– Так, – Роман Гнилой подвинулся к нему, – а какие у тебя планы в нашем городе? Ты вообще откуда?

– Из Вологды, – ляпнул Щукин.

– А… Ну, рассказывай тогда, – потребовал Роман Гнилой.

– О чем?

– О Вологде своей.

– Нет уж, – кокетливо сказал Николай, закрываясь от него стаканом, – давайте сначала выпьем.

«Переигрываю, по-моему, – подумал он, – так только девочки, только что вышедшие из подросткового возраста, частенько в подобных ситуациях переигрывают, подражая искушенным в жизни дамам. Работают, так сказать, на образ. Да тут нет Станиславского, чтобы крикнуть: „Не верю!“ И вообще этот Роман Гнилой, обозревая мои узкие бедра и довольно внушительные груди (скомканные носки в чашечках лифчика), уже, кажется, перевозбудился настолько, что узнай он сейчас, что я мужчина, а никакая не женщина, от своего первоначального желания – растлить меня – вряд ли отступит».

– Сначала – выпить! – воскликнул Николай, высоко поднимая стакан.

– Хы, выпить так выпить! – с готовностью осклабился Роман Гнилой.

Он опрокинул стаканчик, хлюпнул и, шумно выдохнув воздух, закинул свою руку – почти приобнял Щукина за плечи.

Николай, зажмурив глаза, выпил и закашлялся в кулак. Роман Гнилой тут же придвинул к нему банку с икрой, положил туда ложечку:

– Закусывай, закусывай!

Закусив, Николай начал было снова:

– Так вот я к вам… У меня тут брат… В какой квартире он живет?

– Не-ет, – шутейно погрозил ему пальцем лихой Роман, – между первой и второй перерывчик небольшой. Давай-ка еще!

Они выпили еще. На этот раз Роман Гнилой набуровил себе полный стакан. Хотел и Николаю налить столько же, но тот так естественно запротестовал, что Роман плеснул ему только полстаканчика.

«Ну, что же, – подумал Щукин, – теперь надо как-то нейтрализовать активность Романа. Посмотрим – такой ли я хороший актер, каким себя считаю».

– В голове зашумело, – пожаловался Щукин и склонил свою голову Гнилому на плечо, – как же я теперь к брату пойду? Он не любит, когда я выпиваю…

– Действительно, хватит уже, – неожиданно согласился Роман, – вот сейчас еще по одной и начнем… того… знакомиться… А Студент и правда не пьет почти совсем. У нас все тут время от времени поддают, а его я ни разу пьяным не видел…

После третьего стакана Щукин совсем смежил веки. Хват Роман Гнилой одной рукой уже крепко обнимал его за плечи, другой легонько поглаживал ему колени, время от времени руку от колен отнимая.

«Почву прощупывает, – брезгливо подумал Николай. – Давай-давай, прощупывай…»

Он едва сдерживал желание вскочить с диванчика и припечатать Роману так, чтобы тот отлетел к противоположной стене.

– Ну-с, – Роман вытянул губы трубочкой, – что там за город у тебя? Во-ло-гда…

– В Вологде-где-где… – пробормотал Щукин и неожиданно предложил: – Давайте на бру… брудер… шрафт!

– Эге, подруга, – покачал головой Роман и обнажил в ухмылке свои гнилые зубы, – ну, давай.

Прежде чем снова разлить коньяк, он вскочил с диванчика и, колыхая налитым животиком, добежал до двери. Запер ее.

Они выпили, уже не закусывая. Рука Романа, покинув колени Щукина, переместилась в область бедер. Николай пьяно захихикал, отодвигаясь. Вот как нащупает он что-нибудь не то… Лучше поступить следующим образом – крепко стиснув зубы, Николай откинулся на спинку диванчика и положил ногу на колени Романа.

Своего рода сигнал к действию. Роман Гнилой так это и расценил – он запыхтел, как растревоженный ежик, и принялся стаскивать с Щукина куртку. Когда ему это удалось, Щукин соскользнул с дивана и потянулся руками к его брюкам. Роман Гнилой даже присвистнул, удивляясь его расторопности. Наверное, про себя подивился женскому лицемерию – только что от рюмки коньяку за знакомство отказывалась, а теперь вот…

Щукин, которого едва не стошнило от омерзения, стащил с Романа Гнилого штаны. Бросил их на стол рядом с бутылкой коньяку и стаканами.

Уже вполне обезумевший Роман, нетерпеливо мыча и подергиваясь, тянул его к себе.

– Подожди, – шепнул Щукин, – кофточку сниму.

Якобы для того, чтобы раздеться до конца, Николай выпрямился. Потом быстро наклонился, подхватил из-под стола фотоаппарат и, пока Гнилой не успел опомниться, отщелкал две фотографии.

Постарался, чтобы в кадр попали и штаны на столе, и опустевшая бутылка из-под коньяка, и два стакана.

Здорово!

А в центре – Роман Гнилой собственной персоной, без штанов, в одних нечистых солдатских трусах и с выпученными, налитыми багровой кровью глазами.

«Эх, нужно было ему еще лифчик на шее завязать – полный кайф был бы, – подумал Щукин. – Как у него жену-то зовут – Варвара? Старуха мне говорила, что благоверная этого Романа Гнилого – не подарок».

– Ты что?.. – еще не веря в случившееся, пробормотал Роман. – Ты… Ах ты сука! – заорал он.

Николай дождался, пока аппарат выплюнет последнюю фотографию, и аккуратно положил «Кодак» на стол. Как все-таки хорошо, что изобрели моментальное фото!

«Все, теперь он полностью в моих руках! Сделает все, что я ему прикажу. Если, конечно, не хочет, чтобы снимки эти увидела его Варвара».

Роман вдруг волшебным образом преобразился – зарычал, вскочил с дивана и бросился к Щукину, раскинув руки, словно распятый:

– А ну, отдай, тварь!

Не размахиваясь, Николай ударил его кулаком в солнечное сплетение.

– Су… – он задохнулся и переломился пополам.

Щукин на секунду задумался – добавить или не добавить – и добавил, теперь уже с размаху коленом по подбородку. Удар отбросил расшалившегося Романа Гнилого обратно на диван. Он рухнул туда и остался лежать, беззвучно открывая и закрывая рот, будто пытался что-то сказать.

– Хочешь еще попробовать? – поинтересовался Николай. – Не советую, вообще-то…

– Су… сука, – сформулировал, наконец, свою мысль Гнилой, – чего тебе надо от меня?

– Мне? – удивился Щукин, натягивая свою куртку. – Мне от тебя ничего не надо. Это тебе от меня что-то надо было…

Щукин положил снимки в карман куртки. Роман Гнилой, злобно ощерившись, наблюдал за его движениями. Когда Николай достал сигареты и закурил, он сплюнул кровью на пол.

– А ты кто вообще? – спросил он. – Дерешься, как мужик, да еще и куришь… Ты из ментовки, что ли? И голос у тебя изменился…

– Я же тебе сказала, – выпустив струйку дыма, ответил природным басом Щукин, – я сестра Студента. Приехала из Вологды. Остановилась в гостинице. Иногда буду приходить навещать своего братца. Единоутробного. Чего не понял?

– А зачем это… спектакль весь этот устроила? – хмуро спросил еще Роман.

В несколько затяжек Щукин докурил сигарету, ткнул ее в стоящий на столе стакан.

– А затем, – стараясь говорить как можно более внушительным голосом, при это не забывая снова подражать интонациям женщины, выговорил Щукин, – а затем, что я таких сволочей, как ты, вижу за версту. Для тебя девку испортить все равно что за углом поссать…

Роман уставился на него бездумными глазами, на мутном дне которых плавали ненависть и страх.

– Если ты еще слово мне не так скажешь или пальцем до меня дотронешься, я эти фотки твоей жене покажу, – сказал Щукин. – Понял?

– Понял, – проворчал Роман.

– Жена-то есть у тебя? – спросил Щукин.

– Нет, – быстро сказал Гнилой.

– Врешь, – усмехнулся Николай, – врешь ведь… По глазам вижу, сволочь…

Гнилой повесил голову.

«Ну, вот и все, – подумал Щукин. – Теперь пойду проведаю своего единоутробного брата Студента – то есть Кортнева Василия».

Как только он повернулся, чтобы уходить, в запертую Романом дверь с улицы застучали сразу несколько кулаков.

– Открывай! – долетел из-за двери грубый голос. – Открывай, педерастина!

– Жильцы пришли? – спросил Щукин у Романа.

– Н-нет, – растерянно ответил он, и Щукин заметил, что губы у него побелели, – наши все дома…

– А кто это там тогда? – осведомился Николай.

– Не знаю, – сказал Роман Гнилой. Он так и сидел на том самом диванчике, где желал предаваться любовным утехам. Голые его ноги, густо покрытые черным пухом, заметно дрожали. – Как хорошо, что я дверь запер, – добавил он.