— И он пришел. Да, он пришел.

Раз! — карлик спрыгнул с каминной доски и легонько дунул в ухо Эгону Рису. Опрокидывая столы, юноша метнулся через весь зал, к вешалке — он держал свою бритву в рукаве пальто, — налетел на маркиза де М. и завопил:

— Прочь с дороги, чтоб тебе!..

Но маркиз лишь дрожал и таращился на него. С секунду они стояли, дыша друг другу в лицо, пока не упал еще один столик. Рис, который понятия не имел, кто это сделал, сбил маркиза с ног и навалился на него.

— Не убивайте меня! — взмолился де М.

Потом обнаружилось, что бритва запуталась в шелковой подкладке рукава. В конце концов Рис запустил два пальца в шов и разорвал рукав до локтя, чтобы вытащить свое оружие. Сталь сверкнула в свете ламп. Рис занес руку, бритва раскрылась…

— Стой! — крикнула Вера. — Прекрати!

Рис растерянно огляделся и заморгал. Его трясло. Увидев, как карлик смеется над ним, он понял, что произошло. Пришлось помочь маркизу подняться.

— Извините, — с отсутствующим видом пробормотал юноша.

Он подошел к карлику, стоящему посреди зала, широко расставив кривые ноги, и схватил его за запястье.

— А если бы я тебе лицо порезал? — спросил он, поглаживая акробата по щеке, словно пытаясь успокоить. — Вот здесь? Или, скажем, здесь. Что бы тогда было?

Казалось, Дай-Ротик задумался над этим вопросом. Внезапно его кисть начала извиваться, словно пойманная рыбка. Рис усилил хватку, но ручонка карлика крутилась все быстрее, пока юноша не выпустил ее — сам не понимая как.

Всю ночь после этого у него покалывало в кончиках пальцев, словно он натер кожу песком.

— Не думаю, что она пригласила нас за этим, — заметил Грязный Язык. — Уверен: ей бы не хотелось, чтобы ты кого-нибудь порезал. Тем более меня.

Он закукарекал, шлепнул Риса по щеке, отскочил назад, точно на пружинах и, перелетев через стол, оказался возле камина. Оказалось, что под дублетом карлик прятал маленькую баночку из-под варенья, которую торжественно водрузил в центр стола. Внутри сидело полдюжины кобылок, серых, с желтоватыми ножками. Сначала они были неподвижны, но огонь камина, танцующий на стекле, словно оживил их, и пару секунд спустя они запрыгали, как угорелые.

— Смотрите! — сказал карлик.

— Они живые? — воскликнула Вера и восхищенно улыбнулась.

Карлик захихикал. Оба выглядели такими счастливыми, что Эгон Рис в конце концов не удержался и тоже засмеялся. Он сунул бритву обратно в рукав и, насколько возможно, расправил подкладку. Его кисть обвивали алые шелковые ленты, и юноша время от времени пропускал их между пальцами.

— Не шути с такими вещами, — назидательно проговорила Вера.

Она постучала пальцем по стеклу. Казалось, две кобылки несколько мгновений пристально и серьезно разглядывали ее. Их загадочные головки, и впрямь похожие на лошадиные, не шевелились. Потом крошки возобновили попытки выбраться; они снова и снова бросались на крышку.

— Какая прелесть! — воскликнула Вера. Рис бросил на карлика косой взгляд и рассмеялся еще пуще, — Какая прелесть! Верно?

Маркиз бросил на балерину и ее спутников взгляд, полный недоверия. Потом встал, посмотрел на Анзеля Патинса так, словно хотел сказать: «Это все вы виноваты», и вышел на Унтер-Майн-Кай.

Чуть позже Рис, Вера и карлик последовали его примеру. Они все еще смеялись, Вера и Рис шли под руку. Когда они выходили в ночь, Патинс — который до сих пор действительно спал — приподнял голову.

— Чтоб вам пусто было, — буркнул он в полудреме. Мысли у него путались.

В день, когда они перебрались через канал, за ними следили всю дорогу от кафе «Плоская Луна» до Всеобщего плеса. Группировки переживали очередной период слияния. Рис различал посвисты «Рыбьих голов» и «Двенадцатого января», а также «Колледжа желтых листков», который теперь не скрывал, что откололся от «еретиков» из «Синего анемона», и повесил собственный плакат в подсобке кондитерской, откуда можно попасть на задворки переулка Красного оленя. На сей раз Эгон боялся даже «анемонов». Он никому и нигде не мог доверять. Оказавшись в Орвэ, он велел карлику следить за одной стороной дороги, а сам наблюдал за другой:

— Первым делом смотри на двери.

