Нурья обошла сидевшего попугая и встала рядом с Майклом.

– У нее крылья подрезаны, – объяснила она.

От этих слов Майкла покоробило, ему мало импонировало такое обращение с природой.

Темнело. Майкл взглянул на небо. Здесь, на небольшой поляне, оно не заслонялось деревьями, как в лесу. Заходившее солнце окрасило его в нежно-апельсиновый цвет.

– Скоро стемнеет, – задумчиво произнес Майкл.

Нурья кивнула.

– Закат – лучшее время для ловли попугаев.

Птица разгрызла скорлупу, сосредоточенно пытаясь теперь извлечь маленькую, белую, сладкую сердцевину.

– А теперь мы с тобой поработаем, – сказал Хозе, обращаясь к попугаю. Взяв клетку и мешок, он подошел к ним. – Пойдите вот туда и спрячьтесь у деревьев. Если вы будете стоять так близко, он может испугаться и не подлетит. И не надо разговаривать, – предупредил он.

– Что сейчас должно быть? – спросил Майкл.

– Увидите, сеньор. Но, пожалуйста, ни звука, – прошептала Нурья.

Они встали на то место, которое им указал птицелов. Сам Хозе расположился на той стороне полянки у трех валунов. Ни Майкл, ни Нурья его сейчас не видели, им был виден лишь серый попугай – птица сидела и чистила перья. Но вот попугай замер, нахохлился и принялся размахивать своими подрезанными крыльями, издавая при этом странные, незнакомые Майклу звуки. Те попугаи, которых он видел у Нурьи, кричали резко, а это очень напоминало голубиное воркованье.

Они ждали. Прошло несколько томительных минут, но ничего не происходило. Потом Майкл заметил вверху, в ветвях деревьев на другой стороне поляны какое-то резкое движение. Нурья тихо ахнула и смотрела вверх. Майкл глянул туда же и тоже чуть не ахнул.

Сидевший на ветви высокой пальмы попугай не походил ни на что, доселе им виденное, на секунду Майкл даже усомнился, могло ли живое существо, если оно не из сказки, так выглядеть. Попугай этот переливался всеми цветами радуги, невозможно было определить, какого цвета было его оперение. В лучах заходившего солнца оно было то синим, то пурпурным, то красным. Эту птицу и должен был видеть Авдий и он рассказал о ней потом своей хозяйке. Это был попугай одного из наиболее редко встречавшихся видов – гиацинтовый. Боже мой, понятно, почему Нурье так хотелось его заполучить. Это было поистине райское создание.

Гиацинтовый попугай смотрел вниз на своего серого собрата, тот, лишенный возможности летать, тихо ворковал. Майкл догадался, что этим воркованьем самки привлекают самцов. Серая самка приманивала гиацинтового самца. Стоило ему лишь учуять запах самки и услышать ее воркованье, и этот разукрашенный природой глупыш стал поддаваться, не подозревая о том, что становится жертвой заговора, главным инициатором которого был человек. Все происходило именно так, как и предсказывала Нурья. Майклу вдруг захотелось убежать, оказаться от этого места подальше, вообще исчезнуть из этого Пуэрто-Рико, оказаться далеко-далеко. Но так желала лишь его рациональная часть. Экзотическое зрелище разбудило в нем древние атавистические инстинкты и рудиментарные чувства, не позволявшие ему отвести взор от разыгрывавшейся здесь драмы.

Гиацинтовый попугай оставался на ветке пальмы еще довольно долго, серая же птица, сделав несколько неуклюжих шагов, была теперь ближе к пальме, ее воркование было уже другим, более напряженным, перья ее вздыбились. Точь-в-точь, как те шлюхи из Амстердама, которые, сидя в окнах, демонстрируют фланирующим по улице морякам свои скульптурные прелести – это сравнение показалось Майклу очень наглядным.

В конце концов, задвигался и гиацинтовый попугай, он не выдержал и, взмахнув своими переливавшимися крыльями, слетел вниз и сделал несколько кругов над самкой. Она подняла головку и ее гиацинтовый кавалер, сложив свои на этот раз пурпурные крылья, приземлился – тут откуда ни возьмись возник Хозе и накрыл подлетевшую птицу большой сеткой.

Позже, уже в карете, отвозившей их и их добычу в Сан-Хуан, Майкл все же полюбопытствовал.

