Лондон, 1823 год

Все началось со сна. Леди Эйми Давентри было не привыкать к кошмарам. Их появление, постоянное присутствие и содержание стали уже частью ее жизни. В сущности, за те десять лет, что прошли со дня убийства ее матери, она вполне свыклась с жестокими ночными кошмарами. И этот приснился так же, как и многие другие.

Эйми снова была девятилетней девочкой. Она стояла в темном коридоре на первом этаже особняка Олбрайтов и не могла понять, что заставило ее вылезти из кровати и прийти сюда. Она стояла, словно прикованная к ковровой дорожке коридора, и вслушивалась в тревожный шепот, доносящийся сверху из библиотеки. Один из голосов принадлежал матери, маркизе Олбрайт. Второй – резкий и неприятный – принадлежал мужчине и был не знаком Эйми.

С кем могла разговаривать мама в такое время?

Из-за оглушительного раската грома, даже прислушиваясь, Эйми не могла разобрать, о чем шла речь. Осторожно она подкралась к двери комнаты и остановилась. Дверь была слегка приоткрыта и пропускала сквозь щель лишь полоску света. Из комнаты доносилось неразборчивое бормотание, прерываемое судорожными всхлипываниями.

Неужели мама плачет?

Эйми ужаснулась при этой мысли и со всей решимостью потянулась к двери, чтобы распахнуть ее и прийти на помощь. Но что-то сковало ее. Эйми не могла сдвинуться с места, ее пальцы замерли на ручке двери. Казалось, внутренний голос буквально кричал, что жизнь резко изменится, если она войдет в эту комнату.

Словно из ниоткуда набежала волна страха, а сердце опустилось в пятки. Однако, поборов себя, Эйми слегка толкнула дверь – теперь она могла видеть все.

В комнате, еле освещаемой тусклым светом лампы, Эйми разглядела маму, стоявшую рядом с рабочим столом отца. Она все еще была одета в красное шелковое платье, в котором уехала вечером на бал к Брайервудам, волосы ее выбились из прически, на щеках были заметны следы слез. Застекленные двери балкона были распахнуты навстречу вечерней грозе. Мама протягивала руку словно в попытке удержать едва видневшегося у порога мужчину. Блестевшее в руках мужчины дуло пистолета упиралось ей в голову.

Яркая вспышка света озарила библиотеку, пронзая полумрак комнаты. Теперь лицо мужчины, искаженное маской ненависти, было отчетливо видно.

– Боюсь, твоим мольбам не суждено быть услышанными, – произнёс он с мягкостью, таящей в себе хищнический тон. – Близится час твоей смерти.

Больше Эйми не могла вынести. Вид оружия, ужасающее заявление незнакомца и злобное выражение его лица – этого было достаточно, чтобы сознание покинуло се. Земля поплыла под ногами, взгляд затуманился, путаница слившихся воедино образов смешала картину происходящего. Грянул выстрел… и реальность окончательно перестала для нее существовать.

Когда Эйми пришла в себя, то обнаружила, что стоит на коленях рядом со столом. Она совершенно не понимала, как там очутилась. Ошеломленная, она пристально смотрела на неподвижное тело матери, лежавшее неподалеку в луже крови…

Пропитанный дождем ветер вихрем врывался в комнату, раскачивая двери. Мужчины в комнате не было…

Сдерживая рыдания, Эйми вгляделась в застывшее лицо матери в надежде обнаружить хоть какие-то признаки жизни. Но нет, не было ни трепета ресниц, ни движений грудной клетки, ни каких бы то ни было других импульсов. Неужели мама мертва?..

Ужас душевного потрясения обрушился на Эйми в ту секунду, когда она осознала, что навсегда потеряла мать. Но именно в этот момент ее безжизненные веки неожиданно дрогнули.

Эйми вскрикнула, попятилась назад, спряталась за столом, а взгляд янтарных глаз остановился на ней. Все тело матери оставалось скованным и неподвижным, и только бледная рука поднялась над полом, указывая на дочь.

