– Незачем тебе торчать там, Гидеон. Старая потаскуха будет только рада, если у нее будет детектив в… качестве особого… приятеля.

Гидеон в ту же минуту оказался рядом с нею.

– Это в самом деле так?

– А ты что, Гидеон, думаешь, что моя жизнь безоблачна? Но полагаю, что мы попробуем дать друг другу немножко любви. Как ты думаешь, сможем?

Гидеон обхватил ее лицо ладонями.

– Я благодарю Бога за то, что ты такая сильная женщина, да и умом он тебя не обидел. Смогла же ты сообразить, что делать, оказавшись в лапах этого Фэрхейвена. Да отпустил бы я его, дорогая, дойди до того дело. Знай это, слышишь?! – Он подался к ней всем телом и коснулся губами ее губ, гладя ее лицо и шею и радуясь тому, как ускоряется ее пульс, откликаясь на его поцелуй.

Женщины у Тони не было с тех пор, как он вернулся в Англию из Европы. “Красное и черное” – вот что было его страстью, и он легко избегал западни чар, хотя в силки Амура его пытались заманить и светские вдовы, и шикарные дамы полусвета, которыми изобиловали игорные притоны. Час, проведенный в обществе Кэрри, чудесным образом снял напряжение и хотя бы на некоторое время освободил его от чувства вины перед Клодией и от переживаний, связанных с Джоанной. Он проявил царскую щедрость и даже попытался заверить Кэрри, что если бы не надо было уезжать в деревню, то он непременно навестил бы ее опять. Когда же Джим сообщил ему, что Гидеон и миссис Спенсер все еще “заняты”, Тони только улыбнулся и выскользнул за дверь. Джим вышел за ним и на прощание очень робко и неуверенно протянул руку.

– Я очень рад, что смог помочь вам, лорд Эшфорд. Я решился на это и ради вас, и ради леди Фэрхейвен.

Тони взял протянутую ему руку и пожал ее.

– А я – вечный ваш должник, Джим. И мне с вами никогда не расплатиться. Я хотел, чтобы вам сказал Рересби, но, коль уж так вышло, скажу вам, что из той доли наследства леди Фэрхейвен, которая досталась мне, я выделил небольшую сумму и для вас. Я знаю, что она одобрила бы это мое решение. Если вы надумаете вернуться в свой чиновничий мир, то у вас будет постоянная прибавка к окладу. Сможете жениться, если захотите.

Джим на какое-то время потерял дар речи, а потом рассыпался в благодарностях.

– Я всегда мечтал завести свое дело, – признался он. – Клерком я стал только потому, чтобы не обижать родителей.

– Ну, тогда желаю вам всяческого везения, Джим. Очень рад, что мне представился шанс помочь вам осуществить вашу мечту.

На следующий день Тони выехал в Эшфорд около полудня и добрался туда только к ночи. Он сразу же отправился в постель. Проснувшись, он почувствовал себя совершенно разбитым и даже сначала не сразу понял, где находится. Ударившись ногой о ночной столик, он так сильно разбил большой палец ступни, что проклял Джона за самоуправство – как тот посмел передвигать мебель без спросу, – и лишь после этого до него дошло, что он в Эшфорде, а не на улице Клэрджиз. Ему вдруг захотелось назад в Лондон, чтобы вставать с постели к полудню после ночи, проведенной за азартными играми. Мысль занять место Неда его по-прежнему ужасала. Он надел ночной халат и остановился у окна. Ему было видно, как его старый садовник возится с розами, срезая засохшие побеги. За ним следовала одна из горничных с корзинкой для цветов, которые потом будут выставлены в гостиной.

Мать Тони всегда следила за тем, чтобы во всех коридорах усадьбы всегда были живые цветы. Особенно она любила розы. Мать написала ему от своей сестры, у которой пока жила, и сообщила о своем согласии вернуться домой. Тони надеялся, что все так и будет. Он рассчитывал, что она простит ему его скоропалительное бегство в Лондон, когда он все бросил на произвол судьбы. Еще была у него надежда, что мать со временем смирится с той правдой, что он – далеко не Нед.

Однако ему нужно привести Эшфорд в прежнее состояние. Тогда станут поприветливее к нему и его мать, и соседи, и арендаторы. Пройдет достаточно много времени, прежде чем они поймут, что Тони нечего и думать тягаться с покойным братом.

