— Здравствуйте, я рад вам, я старый друг «Огонька».

— И переводчик нам не нужен? — обрадовано спрашиваю я.

— Нужен, если хотим побыстрее и побольше поговорить, мне ведь понадобится много времени, чтобы по-русски сформулировать ответ на ваши вопросы. А вот через три месяца, которые я проведу с советскими детьми в Артеке и в других пионерских лагерях, — вот тогда встретимся без переводчика.

И Джанни Родари, сказочника-волшебника, уже нет в живых. Но у меня перед глазами они оба — и Людмила Живкова и Джанни Родари — такие живые, такие счастливые среди детей, в атмосфере взаимно подаренной друг другу радости…

Но нет, не всё счастливо, не всё безоблачно было и среди детей планеты. Вот в торжественном шествии детей по улицам Софии бросились в глаза несколько мальчиков в военной форме. Это были юные партизаны Никарагуа. Они приехали на детский форум через вражеские заслоны, и болгарский комсомолец Никола Иванов рассказывал, что они очень неохотно расстались на несколько дней с оружием, а на ночь вместо предложенных им пижам предпочитали оставаться в партизанской одежде и просыпались по утрам, неизменно лежа на животе — в той позиции, которая у военных называется «стрелять лежа». Никола, двадцатилетний студент, рассказывал об этом, и у него было такое лицо, что мне и сейчас не забыть его…

Завершала шествие трагическая процессия — в черных колясках сидели неподвижно в черное же одетые бледные дети с неживыми глазами, с окаменелыми лицами, их везли печальные женщины в кимоно.

— Все мы, и дети и взрослые — жертвы Хиросимы и Нагасаки, — сказала мне одна из этик женщин, — У меня сначала все было как будто благополучно, я собиралась стать актрисой, но неизбежная болезнь застала меня внезапно, спустя годы, и из актрисы я стала постоянной пациенткой больницы, где вот уже три с половиной десятка лет пытаются лечить лейкемию. Мы благодарны врачам этих больниц — они как-то поддерживают в нас жизнь. Мы приехали сюда, чтобы показать нашим детям настоящую жизнь. Как ярка она в рисунках детей планеты! А видели ли вы на выставке рисунки японских детей? Атомный гриб, рассыпающиеся дома. Нельзя же так все время…

… А по ту сторону Черного моря, в Одессе, в эти дни встречались наши, убереженные страной от войны артековцы, и с ними были их дети, и даже один внук — здоровые, счастливые своей дружбой люди. Я мысленно все время была с ними. И все припоминался мне август 1976 года в Таллине, одна из наших общих встреч. Погода менялась — то светило за окнами горячее солнце, то шел какой-то необычный солнечный ливень — струи за окном казались перевитыми, какими бывают иногда елочные игрушкисосульки. И солнце, и ливень — все приводило нас в тот день в восторг. А начался день с того, что Ланда, Этель, Айно и Эллен хлопотали на кухне и накрывали позаимствованные у соседей, в длинную линию вытянутые столы. И вот прозвучал первый звонок в дверь… С этой минуты моя квартира стала походить на катер с неорганизованными пассажирами — все они, сбивая друг друга с ног, шарахались с одной палубы на другую: сначала все бежали открывать, потом топтались в прихожей, потом кидались на свободное пространство.

— Ну-ка, узнавай через тридцать пять лет, — дрожащим голосом говорит зеленоглазая красавица с пышным узлом волос, — а ну-ка узнавай меня, моя вожатая.

Она заплакала от волнения а я ничего не могла поделать с собой — я никогда не видела этой зеленоглазой…

— Стася Осташевская! — кто-то подсказал мне.

— Я не помню такой фамилии, — удрученно пролепетала я.

— Ну что с тобой? — рассердилась Ланда. — Стася же Гончарик!

Стася Гончарик! Девочка из моего отряда. Маленькая, тихая… И вот! Мы, конечно, плакали немножко, и очень много смеялись. Потом затрещал междугородный телефонный звонок, и я побежала к телефону, сердясь на редакцию — мол, и в воскресенье покоя нет!

— Послушай, — сказал мне плаксивый голос, — я из Минского аэропорта звоню, нет билетов, не могу прилететь!

— А кто ты?

— Ира! Ну, как ты не понимаешь, Митька я!

