Она подняла сумку, перекинула ее через плечо и, взяв руку Пита, последовала за ним к выходу. Один из бывалых членов коммуны, уличный музыкант, глубокоуважаемый среди молодых хиппи, взглянул на Пита с Чарли, когда те проходили мимо.

— О, Пит? Все в порядке? Я вижу, ты ее нашел.

— Да, спасибо тебе за помощь, Вим. Как-нибудь увидимся.

— Конечно. В любое время. — И, помахав на прощание рукой, он опять заиграл на гитаре; самокрутка свободно повисла в уголке его рта.

— Откуда ты знаешь Вима Симонза? — с любопытством спросила Чарли, когда они спускались по темной лестнице.

— Он мой старый друг.

В глазах у нее изобразился вопрос.

— Вим твой старый друг?

— Я же говорил, что тоже был молодым, — как-то неохотно отозвался он. — У нас тоже был дом-лодка, вроде того, что у вас. Мы жили там с Вимом и другими ребятами. Хорошее было времечко.

— Это когда ты занимался гонками? — спросила она, ухватившись за возможность побольше о нем разузнать.

— Да, тогда, — согласился он.

— И прежде, чем ты занялся семейным бизнесом?

— Да.

Они вышли на улицу, где их ждала машина Пита. Чарли в задумчивом настроении уселась на пассажирское сиденье. Кажется, Пит не любит говорить о своей юности. Почему? Он сказал, что это было хорошее время, но оно кончилось, когда умер его брат, и ему пришлось заняться бизнесом, пришлось взвалить на себя большую ответственность. Интересно, он жалеет, что прошлая жизнь ушла безвозвратно? Но ясно без слов, что лучше об этом сейчас не спрашивать. Может, как-нибудь в другой раз.

Дорога до Херенграхт проходила по бойким улицам Амстердама и была недолгой. Когда их машина припарковалась у канала и они направились по мощенной булыжником улице к входной двери, ей показалось, будто она возвращается домой.

Свой дом. У нее никогда не было дома, вернее, по-настоящему своего дома. Бесконечная череда пансионов — череда грязных неуютных жилищ. Разве можно было назвать их домом? И, уж конечно, меньше всего она считала своим домом бездушные квартиры отца — в Брюсселе, Люксембурге и Страсбурге, там, где он часто бывал по служебным делам.

— Хочешь есть? — спросил Пит, когда они поднимались на лифте.

— Да, хочу. — Чарли вспомнила, что не ела весь день — ей не хотелось. — Только сначала я приму ванну.

Он кивнул.

— Иди в ванную, а я что-нибудь соображу на ужин.

Она рискнула взглянуть ему в глаза.

— Вы в самом деле умеете готовить?

— И вполне сносно, — с улыбкой подтвердил он. — Холостяк должен уметь все по хозяйству.

Ну конечно, он же холостяк. Ничего не скажешь, своевременный намек, отметила она, входя вслед за ним в квартиру. И почему только он не женился? От девушек наверняка отбоя не было. Но ему, очевидно, нравится жить так, как он живет. И ее пребывание у него в доме не более чем временное явление.

— Ну тогда… я пошла мыться, — пробормотала она и скрылась в своей уютной комнате.

Какое же это удовольствие — сорвать с себя одежду и погрузиться в теплую ласковую воду. Вылив полную пригоршню жидкого мыла, она взболтала его в воде в пышную пену и в окружении радужно переливающихся пузырьков ощутила себя кинозвездой. Взяв в руку горсть пены, она дунула на нее и весело рассмеялась: мыльные снежинки разлетелись по воздуху.

Раздался стук в дверь, она встрепенулась и резко повернула голову.

— Можно? — раздался голос Пита.

— О… — С трудом сглотнув, она глубже погрузилась в воду, чтобы пена прикрыла ей грудь. — Да.

Дверь открылась, и вошел Пит с кружкой, из которой валил пар.

— Я принес тебе горячего шоколада, — сказал он. — В складе было довольно холодно, хотя на улице теплынь.

— Да, — как-то неуверенно признала она. — Там было сыровато. Осторожно протянув руку, она взяла у него кружку. — Спасибо.

— Не стоило тебе там ночевать, — сказал он, присев на край ванны. Это небезопасное место.

Она постаралась усмехнуться. Его близость заставила ее сердечко биться слишком часто.

