Листья папоротника налились, удлинились; образовались новые нежные побеги. Бугенвиллея набухла и затрепетала; внезапно разом раскрылись все маленькие бутоны – красные, как раны. Вся застекленная комната ожила растения стремительно росли. Рамзес закрыл глаза, прислушиваясь к шороху листвы. Дрожь пробежала по его телу.

Как мог он подумать, что эликсир потерял свою силу? Одной порции хватило, чтобы сделать его бессмертным. Почему же он решил, что с самим эликсиром могло что-то случиться?

Царь положил пузырек в карман, открыл дверь черного хода и вышел во влажный сумрак рассвета.

У Генри так болела голова, что он с трудом различил стоявших перед ним детективов. Они разбудили его, вырвав из сна, а снилась ему та тварь, мумия. Весь в липком поту, он продрал глаза, схватился за пистолет, взвел курок и, опустив пистолет в карман, пошел отпирать дверь. Ну что ж, если они хотят поймать его…

– Томми Шарплса знают все! – заявил он гневно, старательно маскируя свой страх. – Все занимают у него деньги. И вы из-за этого разбудили меня чуть свет?

Он тупо уставился на типа по фамилии Галтон, который теперь вытащил проклятую монету с Клеопатрой. Ну почему он был таким идиотом? Уйти и оставить монету в кармане Шарплса! Но, черт возьми, ведь он не собирался убивать. И естественно, о такой мелочи даже не подумал.

– Вы видели эту вещь раньше, сэр?

Спокойно. Не было никаких свидетелей. Призови на помощь негодование – оно всегда выручает.

– Конечно. Она из коллекции моего дяди. Из гробницы Рамзеса А откуда она у вас? Ее место под замком.

– Вопрос в том, – сказал полицейский, назвавшийся Трентом, – как она попала к мистеру Шарплсу. И почему она находилась у него, когда его убили?

Генри пригладил рукой волосы. Если б не головная боль… Если б он мог отлучиться, выпить и немного поразмыслить!

– Реджинальд Рамсей, – произнес Генри, глядя Тренту в глаза– Ведь так зовут того парня? Египтолога, который живет у моей кузины. Боже, что же происходит в этом доме?!

– Мистер Рамсей?

– Вы допросили его? Откуда он взялся? – Лицо Генри раскраснелось под взглядами двоих полицейских. – Неужели я должен делать за вас вашу работу? Кто он такой, этот ублюдок? И что он делает в доме моей сестры, где находятся бесценные сокровища?

Рамзес ходил по городу около часа. Утро было холодное и туманное. Огромные солидные дома Мэйфейра уступили место жалким лачугам бедноты. Он брел по узким немощеным улицам, похожим на улицы древних городов – Иерихона или Рима. Повсюду следы лошадиных копыт и влажные навозные кучи.

Бедно одетые прохожие глазели на него. Наверное, ему не следовало выходить на улицу в этом длинном халате. Но какая разница? Он снова стал Рамзесом Странником. Рам-зес Проклятый в этом веке лишь случайный пассажир, ведь эликсир сохранил свою силу. Современная наука так же не готова к разгадке его тайны, как наука древних.

Смотри на этих страдальцев, на этих нищих, спящих на улице. Нюхай смрад грязной лачуги, чья распахнутая дверь – словно рот, который отрыгивает нечистоты и глотает свежий утренний воздух.

К нему подошел попрошайка.

– Дайте полшиллинга, сэр, я два дня ничего не ел. Пожалуйста, сэр.

Рамзес прошел мимо. Его домашняя обувь испачкалась и промокла.

Теперь подошла молодая женщина. Смотри на нее, прислушивайся к кашлю, сотрясающему чахлую грудь.

– Не желаете поразвлечься, сэр? У меня есть прекрасная теплая комната, сэр.

О да, он жаждал ее услуг, да так сильно, что плоть его напряглась. Лихорадка неожиданно сделала женщину привлекательной – она изящным жестом обнажила маленькую грудь и вымученно улыбнулась.

– Не сейчас, моя красавица, – прошептал Рамзес.

Похоже, улица, если это была улица, привела его к гигантским руинам. Сгоревшие дома, дымок, поднимающийся от черных камней, пустые глазницы окон – без стекол и занавесей.

Но даже здесь бедные выглядывали из дверных проемов и ниш. Отчаянно ревел какой-то ребенок.

