Наташа в голос застонала от бессильной ярости и презрения к своей непроницательности: метод этого проходимца ясен. Интересно, скольких еще жертв невольно подсунула ему Трейси? И как можно, зная его в течение двух лет, даже не заподозрить, что Марк — профессиональный вор? Конечно, нельзя сбрасывать со счетов его коварное обаяние. Наверняка это помогло ему облапошить сотни легковерных женщин, а не только ее одну!

— Трейси, мне неприятно сообщать тебе об этом, но Марк Дюшен — жулик, причем очень ловкий.

Трейси все еще отказывалась ее понять, и Наташу это уже начинало бесить.

— Но Марк ни за что бы не поставил под угрозу свой бизнес такой глупостью, как кража картины!

— Бизнес? — скептически переспросила Наташа.

— Голубушка, ты что, вообще не задавала мужику никаких вопросов? Он занимается оценкой произведений искусства. Во Франции половина коллекционеров и все музеи платят ему баснословные гонорары за экспертизу. Говорят, ему случалось распознавать подделки там, где десятки экспертов чуть ли не под присягой клялись, что имеют дело с подлинными произведениями. Можно сказать, что Марк — знаменитость.

— Ради Бога, Трейси, неужели ты поверила? — возмутилась Наташа.

— Я услышала все это отнюдь не от самого Марка. О нем очень много говорят, в том числе и те, кому положено знать…

Но Наташа уже не слушала подругу. Она заметалась по комнате, чувствуя нарастающую потребность предпринять что-то незамедлительно.

— Трейси, ты не знаешь, где он остановился? Вероятнее всего, Марк уже далеко, но нельзя пренебрегать возможностью разыскать его.

— Я не спрашивала. — Трейси тоже начинала терять терпение. — Марк Дюшен — это «Летучий голландец», и я только рада, что, оказываясь в Нью-Йорке, он иногда вспоминает о моем существовании.

— Черт!.. Ладно, Трейси, я должна заканчивать разговор. Мне пора отправляться на поиски.

— Хорошо, дорогая, но только держи меня в курсе дела. Но несмотря ни на что, я уверена, что этому недоразумению найдется какое-то логическое объяснение.

Еще бы, объяснение есть, и Наташа в конце концов с ним смирилась. Поспешно попрощавшись, она повесила трубку, потом сразу же сняла ее опять. Но тут она замялась. Кому она собирается звонить? В полицию? При обычных обстоятельствах это было бы самым разумным решением, но в мире искусства свои законы.

Когда дело касается полиции, всегда есть вероятность, что история попадет в газеты. Для торговца картинами вроде Якоба последствия дурной рекламы могут оказаться просто катастрофическими. Многие из работ, которые он продавал, поступали из личных и общественных коллекций на условиях консигнации. Если распространятся слухи, что в галерее Нокса случаются кражи картин, то этот выгодный источник дохода наверняка иссякнет.

Нет, звонить в полицию слишком рискованно. Пожалуй, нужно обратиться за инструкциями к самому Ноксу — позвонить ему в Калифорнию. Возможно, он захочет решить вопрос частным порядком. Номер телефона, по которому можно с ним связаться, был записан на бумажке, которая лежала у Наташи в кошельке, но когда она стала его доставать, руки задрожали. Нет, она просто не в состоянии предстать перед боссом с таким сообщением, даже по телефону!

Якоб Нокс никогда не отличался великодушием. Не важно, в чем он заверял Наташу, когда навязывал ей Матисса, все равно он будет винить девушку в краже картины. С должностью в его галерее можно сразу же распрощаться, вполне возможно, что ей вообще больше не придется работать в художественном бизнесе Нью-Йорка. Нокс запросто может об этом «позаботиться».

Наташа в задумчивости отошла к окну, терзаясь сомнениями. Черт бы побрал этого француза! Да и сама она хороша — как можно быть такой доверчивой дурочкой! Она покорилась ему с готовностью сгорающей от желания кошки! Продолжая корить себя, Наташа невидящим взглядом уставилась в окно. На улице было прекрасно — погожий осенний денек. Безоблачное небо было пронзительно синим, деревья в парке Риверсайд полыхали багрянцем и золотом. Вдали, в водах Гудзона, играло солнце. Вверх по реке медленно полз буксир, толкая перед собой баржу, а высоко в небе маленький невидимый самолет оставлял за собой длинный белый след. Наташе захотелось плакать.