В глубине вымощенного брусчаткой переулка, похожего на глотку, мелькнули чьи-то лица. Вера Гиллера вздрогнула и надвинула капюшон поглубже.

— Не разговаривай, — предупредил Эгон Рис. В руке у него сверкнула новая бритва — прежняя его уже не устраивала. В то утро он подумал: «Старовата, но сойдет», и взял ее с пыльного подоконника, где она лежала рядом с кольцом, доставшимся от матери, и стаканом мутной воды, в которой ни с того ни с сего заиграли блики.

Он изо всех сил старался не размахивать руками, чтобы никого не провоцировать — для этого пришлось обнять самого себя, спрятав руки в рукава. Всю дорогу, пока они поднимались по холму, он то и дело представлял, что убегает, подобно сумасшедшему, с двумя бритвами в руках… или бросается на врагов по предательски скользкой ледяной брусчатке, а они прячутся по углам, за гнилые заборы, перебегая от одного ненадежного укрытия к другому.

«Я загоню их к обсерватории, — думал он. — Теперь меня никто не остановит. Эти ублюдки из Остенли…»

И чувствовал себя почти так, словно уже сделал это. Казалось, он смотрит на себя со стороны, слышит собственные крики, видит, как две полоски зимнего солнца покачиваются у него в руках, как живые.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — пробормотал Рис, и карлик удивленно поглядел на него. — Посмотрим.

Но они дошли до обсерватории, потом она осталась позади, и ничего не произошло. К этому времени молодцам из Остенли надоело прятаться, и они, тупо ухмыляясь, зашагали посередине улице. Скоро к ним присоединились бойцы из других группировок, и позади образовался неплотный круг непринужденно болтающих молодых людей. Облачка пара, срываясь с их губ, смешивались в холодном воздухе. Через несколько минут послышались смех и шутки, которыми обменивались недавние противники. Заметив, что Рис прислушивается, они подтянулись ближе, едва не наступая ему на пятки, но не сводя взгляд с его рук и опасливо подталкивая друг друга. Впрочем, «желтые листки» держались особняком, а «анемонов» вообще не было видно… иначе это слишком походило бы на праздник.

Кто-то похлопал Риса по плечу и, тут же проворно отскочив, спросил — голос был мягким, почти мальчишеским:

— Все еще таскаешь в рукаве игрушку старого педика Осджерби, Эгон? Это я про тот перочинный ножик. Неспроста у него ручка костяная…

— Заполучил-таки ее? — подхватил кто-то еще.

— Дай-ка взглянуть, Эгон.

Рис опасливо и презрительно передернул плечами.

На берегу канала было сыро и холодно. Вера стояла, слушая, как ревет вода, прорвавшая плотину в ста ярдах от запруды. Брызги темно-алых плодов шиповника покачивались над водой, словно ожерелье, брошенное в заледенелый воздух. Среди сухого тростника и сморщенных листьев конского щавеля прыгал крапивник.

— Похоже, даже такой крохе тут пищи не найти, — обронила она. — Или я ошибаюсь?

Никто не ответил. Шум воды эхом отдавался в покосившихся стенах домов. Выход из переулка был забит людьми, однако наемники все прибывали и прибывали, окружая Эгона и его спутников. Здесь собрались молодцы из доброго десятка группировок — мощных, независимых, и тех, что помельче. Они вяло прохаживались по гаревой дорожке, стараясь не наступать на замерзшие лужи, дышали на сложенные чашечкой ладони и бросали на Риса короткие осторожные взгляды, словно хотели сказать:

«Вот ты и попался».

Кого-то послали перекрыть тропинку. И тут представители «Общества исследователей Бытия "Синий анемон"» вышли из дверей здания, где коротали утро, играя в «красное и черное» в одиноком луче света, плоском, как крыло бабочки, который проникал сквозь щель в досках, освещая одинокий деревянный стул. В дверях наемники ненадолго замялись. Рис отсалютовал им, не выпуская из рук бритв.

— И какой в этом смысл? Орсер Паст уже месяц как покойник. А не далее как четыре ночи назад я уложил Ингардена. Какой в этом смысл, я спрашиваю?