– А как вы узнали, что этот дикий попугай был самцом? И что он должен был клюнуть именно на эту самку?

– Знала, – ответила ему Нурья, приложив руку к сердцу. – Я это знала.

Гиацинтовый попугай бился в клетке, стоявшей на сиденье впереди между Самсоном и лакеем. Майкл видел, как птица, неистово хлопая крыльями, тщетно пыталась выбраться из неволи. Ему хотелось спорить с Нурьей, просить, умолять ее выпустить птицу, но он понимал, что это бесполезно.

– Послушайте, – лишь сказал он. – Есть одна вещь, о которой я вас давно собираюсь спросить.

– О чем?

– Может быть такое, что у вас есть сестра-близнец?

Она разразилась смехом.

– Мама мия! Значит эти ирландцы – не только сумасшедшие и пунктуальные, но и, как дерущиеся петухи, никогда не сдаются. Вы все еще думаете о монахине из той обители, которую посещают видения?

– Я думаю о том, что вы – вылитая она. И просто пытаюсь найти подходящее объяснение этому феномену.

– Хорошо. У меня нет сестры-близнеца. Очень жаль, но я была единственной девочкой в семье. У меня было шестеро братьев и нам вместе с матерью приходилось их всех обстирывать и кормить.

– Понятно. А ваш отец?

Она стянула с головы сомбреро, положила его к себе на колени и принялась водить накрашенным ногтем по его краю.

– Я понятия не имею, кем был мой отец. Мои братья и я… у моих братьев и меня, у нас у всех были разные отцы. Вас это не шокирует?

– Перенесу. Мне известно, что ваш мир отличается от моего.

– Бедняки всегда отличаются от богатых, в каком бы мире вы не очутились.

– Это мне тоже известно.

– Известно?

– Да. Известно.

– Тогда вы, вероятно, умнее, чем я предполагала. – Несколько секунд они оба молчали.

Плененная птица по-прежнему билась взаперти, выражая свою ненависть к злобному миру.

– Выпустите его, – процедил Майкл сквозь сжатые зубы.

– Выпустить гиацинтового попугая? Да вы что, рехнулись? Это… это награда из наград, этот попугай… Впрочем, что с вами говорить, вы ведь все равно ничего не поймете.

– Вы же только что сказали, что я умный.

– Я сказала, что вы, вероятно, умный. Но, оказывается, не очень.

Они снова молчали. Первой заговорила Нурья.

– Мне тоже надо вам кое о чем сказать. Я тоже временами… На меня тоже временами что-то находит, я не понимаю, что. И тогда я еще безумнее, чем вы. Меня мучают кошмары. И не только, когда я сплю. Иногда и днем на меня сваливается эта тьма и я на целые часы утрачиваю память и не знаю, что тогда со мной происходит. Так что, может быть, во мне живут два разных человека, это как раз очень похоже на то, что вы мне рассказали.

Это было самой безумной идеей из всех, которые можно было изобрести. Идея, которая могла возникнуть лишь здесь, на этих тропических задворках с их людской мешаниной, в этом слоеном пироге из укладов жизни.

– Никому еще не удавалось быть сразу двумя людьми, – ответил он. – Вы к врачу не обращались?

– Я обращалась к двум целителям и даже к колдунье.

Вот, вот, целители, колдуньи… с иронией отметил про себя Майкл. Но ничего другого он от нее не ожидал. Было темно, и она не могла видеть брезгливую гримасу на его лице.

– Никто не может мне помочь, – продолжала она, – За исключением… может быть, разве что вы… если, конечно, не побоитесь.

– Чего не побоюсь?

– Сильной магии, настоящей магии. Такой, какой владеет Ассунта.

– А что, эта Ассунта – ведьма?

Нурья покачала головой.

– Нет, она не ведьма. Она – проповедница.

– Проповедница чего, Бог ты мой?

– Вы не поймете. – Она недовольно поджала губы. – Глупо было вообще заводить этот разговор. Я все время забываю, что вы – европеец. Вы ничего не знаете.

Ну, почему же, кое-что он знал. Майкл вспомнил, что ему говорил Роза. И еще вспомнил свой первый визит в тот, другой, маленький домик, что позади большого, и о той вещице, которую он мельком увидел на столике в ее гостиной и которую не успел как следует рассмотреть.