Однако сейчас не время поддаваться своим слабостям. Один раз она уже сделала это, нарушив собственные правила, и вот результат. Время идет, и с каждой секундой Матисс ускользает все дальше. Вытерев взмокшие от пота ладони о джинсы, Наташа вернулась к телефону.

Не успела она набрать весь набор цифр кода Калифорнии, как вдруг замерла, услышав позади себя какой-то царапающий звук. Она стремительно развернулась я поняла, что это было: в ее двери поворачивали ключ! Наташа выронила трубку и, остолбенев, безмолвно наблюдала, как дверь медленно открывается. Сердце пропустило несколько ударов — с ее собственным ключом в руках в квартиру входил Марк Дюшен собственной персоной.

— Ты?!

— Bon jour, ma mie. Как жаль, что ты уже проснулась.

На несколько мгновений Наташа потеряла дар речи от удивления и стояла как истукан, уставившись на него округлившимися глазами, не в силах вымолвить ни слова. На Марке были джинсы, вельветовая куртка — явно дорогого модельера — и американские кроссовки. Под глазами у него залегли темные круги, небритые щеки запали. Он держал в руках деревянный футляр для картин и длинную белую коробку из цветочного магазина. Под мышкой у него она заметила одно из своих банных полотенец. В голове вяло шевельнулась мысль, что, наверное, он воспользовался им, чтобы завернуть картину, когда уходил.

— Ты принес картину обратно. — Это был не вопрос, а холодная констатация факта.

— Конечно. Надеюсь, ты не подумала, что я ее украл.

Он повернулся, чтобы закрыть дверь, поэтому ему не довелось наблюдать, как у Наташи в прямом смысле отвисла челюсть.

Она была ошеломлена. Ведь девушка думала, что если когда-нибудь ей доведется увидеть Марка еще раз — может быть, в зале суда, — то его черты будут восприниматься по-другому, обнаружится какой-нибудь предательский изъян, станет заметен явный дефект в характере — нечто такое, чего она в своем ослеплении не заметила при первой встрече в ночь Хэллоуина. Однако лицо его оставалось по-прежнему безупречным, по-прежнему сокрушительно красивым. Даже не верится!

Но больше всего Наташу поразило другое — то, с Каким видом он переступил порог ее квартиры. В выражении его лица не было ни следа вины, ни малейшего намека на извинения. Марк выглядел хотя и явно уставшим, но таким же холодно-самоуверенным, как вчера.

Наташа с ужасом осознала, что, хотя она и была близка с этим человеком, в то же время она совершенно его не знает. Они провели вместе ночь, отдав друг другу тело и, как ей казалось, душу так беззаветно, как это только возможно между двоими. Но при этом они остались почти чужими. Придется начать все с начала и полностью пересмотреть свое отношение к этому мужчине.

С внезапно встрепенувшейся злостью Наташа наблюдала за тем, как Марк не торопясь положил на кухонный стол коробку с цветами, потом, открыв деревянный футляр, вынул из него Матисса. Ловким движением, словно он проделывал это уже много раз, Марк водворил картину на прежнее место над диваном.

Наташины руки, засунутые в карманы, сжались в кулаки.

Отряхнув пыль с ладоней, Марк поднял на нее глаза.

— Наташа, дорогая, не надо на меня так смотреть! Как видишь, я вернул полотно в целости и сохранности.

— Это я заметила, — откликнулась она ледяным тоном. — Но тебе предстоит объяснить еще очень многое.

— Разумеется, но прежде всего… — Он с улыбкой направился к ней.

Наташа отпрянула от него как ужаленная.

— Нет!

Марк явно не ожидал такой реакции.

— Дорогая, что случилось? Ты ведь не забыла, что произошло между нами ночью?

Наташин голос сорвался почти на визг:

— Я просто не могу поверить! Ты всерьез воображаешь, что можешь отправиться погулять с картиной стоимостью четыреста тысяч долларов под мышкой, а потом как ни в чем не бывало вернуться обратно и продолжить отношения, будто ничего особенного не произошло?