? Он подозревал, что — нет, по ихнему пониманию нет, той выдумки нет, которая взята ими из книг. Сейчас они начнут внедрять ему свои представления бумажные и хоть убей их, таких слабых и беспомощных, они не отступятся от своего и его не послушают. Шибаев ненавидел их упрямство и раньше, а сейчас после Москвы, особенно. Они — люди, но и он не скотина. У них просто книжки, а у него сберкнижки. Вот вы и ответьте мне, что надо человеку помимо денег.

— Деньги как раз меньше всего нужны, Роман. Человек работает, любит, живет не для того, чтобы быть богатым, а для того, чтобы быть счастливым. — Алексей Иванович посмотрел на Шибаева как на ученика — усвоил? Понял? А Шибаев посмотрел на него в ответ как на конченного занюханного пенсионера, не способного воспринять ничего нового, давным-давно ушедшего от каждодневных забот-хлопот, тревог и напряжений, когда сверху молот, снизу наковальня, а ты посередке что делаешь? — читаешь книгу, ха-ха! О том же самом он и в первом классе говорил маленькому Роману, который подыхал с голоду, мать в тюрьме, на отца похоронка пришла — человек, это звучит гордо, мы рождены, чтоб сказку сделать былью. А самого из родного Питера поперли на границу с Китаем, и притом на всю жизнь. Дожили они до седин, учитель и ученик, а разговор все на том же уровне.

— Алексей Иванович, я вас очень уважаю, вы знаете. Но зачем мы будем мозги компостировать, Алексей Иванович, разве богатство не является счастьем?

Старик с улыбкой такой блаженной, непробиваемой, а главное — укоризненной, покачал головой — нет, не является. Если бы это был кто-то другой, Шибаев мог бы допустить, что человек не согласен из зависти. Но учитель упрямился по какой-то другой, неуловимой причине.

— Я допускаю, есть какие-то единицы, которым на богатство наплевать. Но большинство-то в этом заинтересовано! Почему эти единицы должны навязывать, диктовать всем другим свою волю? Это антинародно, я вам так скажу. Подавляющее большинство людей и у нас, и за рубежом видят свое счастье в богатстве, а мы зачем-то наводим тень на плетень. Зачем, с какой целью? И партия наша видит главную задачу в повышении благосостояния, возьмите речи Брежнева, мало мы их слушаем? А раньше Хрущев сколько говорил: первейшая задача социализма — это рост материальных благ.

— Все правильно, Роман, это необходимо, но есть и другие цели, возьмем для примера слова писателя Федора Михайловича Достоевского. Без твердого знания зачем ему жить, это как раз твой вопрос, Роман, обрати внимание, — без твердого знания, зачем ему жить, человек не захочет жить и скорее истребит себя, чем останется на земле, даже если кругом его будут хлебы.

— Выходит, целину зря поднимали, миллиарды пудов зря даем, вкалываем, не щадя себя. Не согласен я. Писатель нам не указ, он для единиц, а для всей страны есть первый руководитель, он ведет нашу генеральную линию. Так что, Алексей Иванович, вы неправильно живете, не так, как весь народ живет.

Алексей Иванович смущенно приподнял плечи, посмотрел на Веру Ильиничну, дескать, видишь, дожили. А Шибаев продолжал:

— Вот вы сколько лет учили многих уму-разуму, а сами не знаете, за что ставят на ковер ответственного товарища, партийного и хозяйственного руководителя, за что стружку снимают, например, с меня, с других. Совсем не за то, что мы смысла жизни не выдаем.

— За недостатки, упущения, я понимаю, за то, что не справляетесь с порученным делом, не растите кадры. Это азбука.

