Акше приходила на память еврейская поговорка: "Коли не можешь перелезть через забор, подползи". Жизнь все равно загублена, и потому она решила напоследок пуститься во все тяжкие. По ночам она начала призывать дьявола, готовая подписать с ним договор, как делали до нее многие покинутые женщины.

Однажды в полночь, проглотив зелье из меда, слюны, человеческой крови и вороньего яйца, приправленное мандрагорой и прочими снадобьями, Акша ощутила на губах ледяной поцелуй. В лунном свете она увидела обнаженную мужскую фигуру — высокую, темную, с длинными спутанными волосами, козлиными рогами и кабаньими клыками. Он склонился над ней, шепча:

— Что прикажешь, моя повелительница? Можешь просить у меня хоть полцарства.

Его тело было полупрозрачным, точно паучья паутина. От него исходил смоляной дух. Акша уже собралась было сказать: "Ты, раб мой, подойди и возьми меня", но вместо этого прошептала:

— Бабушку и дедушку.

Дьявол взорвался хохотом:

— Они — прах!

— Это ты сплел корону из перьев? — спросила Акша.

— А кто же еще?

— Ты обманул меня?

— Я же обманщик, — со смешком отвечал Дьявол.

— Где же правда? — спросила Акша.

— Правда в том, что правды нет.

Мгновение помешкав, Дьявол исчез. Остаток ночи Акша провела между сном и явью. С ней говорили чьи-то голоса. Ее груди набухли, соски окаменели, живот вздулся. Неотвязная боль сверлила черепную коробку. В горле было ощущение изжоги, а язык стал таким громадным, что, казалось, проломит нёбо. Глаза выпирали из орбит. В ушах грохотала гигантская кузница. Затем она почувствовала мучительные родовые схватки.

— Я рожаю демона! — вскрикнула Акша.

Она взмолилась Богу, отрекаясь от прежних заблуждений, и неожиданно заснула. А, проснувшись в предрассветной мгле, почувствовала, что боль ушла. В ногах постели она увидела дедушку. Он был облачен в белые одежды и таллит, точно так, как одевался в канун Йом-Киппура, когда благославлял Акшу перед тем, как идти к Кол нидре.[132] Свет струился из его глаз и отблеск его падал на стеганое одеяло.

— Дедушка, — прошептала Акша.

— Да, Акша, я здесь.

— Дедушка, что мне делать?

— Беги. Покайся.

— Я погибла.

— Покаяться никогда не поздно. Найди человека, которого ты опозорила. Стань дщерью Израилевой.

Позже Акша не могла вспомнить, действительно дедушка говорил с ней или она понимала его без слов. Минула ночь. В окне забрезжил рассвет. Послышались птичьи трели. Акша осмотрела простыни. Крови не было. Демон от нее не родился. Впервые за много лет Она произнесла еврейскую благодарственную молитву.

Встав с постели, она вымылась и повязала голову платком. Людвик и Глория отняли у нее наследство, но оставались еще бабушкины драгоценности. Она завязала их в носовой платок и положила в корзинку вместе с блузкой и бельем. Людвик либо ночевал у одной из своих любовниц, либо отправился на рассвете охотиться. Глория лежала больная. Служанка принесла завтрак, но Акша почти ничего не ела. Затем она ушла из поместья. Собаки залаяли, точно она была чужая. Старые слуги в изумлении смотрели, как помещица прошла в ворота с корзиной в руке, повязанная платком, словно крестьянка.

Хотя владения Малковских были неподалеку от Красноброда, Акша почти весь день провела в пути. Она присела передохнуть и вымыла руки в ручье. Прочитав молитву, съела ломоть хлеба, который взяла с собой.

Возле краснобродского кладбища стояла хижина Эбера, могильщика. Поодаль его жена стирала в лохани белье. Акша спросила:

— Это дорога на Красноброд?

— Да, прямо.

— Что нового в местечке?

— А кто вы?

— Я — родственница реба Нафтали Холишицера. Женщина вытерла руки о передник.

— Из той семьи не осталось ни души.

— А что с Акшой?

Старуха вздрогнула.

— Ну, та сгинула первой, помилуй Господи. И женщина рассказала о крещении Акши.

— Она наказана уже в этом мире.

— А что стало с тем сиротой, с которым они должны были пожениться?

— Кто его знает? Он не из здешних мест. Акша спросила про могилы бабушки и дедушки — старуха указала на два стоявших рядом и заросших мехом могильных камня. До самой ночи Акша пролежала перед ними ничком.

Три месяца Акша ходила от иешивы к иешиве, но не могла найти Цемаха. Она рылась в общинных книгах, расспрашивала стариков и раввинов, но все попусту. Так как не в каждом местечке был постоялый двор, она часто спала в ночлежках. Лежа на соломенном матрасе, покрытом рогожей, она молча молила дедушку явиться ей и сказать, где Цемах. Но дедушка не подавал никакого знака. В темноте слышались кашель и бормотание больных и немощных. Дети плакали. Матери ругались, Хотя Акша и воспринимала все это как часть павшей на нее кары, она не могла преодолеть жалящего ее чувства унижения. Общинные старейшины бранили ее. Целыми днями они заставляли ее ждать разговора. Женщины смотрели на нее косо — с какой стати она разыскивает мужчину, у которого, наверняка, есть жена и дети, а может, он уже и вовсе в могиле? "Дедушка, — плакала Акша, — зачем ты толкнул меня на это? Или укажи мне путь, или пошли мне смерть".

Как-то зимними сумерками она спросила хозяина люблинского постоялого двора, не слыхал ли он когда-нибудь о человеке по имени Цемах — низкорослом, смуглом, некогда учившемся в иешиве. Один из постояльцев вмешался:

— Вы говорите о Цемахе. который учительствует в Избице?

Он описал Цемаха, и Акша поняла, что нашла, кого искала.

— Он собирался жениться на девушке из Красноброда, — сказала она.

— Знаю. Она после крестилась. Вы-то кто ему?

— Родственница.

— Что вам от нею надо? — спросил постоялец. — Он беден, выгоды от него никакой. Все его ученики разбежались. Дикий, своенравный человек.

— А жена у него есть?

— Уже две было. Одну замучил до смерти, вторая сама от него ушла.

— А дети?

— Да нет, он бесплодный.

Постоялец собирался еще что-то рассказать, но тут подошел слуга и отозвал его.

Глаза Акши наполнились слезами. Дедушка не забыл ее. Он вел ее по верному пути. Она пошла договориться, чтобы ее довезли до Избицы, и прямо за порогом наткнулась на уже готовую в путь крытую фуру. "Нет, я не покинута, — сказала она себе. — Небо следит за каждым моим шагом".

Поначалу дорога была мощеной, но вскоре они въехали на грязный проселок, изуродованный рытвинами и ухабами. Ночь стояла сырая и темная. Часто пассажирам приходилось вылезать и помогать кучеру тащить колымагу из грязи. Многие бранились, но Акша спокойно сносила все неудобства. Падал мокрый снег, дул ледяной ветер. Всякий раз, когда приходилось вылезать из фуры, Акша по щиколотку проваливалась в грязь. Они приехали в Избицу глубокой ночью. Все местечко словно вымерло. Тесно сгрудились полуразвалившиеся избы. Кто-то указал Акше дорогу к дому учителя Цемаха — на пригорке около мясной лавки. Несмотря на холод, воздух был полон гнилостным смрадом. Вокруг шныряли собаки мясника.

Акша заглянула в оконце Цемахова жилища и увидела облезлые стены, грязный пол и полки, уставленные истрепанными книгами. Единственным светильником был фитиль в масляной плошке. За столом сидел маленький чернобородый и густобровый человек с желтоватым лицом и острым носом. Он близоруко склонился над толстым фолиантом. На нем была саржевая кипа и короткое стеганое пальто, из которого торчал грязный ватин. Вдруг она заметила, что из дыры в полу выскочила мышь и устремилась к кровати, где лежали гнилой матрас, подушка без наволочки и овчина, изъеденная молью. Хотя Цемах сильно постарел, Акша узнала его. Он чесался. Поплевав на пальцы, он вытирал их о лоб. Да, это был он. Акше хотелось одновременно и смеяться, и плакать. На мгновенье она обернулась в темноту и впервые за много лет услыхала голос бабушки:

— Акша, беги.

— Куда?

— Назад, к Исаву.[133]

Тут до нее донесся голос дедушки: "Акша, он спасет тебя от бездны".