– Он хотел вернуться. Но его остановили. И теперь я должен пойти к нему. Понимаешь? Ты должна оставаться здесь. Ты должна подождать меня.

Клеопатра смотрела мимо него.

– У Рамзеса есть лекарство, – сказал Эллиот. – Я приведу Рамзеса сюда.

– Это долго?

– Несколько часов. Сейчас три. Я вернусь еще засветло.

Клеопатра опять застонала и, глядя в пол, прижала согнутый большой палец к зубам. Сейчас она была похожа на ребенка, который пытается решить запутанную головоломку.

– Рамзес… – прошептала она.

Видимо, она не до конца понимала, кто такой Рамзес.

Эллиот осторожно похлопал ее по плечу, потом, опираясь на трость, подошел к телу девушки. Господи, куда теперь его девать? Оставить разлагаться в доме? Он еле передвигает ноги – разве он сможет похоронить Маленку в саду? Эллиот закрыл глаза и горько усмехнулся. Ему казалось, что прошли тысячелетия, с тех пор как он последний раз видел своего сына, Джулию, отель «Шеферд» и вообще цивилизацию. Казалось, что тысячу лет назад он совершал нормальные поступки, любил нормальные вещи, во что-то верил, чем-то жертвовал – и это тоже было нормально.

– Ладно, иди за лекарством, – сказала Клеопатра.

Она встала между графом и мертвой девушкой, наклонилась и правой рукой подняла Маленку. Протащила тело по ковру, мимо щебечущей птицы, которая, на свое счастье, в этот момент замолчала, и вышвырнула труп во двор – с такой легкостью, словно это была тряпичная кукла. Маленка упала лицом вниз возле дальней стены.

Только не думать, ни о чем не думать. К Рамзесу. Уйти!

– Три часа, – произнес Эллиот снова на двух языках. – Запри за мной дверь. Ты видишь засов?

Клеопатра повернулась и, посмотрев на дверь, кивнула.

– Отлично, лорд Рутерфорд, – сказала она на латыни. – Значит, засветло.

Она не стала закрывать засов. Она стояла в дверях, прижимая ладони к дереву, вслушиваясь в шаги Элиота. Он шел медленно и не скоро скрылся из виду.

Надо выбираться отсюда! Она должна увидеть, где находится. Это не Египет. Она не понимала, почему оказалась здесь, почему так голодна и никак не может насытиться, почему постоянно чувствует такое острое, такое жгучее желание оказаться в мужских объятиях. Если бы лорд Рутерфорд не отправился по ее поручению, она снова заставила бы его заниматься любовью.

Но само поручение вдруг стало казаться ей весьма странным. Он сказал, что достанет лекарство. Какое лекарство? Как же она будет жить с этими жуткими открытыми ранами?

О ранах она вспомнила совсем недавно, когда ей пришлось переносить эту мертвую женщину, эту визгливую служанку, которой она сломала шею.

Ах да, самое главное – выбраться отсюда, пока не вернулся лорд Рутерфорд, пока его нет, пока она не слышит его менторского тона и уговоров.

Она смутно помнила те улицы, по которым они проходили, улицы, наполненные огромными рычащими чудовищами, вонючие, шумные и задымленные. Кем были люди, которых она видела там? Женщины, одетые в платья, похожие на то, что сейчас на ней.

Тогда она здорово испугалась – но тогда все тело ее болело и она была такой жалкой. А теперь ее переполняют желания. Нечего бояться. Надо уходить.

Она вернулась в спальню. Открыла журнал, называвшийся «Харперс уикли», и стала рассматривать картинки с изображением симпатичных дамочек в очень странных платьях, которые туго перетягивали талию, делая их похожими на насекомых. Потом посмотрела на свое отражение в зеркале гардероба.

Надо чем-то накрыть голову. И нужны сандалии. Да, сандалии. Она быстро обшарила спальню и нашла их в деревянном комоде: кожаные сандалии, украшенные золотом, маленького размера – как раз по ее ноге. Нашла странную большую штуковину, усыпанную цветочками из шелка, напоминавшую те сооружения, которые укрывают от дождя.

Глядя на нее, она не смогла удержаться от смеха. Потом надела ее на голову и завязала под подбородком ленты. Теперь она стала очень похожа на женщин с журнальных картинок. Если бы не руки! Что же ей делать с руками?