– Ты, – обращение к дочери, полное печали и отчаяния, вырвалось из ее окровавленного рта, – почему ты продолжаешь прятаться от того, что обязана помнить? Каждый из них полагает, что всему конец, но ты-то знаешь, что это не так. – Указательный палец ее руки по-прежнему был направлен на Эйми. Прозрачная слеза, блеснув, спустилась по щеке матери. – Послушай меня, это еще не все. Это не прекратится никогда, пока ты не вспомнишь все, что случилось…

Содрогнувшись от эха повторяющихся слов, Эйми проснулась. Спальня была погружена в темноту ночи, а сама она – в ужас от упрека матери, явившейся ей во сне.

Еше очень долго Эйми не могла сомкнуть глаз.

– Мора, Фиона такая милашка! – Покачивая на руках розовый сверток, Эйми с трепетом приоткрыла уголок одеяла, чтобы заглянуть в сморщенное личико племянницы. Голубые глазки, подернутые поволокой сна, с любопытством всматривались в лицо Эйми. Пухлые губки, напоминающие лепестки розы, сложились в гримасу за секунду до того, как трехмесячная Фиона Элиз Сатклифф зевнула и погрузилась в сон, плотно зажав палец тетушки в крохотном кулачке.

Сердце Эйми дрогнуло от такого доверительного жеста, лицо ее озарила счастливая улыбка. Она повернулась к сестре, устроившейся на садовых качелях возле нее.

– На самом деле, – продолжила она, стараясь говорить шепотом, – я искренне верю, что Бог послал тебе самого лучшего малыша на свете.

На лице Моры Сатклифф, графини Хоксли, читалась материнская гордость, в то время как она любящим взглядом ласкала свою спящую дочь.

– Безусловно, такая мысль греет душу. Но с другой стороны, припоминается, что после рождения Родерика и Тейна то же самое ты говорила Джилли.

– Я и не отказываюсь от своих слов. – Эйми бросила взгляд в сторону рыжеволосых племянников, которые увлеченно играли с армией солдатиков в тени вяза. – Сомневаюсь, что кто-то готов поспорить с тем, что Тейн и Родди – необыкновенные дети.

С противоположной скамейки раздался голос, нарушивший идиллию этой беседы.

– Если под необыкновенностью понимать упрямство, недисциплинированность и абсолютное неповиновение, то боюсь, я вынуждена согласиться, – откликнулась, удрученно покачивая головой, старшая из трех сестер, Джиллиан Давентри Монро. – Мальчишки сводят няню с ума – чуть ли не каждую неделю она грозит, что уволится. Боюсь, я и сама скоро попаду в сумасшедший дом.

Столь пламенное и исполненное негодования признание рассмешило сестер, ни для кого не было секретом, что близнецы невероятно упрямы.

Сентябрьский денек выдался на удивление теплым, и сестры с удовольствием проводили время за непринужденной беседой. Они сидели в саду недавно купленного Джиллиан особняка на Беркли-сквер. Эйми с нетерпением ждала этой встречи с самого раннего утра, как только получила приглашение на чай. Оттого день ее был расцвечен новыми красками – Эйми улыбалась, греясь в лучах полуденного солнца. От мрачных образов ночного кошмара не осталось и следа.

Но… она обещала себе не думать об этом. Не сегодня Она отмела все гнетущие мысли, мелькавшие в голове, и вновь вернулась к разговору.

– Мне кажется, все дети время от времени капризничают и шалят, – сказала Эйми, стараясь оправдать поведение племяшек. Она всегда была близка с мальчиками и зачастую находила их шалости забавными. – Твоим близнецам свойственны любознательность и смелость, причем гораздо больше, чем многим другим трехлетним мальчикам.

Мора удивленно вскинула брови:

– Ты так считаешь? А я считаю, что они изрядно избалованы, и не в последнюю очередь тетушкой Эйми.

Кивнув, Эйми снова посмотрела на малышку, спавшую у нее на руках. От нежности у нее сжималось сердце, а душу наполняла острая тоска. Сейчас, как никогда раньше, нахлынуло чувство пустоты, ставшее в последнее время, как ей казалось, ее постоянным спутником.

– Возможно, порой я и бываю слегка снисходительна к ним, – признала она. – Но если вероятность того, что у меня будут собственные дети и муж, невелика, то я счастлива, что могу любить до безумия хотя бы моих племяшек.