— О, ничего страшного, — заверила его она. — Я умею за себя постоять. Мне приходилось это делать не один год.

— Неужели? — Голос его звучал совершенно серьезно. — А как же тот парень, что хотел забраться к тебе в спальный мешок?

— Стю? О, он совсем безобидный. Уж с ним-то я справилась бы.

— Он из тех, кто принес наркотики к тебе на лодку?

— Да. — Она шевелила пальцами под водой, наблюдая за меняющимся узором из мыльных пузырей. — Но, клянусь, я ничего об этом не знала, Пит. — Она подняла глаза и оказалась под прицелом его гипнотического взгляда, который проникал прямо ей в душу.

— Он из тех, кто жил на лодке? — тихо поинтересовался он.

— Нет, но иногда оставался. — Она почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо; правда, этот румянец с тем же успехом можно было объяснить теплой ванной.

— И ты с ним спала?

— Нет.

Он долго не отрывал от нее взгляда, будто хотел убедиться, что она говорит правду.

— Ладно. — Он наконец улыбнулся и, подцепив пальцем немного пены, посадил ее на изящный носик Чарли. — Наслаждайся ванной. — Он поднялся. — Я жду тебя к ужину.

Едва закрылась за ним дверь, как она опять глубже погрузилась в воду и закрыла глаза. Любопытно, почему его так интересует, спала она со Стю или нет? Уж не ревнует ли он? Ликующее тепло пронизало ее тело, и, улыбаясь, она в сладкой истоме потянулась руками вверх. Неужели мистер Айсберг наконец начал оттаивать?

Ужин, приготовленный Питом, вовсе не был романтическим ужином на двоих. Не было свечей на столе, и освещение было ярким, хотя не резким. Вместо романтической мелодии фортепьянного концерта Дебюсси из высококачественных динамиков звучала композиция «Обратная сторона луны» группы «Пинк Флойд».

От него не укрылось ее разочарование, и он вопросительно приподнял бровь.

— Нормально? — спросил он, кивая в сторону аппаратуры.

— О… да, прекрасно, — поспешно согласилась она, стараясь скрыть досаду. Похоже, навоображала лишнего.

— Садись. — Небрежным жестом он пригласил ее к столу. — Я принесу еду.

Приборы стояли на противоположных сторонах стола. Чарли села на один из стульев. От пикантного запаха южных пряностей у нее разыгрался аппетит. Пит вернулся с большим блюдом nazy goreng — искусно приготовленного жареного риса; вслед за этим принес поднос с жаренной на вертеле говядиной, острым стручковым перцем и, конечно, жгуче-перченым арахисовым соусом.

— Ммм… пахнет бесподобно! — оглядывая стол, радостно сказала она. Я умираю с голоду.

— Отлично. — Его серые глаза улыбались. — Пожалуйста, угощайся.

Отец всегда делал ей замечания, что она накладывает себе слишком много еды, но на тарелке у нее никогда ничего не оставалось. Другая бы на ее месте раздалась как бочка, но в Чарли бурлила неугасимая энергия, сжигая все без остатка, так что ее стройной фигурке опасность не грозила.

Пита по крайней мере ее аппетит нисколько не обеспокоил. Он только снисходительно улыбнулся, когда к горстке риса она добавила по хорошей ложке всех остальных блюд. Откусив белоснежными зубками кусочек жареной говядины, насаженной на деревянную шпильку, она, испустила вздох восхищения.

— Объеденье. А вы и впрямь повар что надо, — заявила она. — Может, у вас есть и другие скрытые таланты?

— Может, и есть. — Признание прозвучало не вполне серьезно. — Но все же их не сравнить с твоими. Я посмотрел кое-какие твои картины. Они очень и очень недурны.

— Спасибо. — Его похвала согрела ей душу. Любопытно, что он думает о портрете Сары? Но спросить у Чарли не хватило смелости.

— Ты обещала расписать стены первого этажа, — напомнил он ей. — Когда приступишь к работе?

— Вы что, серьезно? — удивилась она. — Я думала…

— Серьезнее не бывает, — заверил он ее. — Стена в длину порядка четырех-пяти метров, и днем там темновато. Какой сюжет ты бы предложила?

— Ну… А что бы вы хотели?

— Возможно… — он помолчал, раздумывая, — пожалуй, подошел бы вид Амстердама. Но не современного, а… скажем, средневекового.