Когда мы начали спускаться, Джед Север не смотрел ни на дорогу, ни на деревья, ни на чудесный солнечный свет. Он доверял своему инстинкту выбирать место, куда ступить, и смотрел вверх, на своего Бога, прося прощения за грехи всех нас. «И если будет на то воля твоя, — сказал он, — пусть грехи их лягут на меня, Авраам избранник Божий, Выразитель, Спаситель, а не на них, но пусть они дочиста омоются в моей крови[20], ныне и присно и во веки веков, аминь».

Кроме того, Джед пытался отодвинуть бедную Вайлет подальше от себя, на другую, возможно, более безопасную сторону дороги, сам шагая крайним от леса, и пот тек по его лбу, точно слезы. Его большие ручищи праздно свисали по бокам, с виду совершенно не готовые схватиться за меч.

Я помню, какие мучения причинила мне его молитва, несмотря на мои собственные страх и тревогу. Мне казалось, особенно после моего нового знакомства с ересью, что если и существует вещь, которую я не могу ни на кого переложить, так это мои грехи. Сегодня я не найду греха ни в чем, кроме жестокости и ее вариаций, — по причинам, не имеющим ничего общего с религией, — но тогда мне только предстояло пройти этот путь.

Мы все дальше спускались вниз по холму, и запах тигра становился менее отчетливым. Думаю, произошло какое-то изменение в едва ощутимых воздушных течениях. Он был рядом, но не напал. Мы шли все дальше по дороге — миновав лес слева, дойдя до хлебной плантации, пройдя ее, приблизившись к расчищенному участку и деревенским воротам, — а он так и не напал.

Из деревни доносился нежный перезвон тройных колоколов. Они часто делаются из лучшей катскильской или пеннской бронзы — Церковь может себе это позволить, — и ремесленники стараются отлить каждую группу так, чтобы она звучала мажорным трезвучием с квинтой в басах. Терция, извлекаемая последней, высоким дискантом переплывает к спокойствию, напоминающему мир, а обертоны рассыпаются сотней радужных капель. Эти деревенские колокола били пять часов: «Пора заканчивать работу, молиться и ужинать».

Молитвы Джеда закончились спокойно. Я все еще оглядывался назад, каждый раз, когда слева от нас оказывались деревья, но тигр не напал, в тот раз не напал. Я не видел его, в тот раз не видел.

Главные ворота таких деревень обычно открыты в дневные часы, и на посту стоит стражник, но не по пятницам, когда считается, что народу лучше быть в зоне досягаемости Бога. Так что в тот день огромные ворота из бревен оказались закрыты, но я заглянул в щелочку между бревнами и увидел, что стражник находится в своем соломенном шалаше, не спит, но отдыхает, лежа навзничь, закинув ногу на ногу и закрыв глаза полицейской фуражкой. Он довольно быстро вскочил, когда я окликнул его:

— Эй!

Ну что же, существуют вещи, которые говоришь и делаешь, когда подходишь к незнакомой деревне, а существуют вещи, которых не делаешь ни в коем случае. Я по своему обыкновению сглупил, а Сэм или Вайлет не успели остановить меня. Я это понял, когда стражник важной походкой уже подходил к изгороди с дротиком наперевес.

— Прикинься Мистером, — прошептал я Сэму. — Сможешь? Он кивнул и встал впереди меня как раз к тому времени, когда стражник открыл ворота и обрушился на меня с бранью за нарушение пятничного покоя. Что это за «эй»?.. Никакого воспитания!.. И вообще — что стряслось?

— Любезный, — сказал Сэм. — Я извиняюсь за неосмотрительную речь моего племянника. Я — Мистер Сэмюэль Лумис из Кангара, в последнее время из Ченго, а дама — моя кузина. Это ее муж Мистер Джедро Север, также в последнее время живущий в Ченго, но законный гражданин Манстера, в Вейрманте. Можешь обращаться к кузине «мэм Север», когда будешь просить прощения за свои собственные дурные манеры.

Сэм слегка поддернул рубаху, так, чтобы была видна рукоятка его ножа, потер мозолистым большим пальцем его кончик и искоса посмотрел на этот большой палец — не так, как будто ему было на все наплевать, а грустно, терпеливо и задумчиво.

— Мэм, я… — сказал стражник. — Мэм Север, я… Мэм, я… Так могло продолжаться до бесконечности. Сэм решительно прервал его потуги, учтиво спросив:

— Довольны ли вы извинениями, кузина? А ты, Джексон?

— О вполне, — сказала Вайлет, слегка переигрывая, но не слишком много, и я пробормотал свои собственные заносчивые вежливости, а Сэм кинул стражнику четвертак за беспокойство.

Сэм поразил меня так же сильно, как и стражник, — я никогда не предполагал, что он способен говорить в такой благородной манере. Возможно, Дион и нашел бы в его речи изъяны, но я не отыскал ни единого. Он напомнил мне о том, что я воображал об одном из старинных исторических персонажей, которого проходил в школе, по предмету с названием «Краткое изложение истории Былых Времен». Правда, правда, Сэм был столь же невозмутимым и величественным, как самые лучшие из них — Сократ, Юлий Цезарь, Шарлемань или тот знаменитый вспыльчивый засранец… сейчас я вспомню его имя… ну, тот, который разозлился и выгнал баронов, датчан, римлян и прочую шваль из очаровательной Англии и освободил Делавэр… Магнум Картер, вот кто это был.

— Ладно, любезный, — сказал Сэм, — в этом городке можно найти что-то вроде пристойного жилья?

— О да, сэр, в таверне «Черный Принц» найдутся свободные комнаты, я знаю тех людей и…

— Сколько отсюда до Хамбер-Тауна?

— Около десяти миль, сэр. Должна быть карета из Скоара, которая идет через Хамбер-Таун, завтра, раз в неделю, по субботам, и всегда останавливается здесь, хотя с этой войной…

— Да, остальные из нашего каравана ждут эту карету в последней деревне, где мы останавливались… Ну и дыра, я даже не запомнил ее название.

— Перкунсвил, — сказал стражник с мрачным удовлетворением.

В захудалых деревушках вы вряд ли промахнетесь, начав чернить репутацию соседних деревень.

— Да, что-то вроде. Нам надоело ее ждать. А что это за городок?

— Это Ист-Перкунсвил.

— Приятное местечко. Да, кстати, там у вас тигр бродит. Много их обычно?

— Что? Нет, сэр, это вряд ли возможно.

Джед заговорил в первый раз за все время, и его голос звучал упрекающе:

— Почему же нет, любезный? Коричневый тигр — как пламень Божий, который горит, где угодно.

Стражник поклонился с таким видом, будто услышал святой звук, но остался непреклонен.

— Сэр, могу вам сказать одно: коричневые тигры никогда не подходят к этому городу. Мы не спрашиваем, какие у Господа есть причины для особой милости к нам, но это так.

Я заметил, что каждое селение обязательно гордится чем-нибудь особенным. Это может быть факт, что ни у кого в деревне никогда не было оспы или что все младенцы рождаются с черными волосами, или что афродизиаки[21] местной ведьмы самые афродизиачные на сорок миль вокруг — неважно что, лишь бы существовал отличительный признак от прочих селений. В Ист-Перкунсвиле, я полагаю, на памяти старейшего жителя тигр ни разу не перебирался через изгородь, и деревушка была уверена, что Бог позаботится о том, чтобы так продолжалось и впредь.

Сэм вежливо поклонился и ответил:

— Вам везет, вне всякого сомнения, это — проявление Божьей воли.

— Да, сэр, вполне возможно, что и так. — Теперь стражник был абсолютно дружелюбным и почтительным. — Да, сэр, я прожил здесь всю свою жизнь, а это двадцать шесть лет, и ни разу не видывал этого зверя.

— Так взгляни вон туда! — сказала Вайлет.

Мне никогда так не везет. Если бы эти слова произнес я, зверь бы прекрасно скрылся с глаз прежде, чем повернулась хоть одна голова. И, думаю, у Вайлет никогда раньше тоже не было такого случая, потому что позже, когда мы уже разместились в «Черном Принце», она рассказала это трижды или четырежды и всякий раз прямо-таки лучилась счастьем:

— «Так взгляни вон туда!», — говорю я, и тут он как высунется, прямо в ту самую секунду… Ужас!

И она вскакивала со стула, шлепала себя по ноге и снова начинала эту историю.