— Позвони через десять минут, ах ты, какая же ты артековка, да еще вожатая, — смеясь, сказала я и позвонила дежурному диспетчеру Минского аэропорта. Чему-чему, а уж разговаривать с диспетчерами аэропорта за тридцать пять лет журналистской работы я научилась! Словом, не прошло и полутора часов, как раздался еще один, последний звонок в дверь. Смятая толпой моих «детей», я кинулась к двери, открыла. За дверью стояла запыхавшаяся полноватая дама и бормотала Ириным голосом:

— Чем ближе к вам, тем сильнее колотится сердце…

— Митька!!! — завопили мы.

— Одна летела в самолете! — орала Митька. — По-моему, в честь нашей встречи мне выделили спецрейс!

Мы говорили, пели и цистернами пили кофе двое суток подряд, а если кто и спал, то не больше двух часов, и уснувших будил и тряс Володя Николаев, глубоко возмущенный тем, что такие минуты можно расходовать на сон.

Это были сорок восемь часов ничем не замутненной радости, и разлука была скрашена планами предстоящей встречи.

… Этими воспоминаниями я утешала себя в Софии, глядя на никарагуанских и японских ребят…

… Однажды позвонила Салме:

— Я в отчаянии, муж в командировке, дети заболели, оба сразу, плачут, что делать?

— Температура высокая? — Не знаю.

— Поставь им градусник и после этого вызови врача. — Но уже вечер, врач не приедет!

— Тогда вызови «Скорую помощь», когда будешь вызывать, всё объясни хорошенько.

Через несколько часов Салме позвонила снова:

— Была «Скорая», ничего серьезного у них нет, теперь я уложила их спать, и вот звоню тебе сказать — все в порядке. Спасибо!

— За что же?

— За добрый совет. Знаешь, я ведь теперь счастливо живу. Рада, что у меня наладилось здоровье, есть семья — муж, дети… И еще: хорошо, что мы из Артека, из страны нашего детства.

Открытка от Ады кудрявым с росчерками почерком:

«Пишу тебе из Ростова, я уже несколько месяцев здесь, а ты, наверное, меня потеряла. Я теперь „на свободе“ (115 рублей 80 копеек). Живу у дочери, воспитываю внучку, очень люблю их. На лето вернусь в Нарву, сниму комнату в Усть-Нарове, непременно жду тебя к себе, создам все условия для… работы…»

Значит, эта изящная худышка Ада, хохотушка и запевала, вышла на пенсию. Интересно, какие же песни поет эта бабушка своей внучке? Конечно, «Везут, везут ребят», «Бескозырку», «У причала…» и, наверное, ту, ее коронную — «Песню Сталинградского фронта»…

… Звонит Этель:

— Ух, хорошо, что я тебя застала! Приведу к тебе Гаю Власову, она приедет московским поездом.

— А я её не помню.

— Как это не помнишь? Гая Аверченко — увидишь, сразу вспомнишь, она из Белокурихи же! Теперь в Калинине, в пединституте работает.

Пришли они с Гаей, посидели, поговорили, вспомнила я ее, она — меня, ведь всего-то навсего сорок лет прошло с нашего знакомства!

Две недели спустя Гая напишет:

«Если надо, приеду пораньше, перед самой встречей 1982 года, помочь. Написала про вас в Белокуриху и к тому же посылаю вырезку из Смоленской районной газеты с Алтая: Артек не забыт, газета написала о вас к шестидесятилетию пионерской организации. Вы там прямо легендой стали! Право, если надо помочь, позови, обязательно приеду».

… Спец (надеюсь, что читатели не забыли: Спец — это Арвед Паэорг) пишет Ланде:

«Получил приглашение оргкомитета и письмо с твоими упреками, что „исчез“ и „не появляюсь“. Как это — не появляюсь? А когда Тося приехала, и я был без зубов, я же все равно пришел, это ли не подвиг? Чтобы ты знала — я очень занят, строю уже много лет дачу на Хийумаа. Ты думаешь, только для себя? Вовсе нет — также и для того, чтобы в дальнейшем все наши встречи проходили только там, на Хийумаа, и чтобы каждый из вас имел возможность летом провести у меня отпуск, а что уж всем там будет всегда хорошо, можешь быть уверена, ты меня знаешь, я как был Спец, так и остался. Со Спецовским приветом!»

Из разговора с Эллен: