– А как его ранили?

Ройс схватил со стола салфетку и смял ее. В голове мелькали картинки из прошлого: вот французский солдат неожиданно показался из тумана, застилающего поле битвы, и, прицелившись, поднял ружье. Ройс бросился вперед, раздалось пронзительное ржание Балтазара, и он упал вниз. Дымка, заволакивающая взгляд, и острие штыка, рассекающего щеку… И тут же Гарви, верный друг, несущийся спасти его от последнего смертельного удара, лицо его переполнено ужасом…

О нет, он не станет думать об этом! Однако было очевидно, что Эйми не собиралась уступать. И Ройс решил, что будет лучше, если он расскажет хоть что-нибудь. Возможно, если он хотя бы чуточку удовлетворит ее любопытство, они никогда не будут больше возвращаться к этой теме.

– Его ранило штыком французского солдата, – угрюмо произнес лорд. – Он пронзил им заднюю ногу Балтазара и повредил мышцы на левом боку.

– Этим же штыком ранили и вас?

Ройс почувствовал, как по лицу пробежала нервная судорога. Салфетка, которую он сжимал в руке, упала на пол. Стоунхерст поднялся со стула и, пытаясь удержать на лице маску равнодушия, сказал:

– К чему все это вспоминать? Это было давно, все забылось.

Однако Эйми не отрывала от него глаз.

– Но может, как раз лучше рассказать. Вы ведь никогда не говорили об этом, и вряд ли человеку идет на пользу подобное сдерживание чувств. О’Кифи говорил…

– Складывается впечатление, что О’Кифи рассказал слишком много. А вы суете нос в то, что вас не касается. Я дал вам понять, что не желаю обсуждать это и точка.

После резкого предупреждения, прозвучавшего из уст лорда Стоунхерста, в столовой воцарилась мертвая тишина. Эйми молча отступила, словно пораженная ударом. Лицо ее стало невыразительным и, словно задутая свеча, несло лишь следы холодка и отстраненности.

– Конечно, – согласилась она. – Извините за то, что совала нос куда не следует. Глупая, подумала, что могу помочь вам. – Отодвинув стул, Эйми поднялась и посмотрела на Ройса с надменной холодностью. Будь этому свидетелем тетушка Оливия, она бы порадовалась за племянницу. – Должно быть, я сошла с ума: вздумала тоже – проникнуться сочувствием. Как-никак нужно быть человеком, чтобы познать людские чувства, не так ли? Но это мой промах. Впредь подобного не повторится.

Закончив, Эйми повернулась и, шурша юбками, торжественно покинула столовую. Ройс мрачно смотрел ей вслед.

Ройс крутил в руках бокал с бренди и смотрел в окно библиотеки на утесы, окружающие его дом. Бушевавшая недавно гроза успокоилась, но в отдалении изредка все же еще слышались раскаты грома.

После неудачного стечения обстоятельств, предопределивших дальнейший ход событий этого вечера, Ройсом овладели тягостные мысли. Ему снова было не до сна. Вместо того, чтобы пойти в комнату, он отправился в библиотеку. Это место во все времена служило ему убежищем. Стоунхерст надеялся, что живительный глоток бренди прогонит тревогу и поможет найти способ примириться с Эйми. Хотелось им того или нет, но обоим предстояло смириться с ее неопределенно длительным пребыванием в Стоунклиффе, по крайней мере до тех пор, пока преступник не будет пойман. И без последнего конфликта отношения были достаточно натянутыми.

Ройс мысленно ругал себя, вспоминая, как лицо Эйми исказилось от боли в ответ на его резкий выговор, прежде чем она покинула столовую. Он прекрасно знал, что вел себя непозволительно. Единственное оправдывающее его обстоятельство заключалось в том, что Эйми разбередила своими расспросами незажившие душевные раны. Ройса и так не отпускало прошлое. Здесь, в Стоунклиффе, ему многое напоминало о трагических моментах его жизни…

Отвернувшись от окна, Ройс обвел комнату задумчивым взглядом. Сколько раз, будучи ребенком, он играл здесь с братом! Их веселый смех эхом отдавался в каждом уголке комнаты.

При воспоминании об Алексе Ройс неизменно ощущал мучительные угрызения совести. Долгие годы старший брат пытался достучаться до него, вернуть близкие отношения, связывавшие их в детстве, но так ничего и не вышло. Ройс завидовал Алексу. Он был любимчиком отца, наследником состояния. В то время как сам Ройс вечно являлся предметом насмешек отца и его упреков. Старший Стоунхерст настроил сыновей друг против друга, посеял между ними вражду. Это и разорвало тончайшую нить, когда-то связывавшую Алекса и Ройса.

