— Не оправдывайтесь! Партизанскими проблемами заниматься не нужно было! Воробьев предложил садиться и опустился в кресло сам.

— Впредь оперативно-инженерные группы организовывать не будут, — сказал он. Мы добиваемся создания отдельных инженерных бригад специального назначения. Заниматься они станут исключительно заграждениями. Вам предстоит принять участие в разработке штатов бригад. Охоту к перемене мест надо обуздать, товарищ полковник.

— Слушаюсь.

— И охоту к минированию кочками обуздайте. Как это вас угораздило нагородить под Ростовом этих кочек? Кто-кто, а уж вы-то обязаны знать, что противник не должен даже догадываться, где стоят мины!

— Этот способ неоднократно испытывался на полигонах. Оперативно-инженерная группа провела дополнительную проверку…

— Главным военно-инженерным управлением такой способ не утверждался, товарищ полковник, и пока я остаюсь начальником инженерных войск, утвержден не будет. Имейте в виду!

— Разрешите объяснить, товарищ генерал?..

— Не нужно ничего объяснять. Я дал указание прекратить минирование кочками, больше к этому вопросу возвращаться не будем.

— Слушаюсь. Разговор получился неприятным. Я сменил тему и доложил о тетради с загадочными формулами, найденными старшиной Репиным на Кривой Косе Таганрогского залива, достал эту тетрадь и протянул Воробьеву. Полистав тетрадь, Михаил Петрович пожал покатыми плечами:

— Сейчас не до загадок и таинств. Передайте тетрадь в аппарат уполномоченного ГКО по науке, пусть там разбираются. А сами отдохните и приступайте к выполнению — своих прямых обязанностей. Не смею задерживать! Возвратясь к себе, я спрятал в сейф папку с документами, но таганрогскую тетрадь оставил на столе. Набрал номер телефона представителя уполномоченного ГКО по науке Степана Афанасьевича Балезина. С Балезиным познакомились мы в начале войны. Приехав как-то с Западного фронта в Москву, я обратился к уполномоченному ГКО по науке, председателю Комитета по делам высшей школы Сергею Васильевичу Кафтанову с просьбой предоставить минерам расчеты для изготовления кумулятивных зарядов, рецепты и технологию изготовления тестообразных, или, как их стали называть позже, пластиковых ВВ, которыми можно было заполнять емкости любой формы. Кафтанов направил к своим помощникам — С. А. Балезину и К. Ф. Жигачу. Так и встретились.

— Балезин слушает! — раздалось в трубке. Я поздоровался, назвался, сказал зачем звоню.

— Приходите, рад буду видеть! У Балезина я провел около получаса. Химические формулы, заполнявшие тетрадь немецкого офицера, заинтересовали Степан Афанасьевича:

— Немедленно передам это ученым!

— Тут действительно что-то важное, ценное?

— Подождем заключения ученых! — улыбнулся, уклоняясь от прямого ответа Балезин. Зачем нужен ОУЦ? Я не воспользовался предложением начальника инженерных войск отдохнуть, поехал после разговора с Балезиным не домой, а в один из переулков за станцией метро «Сокол». Там располагался Оперативно-учебный центр Западного фронта, первое фронтовое партизанское детище. В помещении средней школы, занятой ОУЦ, встретил все такой же хлопотливый, приветливый и не отвыкший от гражданского обращения Иван Петрович Кутейников:

— Илья Григорьевич! Дорогой! Здравствуйте! Спешить в ОУЦ у меня имелись веские причины. Судьба центра тревожила. За время своего существования он подготовил и перебросил во вражеский тыл почти четыре тысячи партизан, изготовил в мастерских более двадцати тысяч различных мин и более двадцати пяти тысяч особых ручных гранат. Созданные оперативно-учебным центром партизанские школы сделали еще больше! Но теперь, к весне сорок второго, здесь царил "полный штиль", как выразился в недавнем письме Кутейников. Крайне необходимых средств центру не отпускали, все попытки получить рации оказались безуспешными, а забрасывать партизана диверсантов глубокий вражеский тыл без надежды давать им необходимые указания, получать нужные сведения, выбрасывать им в указанные места взрывчатку и оружие представлялось бессмысленным: сорок первый год отошел в прошлое, действовать на коммуникациях врага следовало продуманно, по плану, во всеоружии мастерства и средств борьбы! Проходя за Кутейниковым в кабинет, я обратил внимание на одежду и обувь курсантов: обмундирование на них было зимнее. В кабинете Петр Иванович подтвердил, что летнего не выдают. И, понизив голос, доверительно сообщил:

— Пошли разговоры, что нас вскорости вообще ликвидируют, Илья Григорьевич! Сам посуди: ребята давным-давно программу обучения прошли, а их никуда не посылают, да и одевать, похоже, не собираются.

