– Это не выход, – выдохнул ошарашенный Григорий.

Не прошло и секунды, как Щукин подумал вдруг, что мгновения, наступившего сразу после этих слов, он не забудет никогда.

Белая тряпочка на лице скульптуры шевельнулась.

– Кто здесь? – проговорила скульптура.

Григорий побелел так, что цвет его лица ничем не отличался от цвета гипсовых скульптур.

– Кто здесь? – повторила скульптура. – Уберите с моего лица эту тряпку…

Григорий вскрикнул и стал медленно оседать; когда его руки коснулись пола, он закатил глаза и рухнул на одну из лежащих на полу скульптур.

«Счастливец, – механически подумал Щукин, – взял и просто отключился. А я… Еще несколько минут, и я, кажется, сойду с ума…»

– Это ты, Вася? – снова заговорила скульптура. – Ты же только что приходил… Боже мой, оставь меня в покое! Я тебя ненавижу!! Уходи отсюда!! – голос ее сорвался на крик. – Я уже не прошу отпустить меня! После того как ты меня изуродовал под стать своему идеалу женской красоты, я прошу тебя только об одном – чтобы ты убил меня!! Как я буду жить без рук и без ног?! Господи, я даже убить себя не могу!

Щукин молчал. Он вдруг отчетливо почувствовал каждый волос на своей голове.

– Ты сумасшедший!! – надрывалась скульптура. Тряпочка приподнималась при каждом звуке, вылетавшем из невидимого ее рта. – Я проклинаю тот день, когда связалась с тобой и стала твоей любовницей!! Ты выкрал меня из дома… изуродовал меня и держишь при себе, как… как одну из этих ужасных статуй!! Моя кожа побелела, потому что не видит света, а тебя это приводит в дикий восторг, я ведь все больше становлюсь похожей на твои скульптуры! Я тебя ненавижу!! Убей меня! Убей меня!!

Крик внезапно смолк. В наступившей тишине раздавался только приглушенный плач.

Щукин сделал несколько неуверенных шагов к столу. Ни одной мысли не было в его голове.

Не скульптура, конечно, лежала на операционном столе. Там лежала женщина с ужасно бледной от недостатка солнечного света кожей, с умело ампутированными конечностями.

Николай снял белую тряпочку.

На него смотрело искаженное рыданиями лицо женщины. Щукин внезапно понял, кто она – та самая жена журналиста, которая бесследно исчезла после исчезновения самого журналиста. Это Студент ее выкрал. Или спас? Если федералы упрятали куда-то ее мужа, то и ее заодно могли погубить.

«Но уж лучше умереть, чем стать подобием тех статуй, что нагромождены в комнате», – подумал Щукин.

Поперек горла женщины шла узкая аккуратная линия, нарисованная, должно быть, ваткой, смоченной в растворе йода.

На углу стола Щукин заметил ванночку с хирургическими инструментами и резиновые перчатки.

Студент готовился к последней операции, долженствующей завершить сходство его возлюбленной со скульптурой античной богини.

Увидев Николая, она перестала плакать.

– Кто вы? – спросила она. – Боже мой, я уже столько времени не видела никаких людей, кроме Студента и этого вонючего старика. Вас как зовут? Меня Вероника Михайловна.

Когда Щукин догадался, что в голосе женщины звучит что-то вроде кокетства, ему стало совсем нехорошо.

То, что в результате экспериментов Студента осталось от женщины, странно было называть Вероникой Михайловной. Но как ему еще было ее называть?

– Вероника Михайловна, – выговорил Щукин, тщательно подыскивая слова, – я – сотрудник федеральной службы безопасности. Мое задание заключается в том, чтобы вытащить вас отсюда. И… найти записку, составленную вашим мужем. Помните? Технология разработки…

– Помню, – сказала Вероника Михайловна. – Вытрите мне слезы, пожалуйста…

Осторожно действуя той самой белой тряпочкой, которой было закрыто ее лицо, он выполнил ее просьбу.

– Как мой муж? – спросила она.

– Он ждет вас, – сказал Щукин, – он вас ищет.

– Если я скажу вам, где Василий хранит эту бумажку, вы вытащите меня отсюда? – спросила она. Голос ее сильно дрожал.

– Я в любом случае вытащу вас отсюда, – заверил ее Щукин, – не беспокойтесь об этом. Только, я думаю, нам надо спешить… Вы кричали… Сту… Василий, возможно, слышал ваши крики и сейчас придет сюда.