Противоборство длилось, пока Алекс не унаследовал титул и в их жизни не появилась Корделия, взявшая на себя роль примирителя. Эти два события знаменовали собой новый этап в отношениях братьев – они оба попытались сделать первые шаги навстречу друг другу. Но безрассудное поведение Ройса в день смерти Корделии проложило пропасть между братьями теперь уже навсегда.

В эту секунду за дверью библиотеки послышался едва различимый звук. Ройс поднял глаза и устремил взгляд к входу. Даже напрягая зрение, он не смог различить в темноте фигуру ночного гостя – света лампы на столе было недостаточно.

– Кто там? – выкрикнул лорд Стоунхерст, выдавая голосом некоторое раздражение. Нерешительные покачивания силуэта в темноте выдавали сомнения пришедшего. Казалось, человек раздумывал, ответить или уйти. Шаг вперед – и в неярком свете Ройс различил лицо Эйми.

Она была одета в батистовый, украшенный кружевом белый халат. Распущенные русые волосы свободно спадали на плечи. В эту минуту в ней едва можно было узнать простую, чтящую все правила этикета девушку, какой она всегда стремилась казаться. На самом деле она была похожа на сказочную фею, сошедшую со страниц детских книжек. Ее глаза казались крупнее, чем обычно. Это были ясные озера, в которых с легкостью можно было утонуть.

– Прошу прошения, – прошептала Эйми. – Не могла заснуть из-за разбушевавшегося шторма и подумала: может, удастся отыскать какую-нибудь книгу и скоротать за чтением несколько часов. Я не думала, что застану здесь кого-нибудь.

Крутя в руке бокат. Ройс задержался с ответом. Ему не хотелось выдать свое смущение – появление Эйми немного встревожило его.

– А если бы знали, что я здесь, ни за что не пришли бы сюда?

Эйми вздернула подбородок, в глазах блеснул огонек раздражения.

– Если бы знала, уверяю вас, я бы не пришла.

Ройс недовольно нахмурился, услышав столь резкий ответ. Ну и болван же он! Однако в силу необъяснимых причин Стоунхерст ничего не мог с собой поделать, когда дело касалось Эйми. Словно зная, какую угрозу она представляла его хваленому самообладанию, он всякий раз терял контроль над собой, как только Эйми оказывалась рядом.

Несмотря на осознание чудовищности собственного поведения, Ройс поставил бокал на блестящую крышку стола и насмешливым жестом пригласил Эйми войти.

– Раз вы здесь, то можете войти. Я не кусаюсь, хотя мои слуги, как вы верно заметили, боятся меня.

Ответив недовольным взглядом, Эйми плотнее запахнула отороченные кружевом полы халата.

– Я в неподходящем наряде. Боюсь, что не смогу присоединиться к вам, – заметила она едва слышно и, смущенно обхватив себя руками, быстро кинула взгляд в сторону холла за спиной. Она небрежно пожала плечами. – Герцогиня за ужином верно заметила – я никогда особо не соблюдала условности. Но сейчас вряд ли кто-то еще не спит в этом доме, поэтому вряд ли кто наткнется на нас.

Подняв брови и сложив руки на груди, Ройс устремил на Эйми полный скепсиса взгляд.

– О, так, может, вы это специально задумали? У вас какие-то планы на мой счет?

Эйми в замешательстве нахмурила брови:

– Прошу прощения?

– Мне показалось, ваша наставница всеми силами старалась оставить нас наедине сегодня после ужина. – Спрятав руки в карманах, лорд Стоунхерст демонстративно прошелся к дверям комнаты и выглянул в коридор. – Не стоит ли она за дверью, готовая ворваться в комнату и застать нас в компрометирующей ситуации, так чтобы вы смогли затащить меня под венец?

Звучало нелепо. Ройс и сам это понимал. Разве может разумная девушка рассматривать его в качестве достойного кандидата, если ей придет в голову заманить кого-нибудь в сети замужества? В конце концов, он полусумасшедший виконт Стоунхерст, ведущий отшельнический образ жизни, и совершенно не годится на роль завидного жениха. Но теперь уже поздно отказываться от своего утверждения, и оставалось лишь ждать бурного возмущения со стороны Эйми. В том, что она задаст ему нагоняй, лорд нисколько не сомневался.