— И мысли такой не допускаю! Не могут центр ликвидировать!

— Оно вроде не должно бы… А с другой стороны, штаты-то наши до сих пор не утверждены, хоть девять месяцев прошло! Иван Петрович выглядел удрученным.

— Будем оптимистами! — сказал я. — У руководства, надо полагать, хлопот без ОУЦ хватало, а мы должной настойчивости не проявили. Ободрить Кутейникова ободрил, но на свою по-прежнему пустую квартиру возвратился встревоженный, обеспокоенный. Развернул карту, долго сидел над ней. Линия фронта все еще в шестистах-тысяче километров от западной государственной границы. Оккупанты хозяйничают на территории, занимающей, по самым скромным подсчетам, площадь в миллион квадратных километров! Но ведь минимум четвертая часть этой площади находится вне контроля фашистских войск и фашистской администрации, а растянутые на многие сотни километров коммуникации врага проходят через леса и непролазные болота, по партизанским краям и районам!.. Еще в тридцать восьмом году я предлагал наркому обороны создать спецчасти для минирования и разрушения вражеских путей сообщения. Даже штаты таких частей разработал. Возвращался я к идее создания спецчастей не раз и во время войны. А поскольку от Пономаренко не было ни слуху ни духу, подумал, что сейчас сформировать специальные части можно из курсантов ОУЦ и различных партизанских школ, из испанских добровольцев, и сформировать быстро, без особых трудностей! А уж кадровые-то войска всем необходимым наверняка обеспечат! Я разыскал альбом с фотографиями, запечатлевшими результаты действия минеров в Испании, сделал кое-какие выкладки и на следующий день пошел к генералу Воробьеву. Однако генерал охладил мой пыл.

— Поймите меня правильно, — сказал Воробьев. — Я не противник действия минеров в тылу врага. Я за самые активные действия инженерной разведки, за посылку минеров на вражеские коммуникации, за широкое применение во вражеском тылу мин замедленного действия! Следует, видимо, включать в оперативны мероприятия штабов фронтов и армий операции инженерных войск по разрушению вражеского тыла. Но… Он даже руками развел:

— Ведь нарушением работы тыла противника призваны заниматься части Отдельной мотострелковой бригады особого назначения! И неуместно мне, начальнику инженерных войск, ставить перед руководством вопрос о создании для этой же цели еще и специальных инженерных частей! Согласны вы с этим? Идея OMCBQHa принадлежит Павлу Судоплатову из НКВД. Омсбоновцы (ребята — орлы, кровь с молоком! Сам видел) должны были громить тыловые части и гарнизоны противника. К их счастью, бригаду так и не удалось укомплектовать полностью. В тыл врага забрасывались отдельные группы и отряды.

— Однако наши мины, товарищ генерал, могли бы парализовать вражеский транспорт!

— Меня убеждать не надо, сами видите!.. Забирайте альбом, может пригодится, и — за штаты специальных инженерных бригад, товарищ полковник! Сейчас прежде всего — эти штаты! Спуститесь наконец с облаков на землю. На землю я спустился, над штатами инженерных бригад специального назначения работал вместе с другими товарищами самым добросовестным образом, но мысль о создании частей для нарушения работы вражеских путей сообщения не оставлял: ведь штаты инженерных бригад необходимых средств для действий в тылу врага не предусматривали. И тут осенило: нынешний заместитель наркома обороны, начальник артиллерии Красной Армии Николай Николаевич Воронов, в бытность свою старшим советником республиканской армии Испании, очень лестно отзывался о подразделениях минеров, действующих во франкистском тылу! Может, не забыл, может, держится прежнего мнения о минерах?! Добился приема у Воронова. Высокий, худощавый, он остался таким же, каким был в Испании: моложавым, подчеркнуто вежливым и любезным.