Она посмотрела на обнаженные кости указательного пальца правой руки. Их уже покрывала кожа, но очень тоненькая, тоньше, чем шелк ее платья. Она видела кровеносные сосуды: кожа была прозрачной. И вид костей снова смутил ее и расстроил.

Она опять вспомнила, как кто-то стоял над ней. Нет, нельзя допустить повторения. Ей нужно обмотать руку чем-нибудь – может быть, бинтом? Вот с левой рукой все в порядке.

Она повернулась и стала рыться в шкафу в поисках подходящей тряпки.

И тут она сделала просто потрясающее открытие! В шкафу лежали маленькие шелковые тряпочки специально для рук. Они были белые и расшиты жемчугом. На каждой тряпочке по пять как будто бы пальцев, и они обрезаны как раз на уровне кисти. Просто превосходно. Она засунула в них руки – теперь никто не увидит голых костей.

Так вот что лорд Рутерфорд называл «современными» вещами: музыкальные шкатулки и «автомобили» – так он говорил. Те, что она видела сегодня утром они окружали ее, похожие на огромных гиппопотамов. Интересно, как бы лорд Рутерфорд назвал эту одежду для рук?

Однако она теряет драгоценное время. Подойдя к туалетному столику, она подобрала несколько маленьких монеток и положила их в глубокий потайной карман тяжелой юбки.

Открыла дверь во двор, посмотрела на мертвое тело, прислонилась к стене. Что-то было не так, но что – она не понимала, силилась понять, но тщетно. Что-то…

Она снова увидела подернутую дымкой фигуру, склонившуюся над ней. Снова услышала священные слова на известном ей языке. «Это язык твоих предков, ты должна выучить его». Нет, это было в другие времена. Они находились в светлой комнате, заставленной итальянским мрамором, и он учил ее. А на этот раз было темно и жарко, и она тянулась вверх, словно выплывала из глубоководья; ее мучила слабость, руки и ноги были вялыми, вода давила на нее, вода заполнила рот, так что она не могла даже крикнуть.

Твое сердце снова бьется, ты вернулась к жизни. Ты опять сильна и молода, отныне ты бессмертна…

Нет, не надо плакать. Не стоит бороться, не стоит тянуться за ним, смотреть на него. Удаляющаяся фигура, голубые глаза Она знала эти голубые глаза. «Это случилось, когда я выпил его. Жрица показала мне в зеркале… голубые глаза». Да, тот самый голос. Тот самый голос твердил молитвы во тьме, древние священные молитвы.

Она назвала его по имени! И здесь, в этом странном маленьком домике, лорд Рутерфорд тоже произносил это имя. Лорд Рутерфорд собирался…

Вернуться засветло.

Бесполезно. Сквозь арочный проход она смотрела на мертвое тело. Она должна выйти в этот чужой мир. Она должна помнить, как легко их можно убить, как легко сломать им шею – будто хрупкий стебелек.

Она поспешно вышла из дома, не закрыв за собой дверь. Оштукатуренные белые стены стоящих напротив домов показались ей знакомыми и совсем не страшными. Она знала такие города. Может, это и Египет. Нет, вряд ли.

Она пошла вперед, придерживая ленты шляпы, чтобы ветер не сдул ее с головы. Так легко идти быстрым шагом. И так хорошо, что греет солнце. Солнце. Она увидела, как солнечный луч ворвался в глубокую пещеру. Деревянный люк открылся. Она услышала позвякивание цепи.

Потом воспоминание ушло. Если эту вспышку можно назвать воспоминанием. «Проснись, Рамзес».

Это было его имя. Но теперь ей нет до него дела. Она свободна в этом чужом городе. Она может идти куда глаза глядят, присматриваться и делать открытия.

Самир купил несколько бедуинских балахонов в первом же магазинчике старого Каира, который торговал такими вещами. Зашел в грязный переулок, где жили обнищавшие французы, нырнул в маленький ресторанчик и там переоделся. Одежду, купленную для Джулии, он зажал под мышкой и прикрыл широкой полой робы.

Ему нравился этот свободный крестьянский наряд, выглядевший старомодным и непохожим на современную, хорошо сшитую одежду, какую носили теперь египтяне. Наверное, этот длинный балахон – последний из существующих ныне образцов древних одеяний пустынных кочевников. Самир чувствовал себя в нем свободно. И был скрыт от нескромных глаз.