Царь шел дальше. Он слышал, как оживает огромный город. Это были не человеческие голоса – они давно доносились отовсюду, а теперь, когда серое небо посветлело и засеребрилось, начали просыпаться машины. Вдалеке раздался бас паровозного гудка. Рамзес остановился. Он ощущал вибрацию огромного железного чудовища, чувствовал, как дрожит влажная почва под ногами. Как завораживает ритм колес, которые громыхают по железным рельсам…

Резкий фыркающий звук заставил царя вздрогнуть. Он вовремя обернулся – прямо на него двигался автомобиль, за рулем которого сидел какой-то юноша Рамзес прижался к каменной стене, и автомобиль промчался мимо, обдав его жидкой грязью.

Царь был потрясен, разгневан. Редкий случай, когда он оказывался в таком беспомощном положении.

Он стоял и изумленно смотрел на мертвого голубя на мостовой, одну из тех жирных грязно-серых птиц, которых он видел повсюду в Лондоне – они сидели целыми стаями на подоконниках и крышах. Эту птицу сбила машина, крыло ее было вдавлено колесами в грязь.

Подул ветер, и крыло зашевелилось, будто живое.

И тут, насильно вырвав Рамзеса из настоящего, нахлынули воспоминания – самые старые и самые живые, и он оказался в другом месте и в другом времени.

Он стоял в пещере хеттской жрицы. В боевом облачении, с бронзовым мечом в руке, он стоял, задрав голову, и смотрел на белых голубей, круживших в солнечном небе над входом в пещеру.

«Они бессмертны?» – спросил он на грубом хеттском наречии.

Жрица захохотала.

«Они едят, но не нуждаются в пище. Они пьют, но вода им не нужна. Солнце дает им силу. Не будет солнца – и они уснут, но не умрут, мой царь».

Он смотрел ей в лицо, такое старое, испещренное глубокими морщинами. Этот смех разозлил его.

«Где эликсир?» – спросил он.

«Ты думаешь, это стоящая вещь? – Жрица приблизилась к нему, поддразнивая. Ее глаза блестели. – А что будет, если весь мир заполнится людьми, которые не могут умереть? Их детьми? Детьми их детей? Говорю тебе, страшная тайна хранится в этой пещере. Говорю тебе, тайна конца света!»

Он вытащил меч и прорычал:

«Дай его мне!»

Жрица не испугалась – только улыбнулась.

«А вдруг он убьет тебя, неистовый египтянин? Ни один человек еще не пробовал его. Ни мужчина, ни женщина, ни дитя».

Но он уже видел алтарь, видел чашу с белой жидкостью. А за нею – дощечку, покрытую миниатюрной клинописью.

Он ступил к алтарю и прочел надпись. Неужели это и есть формула эликсира жизни? Самые обычные вещества, которые он мог собственноручно собрать в полях и поймах рек своей родной земли. Не веря своим глазам, он запомнил формулу, еще не зная, что никогда уже не забудет ее.

Жидкость, вот она. Обеими руками он взялся за чашу и выпил. Откуда-то издалека долетал до него безумный смех жрицы, эхом разносясь под сводами огромной пещеры.

Потом он повернулся и вытер губы. Глаза его расширились, дрожь пробежала по всему телу, лицо исказилось, мышцы напружинились, словно он был в своей колеснице во время битвы, поднимая меч и раскрывая рот в крике.

Жрица отступила на шаг. Она увидела, как его волосы зашевелились, словно их взлохматило ветром; седые выпали, а вместо них выросли каштановые; темные глаза посветлели, сменив цвет на сапфировый, – во всех этих поразительных изменениях он убедился позже, когда взглянул на себя в зеркало.

«Ну что, посмотрим? – крикнул он. Сердце бешено колотилось, мускулы дрожали. Каким он стал легким и сильным! Ему казалось, что он может взлететь. – Так как, жрица, я жив или умираю?…»

Очнувшись, он взглянул на лондонскую улицу. Будто бы все это произошло несколько часов назад! Он еще слышал хлопанье крыльев у входа в пещеру. Семьсот лет разделяют ту минуту и ночь, когда он вошел в гробницу, чтобы погрузиться в свой первый долгий сон. И две тысячи лет минуло с тех пор, как его разбудили, чтобы через несколько лет он опять удалился в усыпальницу.