Следующие несколько недель были до того заполнены заботами, что у Тони не оставалось ни времени, ни сил сравнивать свои действия с начинаниями покойного старшего брата. Он очень подробно и старательно расспрашивал всех, кого только мог, надеясь найти для имения нового управляющего. Старика Бакстона Тони отправил на пенсию. Он почувствовал, с каким неодобрением отнеслись к этому решению и мать, и работники-арендаторы. Однако он пошел на этот шаг, считая, что ему надо вырабатывать свой собственный стиль управления и, стало быть, лучше начинать с новым человеком. Ропот недовольства стал еще сильнее, когда новый хозяин нанял Уилла Фарра. Фарр был ветераном, он воевал на Иберийском полуострове, а из армии его уволили по инвалидности: еще в первых боях он потерял руку. На Эшфорд он вышел по рекомендации своего командира, и Тони почти сразу же взял его на работу. Отец лейтенанта Фарра управлял огромным поместьем в Нортумберленде, и до войны Фарр был помощником у своего отца.

– Нам обоим начинать с нуля, Уилл, – произнес Тони, наполняя бокалы мадерой и готовясь произнести по этому случаю тост.

– Обещаю, что не разочарую вас, милорд. – Лейтенант не ждал ничего от этого визита. Его столько раз не брали на работу, что он уже засобирался домой, когда полковник Бейн рассказал ему об Эшфорде.

Фарр сделал несколько глотков и почувствовал себя увереннее. Переведя дух и успокоившись, инвалид заявил:

– Не думал никогда, что буду хоть за что-то благодарить французов. – Тут он улыбнулся. – Но мне есть за что сказать им спасибо. Они отняли у меня правую руку. Про то, что я левша, они не знали.

Фарр был всего на несколько лет старше Тони и прямо-таки бурлил новыми задумками, излучая энергию и восторженность. Они провели много часов в седле, вместе объезжая хозяйство и заезжая ко всем арендаторам, никого не пропуская по пути, чтобы как можно больше узнать, каков был Эшфорд тогда, когда Тони рос в этом имении, чтобы было к чему стремиться.

Тони возвращался домой обессиленным и, поужинав с матерью, падал в постель. Но он чувствовал себя счастливым, хотя никаких особенных радостей не было. Он обнаружил, что часы, проведенные в беседах с Фарром, когда они обсуждали новые агротехнические методики или решали, что лучше посадить или посеять на северном поле, стали неотъемлемой частью его жизни. А служащие и арендаторы понемногу проникались к нему доверием. Он ощутил, что его уже и приветствуют как-то теплее и искреннее и обходятся с ним почти по-свойски. Он понял, что было бы общее дело, а дух дружбы и полкового братства, к которому он прилепился душой в армии, не заставит себя долго ждать.

Лето шло, и он все больше привыкал к своей новой жизни, хотя отчетливо понимал, что чего-то в этой жизни недостает. И это потому, что он одинок. У матери, которая всегда больше общалась и лучше ладила с Недом, еще не прошла боль утраты. Наверное, она так никогда и не сможет смириться со смертью сына. Потому ее не очень интересовало, как с задачей управления имением справляется ее младший. И вообще она старалась жить больше своей жизнью. Потеря мужа, а потом и сына, да еще за такое короткое время, очень изменила и сильно состарила ее. После ужина она обычно сразу уходила, и Тони оставался один в гостиной.

Вот и выходило, что если и можно было с кем-то поделиться своими новыми замыслами, так только с Фарром. С ним же Тони советовался и насчет целесообразности вложения части дохода в железные дороги.

Но как бы ни был близок ему Фарр, с которым они все лучше понимали друг друга, все же Тони оставался графом и между ними сохранялась определенная дистанция.

А Тони нуждался в человеке, который заботился бы о нем, понимал его чувства, вникал бы во все, что Тони делал. Нужен был старый друг. Но этого было бы недостаточно. Он часто видел Джоанну во сне и нередко грезил о ней. И в этих его мечтаниях ему являлась не просто Джо, не подружка по его детским проказам, а привлекательная и чувственная женщина. Она стала так часто ему сниться, что он каждое утро просыпался в каком-то возбуждении. И единственным его желанием было снова вернуться в сновидение, где бы она его опять целовала, укладывала рядом с собой, а он старался бы, чтобы до исполнения желаний они добирались бы как можно дольше.