– Прошу извинить меня, – пробормотал явно смущенный Джонатан, – я не предполагал… Прошу вас, не обижайтесь, старина. Я хожу сюда с незапамятных времен, у меня это название совершенно из головы вылетело. Я понимаю, что это может задеть вас…

– Какого черта это меня должно задевать? Я просто остановился потому, что нигде ничего подобного мне видеть не приходилось. Давайте войдем, что ли. У меня в глотке пересохло.

Оба мужчины вошли в паб и без труда разыскали уголок, который мог показаться даже уютным: это было крохотное, походившее на коробочку, отделенное от остальной части зала высокой деревянной перегородкой и запыленными занавесками из кретона, помещеньице.

– Полагаю, что нет нужды задавать вопросы о том, почему вы не пожелали встретиться со мной в вашем или моем клубе, – начал Норман, – или же интересоваться у вас, почему мы сразу не явились сюда, не дослушав проповеди.

– Я часто хожу к вечерней службе, – признался Хаммерсмит. – Вы знаете, пение меня очень успокаивает. А если вы дадите мне возможность рассказать вам все по порядку, думаю, что согласитесь с тем, что поступить именно так, а не иначе, было с моей стороны весьма разумным.

– Согласен с вами. Что вы можете сказать о здешнем пиве?

– Только хорошее, – успокоил его Хаммерсмит.

Они заказали по пинте горького и ждали, пока хозяин принесет им его на стол. Хаммерсмит сидел, положив руки на стол, и явно избегая смотреть Норману в глаза.

Ждать пришлось не очень долго и, наконец, перед каждым из них стояла большая кружка, Хаммерсмит оказался прав – пиво действительно оказалось превосходным, душистым, холодным, приятным на вкус и пена была плотной, как вата. Норман сделал большой глоток.

– Прекрасное пиво, у вас прямо нюх на хорошие пабы, – похвалил он и, наклонившись, спросил. – Ну, так из-за чего весь сыр-бор?

– Я немало раздумывал над тем, как мне действовать в данной ситуации и выглядеть при этом достаточно корректным, я очень хочу, чтобы вы это понимали. Я принимал во внимание и моральную сторону, вообще все за и против.

– Я не сомневаюсь, Джонатан, – терпеливо сказал Норман. – Уверен, что вы поступаете абсолютно правильно. Такой человек, как вы, прихожанин, человек порядочный, не способен на неэтичные поступки, замыслы, не правда ли? Но, что касается меня, я, черт возьми, никак не могу сообразить, о чем вы говорите.

– Понимаю, дело в том, что это очень непростой вопрос для меня.

– Ничего, не робейте, старина – я пойму, – заверил его Норман. И здесь скамейка была жесткой – не усидишь, тело его все еще болело, он не успел полностью отойти от своих приключений два дня назад. Норману хотелось встать и размяться, но он пересилил себя.

– Вся моя жизнь связана с банком, – заговорил Хаммерсмит. – Все, что я имею – это банк. Вы ведь понимаете, как это бывает.

– Конечно, понимаю. Вы и я – два сапога пара в этом смысле. И вы и я, мы оба родились в семье банкиров и выросли с постоянным сознанием ответственности, которая однажды ляжет на наши плечи. Это и намечает линию поведения настоящего человека.

– Да, это так, вы правы. Впрочем, мое положение несколько отличается от вашего. Вы ведь практически все важные решения принимаете сами, разве не так, Норман?

– Да нет. Главный компаньон у нас Джемми, как вам известно. Кроме того, есть еще и Генри.

– Их светлость лорд Уэстлэйк – лишь номинальный глава. И ни для кого не секрет, что банковское дело – не самое любимое его занятие. Лямку в Мендоза-Бэнк тянете вы, Норман.

– Что, действительно так считают? Но, позвольте, кто я такой, чтобы становиться в позу и противоречить традициям и вековой мудрости моих предков? Впрочем, ладно, Джонатан, будь по-вашему: я – главный распорядитель у Мендоза, а вы подобной свободой у Кауттса не пользуетесь. Что из этого следует?

Хаммерсмит вздохнул и, надув щеки, выпустил воздух, затем сделал большой глоток пива.

– Полагаю, что лучше сказать все начистоту.

Он колебался, было видно, что он собирал в кулак всю свою решительность, чтобы высказать то, ради чего он и назначил эту встречу.

– Вам предстоит выплата по требованию в сумме один миллион фунтов стерлингов. Наличными. На оплату вам дается десять дней.

– От кого исходит это требование? – после длительной паузы Норман смог выдавить из себя этот вопрос.

В горле у него мощным упругим комком засел страх, нет, не страх – ужас. Он мгновенно вспотел и ощутил бегущие по спине холодные струйки. Но ничем не выказал своему собеседнику того, что в данный момент чувствовал.

– От кого? – с усилием переспросил он.

– Строго говоря, от нас. По поручению вашего клиента Майкла Кэррена.

Норман расслабился, облегчение от того, что он услышал сейчас было едва ли слабее только что охватившей его паники.

– Мы не должны Майклу Кэррену ни одного пенни. Это абсурд, должно быть, это просто какое-то недоразумение, ошибка.

– Нет, это не недоразумение и не ошибка, – не соглашался Джонатан. – Вы действительно должны ему миллион фунтов. Письмо, поручающее нам затребовать выплату денег, находится на пути в Лондон. Во вторник оно будет у нас. Самое позднее в среду.

Норман был в нерешительности. Сначала ему захотелось рассмеяться этому человеку в лицо, он был уверен, что вся эта история – чистейший бред, но вслед за этим подумал, что Хаммерсмит не мог ему лгать – и этот скелет, распахнувший дверь шкафа и вышедший из него в наихудшее для Нормана из времен – не дурной сон Нормана, а реальность.

– Полагаю, что вы разъясните мне, как мог возникнуть этот, якобы существующий долг.

– Это действительно очень просто. Облигация была выпущена в 1825 году. Это беспроцентный заем вкладчика. Капитал составляет один миллион фунтов стерлингов. Есть один пункт, в котором сказано, что к этому акту не может быть применен закон о сроках давности. И, как я уже говорил, он должен быть погашен в течение десяти дней.

Боже всемогущий! Быть того не может! Здесь что-то не так.

– Скажите, Джонатан, вы видели этот документ?

Хаммерсмит кивнул.

– Несомненно. И не единожды. Я еще раз сходил в хранилище и еще раз взглянул на него сегодня, перед тем, как встретиться с вами. Облигация эта выглядит вполне в соответствии с законом. Она находится на счету у Майкла Кэррена, куда помещена шесть месяцев назад. В начале этого месяца мы получили уведомление о том, что мистер Кэррен собирается предъявить его. Это уведомление поступило к нам по телеграфу, но мы, разумеется, ничего не стали предпринимать без письменных указаний от него на этот счет. Три дня назад наш нью-йоркский агент сообщил мне телеграммой, что такие указания отправлены в Лондон.

Норман мгновение смотрел на Хаммерсмита, потом, лихо запрокинув голову, влил в себя оставшееся пиво. В его мозгу запульсировала мысль: Роберт-Ренегат был в двадцать пятом году в Кордове, а Лиам в Лондоне. Вначале у них были какие-то трения, на долгое время контактов друг с другом они не имели, но, в конце концов, они вновь сблизились. Это произошло тогда, когда Лиам решил послать своего сына Джозефа, отца Нормана, съездить в Испанию с тем, чтобы половинка медальона вернулась в Англию.

– Кем подписана эта проклятая облигация? – потребовал Норман. – Это вы можете мне сказать?

– Лиамом Мендозой.

– Понятно.

– Это был ваш дед, если не ошибаюсь?

– Верно.

– Я так и предполагал.

Хаммерсмит, последовав примеру Нормана, тоже опустошил свою кружку. Потом, откинув занавеску, громко крикнул.

– Еще две кружки, пожалуйста.

– Сию минуту, сэр! – бойко ответили ему, и вскоре пиво снова стояло перед ними.

Норман сразу же выпил половину своей кружки. Холодное свежее пиво умерило жар, пылавший внутри. «Майкл Кэррен, – размышлял он. – За ним стоит Лила, она не может быть в стороне от этого… хотя…» – В его мозгу произошло маленькое извержение. Он понял, что до сих пор не задал вопроса, который давно следовало задать.

– Эти указания поступили к вам из Нью-Йорка, вы говорите?