– В этой комнате полнейшая звукоизоляция, – горько усмехнулась Вероника Михайловна. – А как же иначе? Ведь мои крики мог услышать кто-нибудь из жильцов. Я сначала, когда этот маньяк притащил меня сюда, постоянно кричала, думала, что кто-нибудь услышит… А потом перестала… Вы боитесь Василия… – забеспокоилась Вероника Михайловна и шевельнула культями рук, – значит, вы один. Как же вы заберете меня отсюда?

– Я уже вызвал наряд, – сказал Щукин, – ребята будут с минуты на минуту.

«И вправду, – подумал он, – кто-то из жителей соседних домов наверняка уже вызвал сюда ментов. Но менты не так скоро найдут нас в этом подвале… Так что время еще есть. Где же Студент?»

– Василий… – тихо проговорила Вероника Михайловна, – сначала я увлеклась им. Он такой необычный, так не похож на других. Мы познакомились, когда я лежала в больнице, где он работал…

– Я знаю, – сказал Щукин, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.

– Я ничего тогда и не подозревала… – Вероника Михайловна снова заплакала. – Только когда он притащил меня в эту дыру и… и сделал это со мной, я поняла, что он… психически нездоровый человек.

– Да, – сказал Щукин. – Это точно.

– Кто-то делает любимой женщине татуировку, а Василий захотел сделать из меня… Видите эти скульптуры в комнате?..

– Да, – снова сказал он, – я знаю.

Вероника Михайловна замолчала.

– Ах да! – вдруг спохватилась она. – Записка! Я видела, куда он ее прятал. Переверните вон ту скульптуру, у двери… нет, нет, справа. Записка там.

Двигаясь механически, Щукин сделал так, как она сказала. Скульптура внутри оказалась полой. Записка была приклеена к скульптуре с внутренней стороны кусочком детского пластилина.

Щукин сунул бумажку в карман.

– Скажите, – проговорила вдруг Вероника Михайловна, – если мне попробовать поставить протезы… Я могла бы тогда?..

– Да, – сказал Щукин, – я думаю, да…

Он не заметил, как отворилась дверь. Студента он увидел, лишь когда тот уже вошел в комнату. Он остановился, подняв на Щукина совершенно спокойные глаза. В руках у него была целая кипа белоснежных бинтов.

– Как вы сюда попали? – спросил он Щукина. – Вероника, он тебя не обидел?

Вероника Михайловна промолчала.

– Не узнал меня? – осведомился Щукин.

Студент пригляделся.

– Николай? – неуверенно проговорил он.

– Он самый, – кивнул Щукин. – У меня дело к тебе.

– Как ты меня нашел? – спросил Студент, не двигаясь с места.

– Долго искал, – криво усмехнулся Щукин.

Он скосил глаза на женщину и продолжал:

– Времени у меня мало, и твои дела меня не интересуют. У меня к тебе только один вопрос.

– Задавай, – спокойно сказал Студент. – Только побыстрее. Меня тоже время поджимает. Я спешу. Погоди-ка, – прервал он сам себя. – Ведь твоя фамилия – Щукин?

Щукин кивнул.

– Насколько я понимаю, тебя здесь быть не должно, – продолжал Студент.

– Это почему? – насторожился Николай.

– Базар я один слышал, – искривив тонкие губы в усмешке, проговорил Студент. – Давно – когда поднялся настолько, что среди коронованных воров вращался. Мол, слишком много дел ты наворотил в последнее время, Коля. Куш рвешь там, где по воровским понятиям и вмешиваться не надо. Удачу имеешь в делах. Короче говоря, на очередном сходняке воры договорились тебе укорот сделать. Чтобы не зарывался. Не очень-то любят таких одиночек, как ты. К тому же ты не одному авторитетному пацану поперек дороги становился. Давно воры хотели тебя достать, но не могли – скользкий ты тип. Так что я и не удивляюсь, что ты ко мне пришел. Думал так, наверное. Во-первых, мы с тобой знакомы. Во-вторых, я среди коронованных одно время вращался – дела их знаю недавние. В-третьих, я в опале сейчас. А то, что Седой не своей смертью помер, так это и овце понятно. Давно сходняк и на него зубы точил – я так и знал, что втихомолку его отравят да все на старческие недомогания свалят. Седой просто другой формации вор был. Старый, и понятия у него устаревшие. А теперь понятия другие. И по этим понятиям выходит, что Седой долго не протянул бы. В открытую его, конечно, никто не тронул бы, но так, исподтишка… Так оно и вышло. Сходняк одним выстрелом двух зайцев решил убить – и тебя, и Седого. А насчет короны его ты не обольщайся – это место сулит бабки такие, какие ни ты, ни я в глаза никогда не видели и не увидим. Сумасшедшие деньги.