— «Азбука», — усмехнулся Шибаев. — Ставят на ковер за одно — не дал план по валу. Любой ценой! План или пропал, у нас говорят. Руководящего не снимут, не понизят, если он пошел против совести, обманул, схитрил, или, допустим, он оскорбил рабочего человека, отругал его. Наоборот, если хамит всем подряд, в этом твердость его. Никому еще не объявлен выговор за то, что ты не воспитал в коллективе ни одного порядочного человека или в области не дотянул культурных, честных и совестливых до двух тысяч голов. Это же абсурдная постановка вопроса, сумасшедшая, таких показателей не было, и никогда не будет, и не только на производстве, но даже в школе! Поголовье скота — другое дело, вот уж там изволь ответить за телят, за ягнят, за цыплят буквально за каждую голову.

— Я вижу, ты не в духе, Роман, и все обостряешь. Конечно, бывают недостатки, и всегда будут, если общество растет, не стоит на месте. Для человека естественна требовательность к своей среде обитания. Главное — воспитать чувство хозяина.

Шибаев его перебил нетерпеливо и возмущенно:

— Что за хозяин, у которого нет власти?! Зачем у зайца воспитывать чувство волка? Это же чушь. Хозяин тот, кто правит, кто может выбирать решение, распоряжаться, у кого есть средства, фонды, кадры. Зачем без всего этого чувство хозяина? Если нет у тебя власти, ты холуй перед всем на свете.

— Рома-ан, зачем крайности? — укоризненно протянул Алексей Иванович. — Надо смотреть исторически. Хозяин на земле — человек производящий, а не командующий, человек-труженик.

— Что такое труд, Алексей Иванович? Это несчастье, я вам скажу, для большинства. Единицы от души работают, блаженные, а весь _МИр — из-под палки. Чуть появятся деньги, так и норовят все бросить. Почему у нас бичей развелось? У народа деньги лишние, любой подаст выпить и закусить. А работать не хотят — почему? Не привлекает человека количество, штуки, литры, киловатты, километры, хочется для души чего-то. А руководителя именно за эти показатели трясут и трясут, давай план, заваливай дерьмом магазины, поля, реки, атмосферу, уже дышать нечем — и все вал.

Очень ему хотелось быть умным перед учителем, и что-то получалось, перло из него неостановимо, как с магнитофонной ленты, говорил и говорил.

— Цинично ты рассуждаешь, Роман, хотя и не глупо. В любом случае надо настроить себя на высоту.

— Пойду на пенсию — настрою, а сейчас не дают. А потом у меня своя высота.

— Если бы ты читал книги, то понял бы, что от веков нашей жизни остается не зло, а только доброе и прекрасное, благородное. В книгах наши предания о подвиге, о чести и совести, о самопожертвовании ради других.

— Книги нужны только учителям, Алексей Иванович, а для чего? Чтобы малых детей пачкать мыслями. — Шибаев оговорился, вместо «пичкать» сказал «пачкать», но получилось еще точнее, он настоял на ошибке. — Я вот на своей работе постоянно тем и занят, чтобы люди наплевали и забыли поскорее бы, чему ваша литература учит. Сердитесь на меня, или прощайте меня, но я правду говорю. Человек живуч только потому, что забывает про ваши идеалы. Хотите верьте, хотите нет, но не только массы, простые люди, весь партийно-хозяйственный аппарат сверху донизу и снизу доверху книг не читает! — Он сказал это с такой убежденностью, с таким напором, что Алексей Иванович смущенно отстранился, неприязненно посмотрел на него.

— Совсем?

— Совсем! Не будем брать меня, хотя я тоже какой-никакой руководитель. За последние пятнадцать или даже двадцать лет ни одной книги не прочитал, как на духу говорю, и греха за собой не вижу, у всех так. Правда, была одна маленькая, желтенькая про зэков, описывался один день в лагере от подъема до отбоя, мы ее вслух читали на пивзаводе,

потешались, а больше ни одной. Я знаю кадры от низшего звена до высшего, от мастеров до министров — не читают! Не потому, что такие тупари, — им некогда, Алексей Иванович, даже если бы захотели читать. Некогда.