Полковник Нагорный вскинул руки:

— Глядите-ка, Денис Давыдов пожаловал! Ну что, наладил партизанские дела?

— Разве я один их налаживаю?

— Прекрасно! Теперь эти дела вообще пойдут без тебя. Ты нужен в отделе. Лето кончилось, а загар даже не коснулся лица Нагорного.

— Что, не похож на жениха? — усмехнулся Михаил Александрович. — Знаю. Тяжелое время, Илья Григорьевич… Ты будешь заниматься заграждениями под Москвой.

— Под Москвой?

— Да. Нельзя допустить никаких случайностей… Кстати, идем, представлю тебя новому начальнику управления: вступил в должность генерал Котляр. Генерал-майор Леонтий Захарович Котляр повторил то, о чем уже сообщил Нагорный. Несколько дней я принимал участие в формировании новых частей, выезжал на оборонительные рубежи вокруг столицы, даже облетал их, выясняя, где и как усилить заграждения, пока не получил новый приказ: выехать на Западный фронт, проконтролировать возведение оборонительных рубежей в районе Вязьмы. Пробыл под Вязьмой три дня. На четвертый вызвали в штаб фронта:

— Немедленно в Москву! Даже с товарищами-минерами попрощаться не успел. И вот опять Москва, знакомые желтые стены второго дома Наркомата обороны. Смахнув пыль с сапог, одернув измятую гимнастерку, поднимаюсь прохладными лестничными маршами в привычно темноватый коридор. До чего же прочно и неизменно все в этом здании! Генерал-майор Котляр ждет:

— Рад, что поспешили! Вызов связан с изменением обстановки и некоторыми новыми планами… Положение на Юго-Западном фронте вам известно? Из сводок Совинформбюро я знал, что на Юго-Западном фронте противник рвется к Киеву, наши войска ведут трудные, кровопролитные бои, отстаивая святыни Русской земли, мать городов русских. Котляр с силой провел ладонью по седеющему ежику волос; — Киев оставлен 19 сентября. Враг угрожает харьковскому промышленному району и Донбассу. Киев оставлен?! Голос Котляра звучал, как из-за каменной стены, услышанное не укладывалось в сознании: в тяжелом положении четыре армии; выходят из окружения, сражаясь отдельными отрядами; закрепиться на новых рубежах войска не успели; тяжелые бои на трехсоткилометровом участке фронта… Меня вернули к действительности жестко произнесенные начальником управления слова о том, что Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение содействовать войскам Юго-Западного фронта в обороне харьковского района массовыми минно-взрывными заграждениями и, что — в случае продвижения противника — придется заминировать и разрушить в Харькове все объекты, имеющие военное значение. "Все объекты" — означало; важнейшие заводы и фабрики, мосты, "паровозное депо, аэродромы…

— В Харьков направляется специальная оперативно-инженерная группа, — сказал Котляр. — Ее начальником назначены вы. Берите бумагу и составляйте заявку на необходимую технику. Учтите, в вашем распоряжении всего одни сутки. Замахивайтесь только на то, что успеете получить. Тяжело опустился в кресло, положил руку на телефонную трубку:

— Сейчас доложу о вашем прибытии, договорюсь, когда примут в Ставке. Маршал Шапошников В Ставке Верховного Главнокомандования нас принимал глубокой ночью начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников. Маршала я не встречал с 1936 года, со дня отъезда в Испанию. Тогда он был улыбчив и жизнерадостен, а теперь выглядел мрачным. Понять состояние Шапошникова было не трудно. Враг смыкал кольцо блокады вокруг Ленинграда, рвался к Одессе и Москве, только что захватил Киев, фашистские полчища наводнили Белоруссию, положение выглядело не просто трудным, а угрожающим. Обрисовав обстановку, сложившуюся на Юго-Западном фронте, маршал поглядел мне в глаза:

— Операцию «Альберих» помните? Конечно, я хорошо помнил эту операцию: в марте 1917 года, совершая вынужденный отход из Франции за так называемую "линию Зигфрида", кайзеровские войска в течение пяти недель проводили массовые разрушения и массовые минирования на площади около четырех тысяч квадратных километров. Военные историки считали операцию «Альберих» самой значительной по массовому разрушению и минированию.

— Так вот, — не отводя взгляда, продолжал Шапошников, — разрушать и минировать в районе Харькова придется на гораздо большей площади, а пяти недель для работы гарантировать не могу. Действовать придется быстро, товарищ полковник. И повернулся к генералу Котляру:

— Заявку подготовили?

— Так точно, товарищ маршал! — ответил Леонтий Захарович. Я подал Шапошникову исписанные листы. Взяв карандаш, маршал углубился в чтение. Покачал голо-вой:

— С запасом, голубчик, делали! Вы же знаете, со средствами и силами плоховато! Карандаш зачиркал по заявке.

— Утвердим вот в таком сокращенном виде, — твердо сказал маршал и поставил свою подпись. Рассмотреть поправки Шапошникова не удалось: он поднялся, показывая, что аудиенция окончена.

— Собирайте людей, получайте необходимое и немедленно в Харьков! — напутствовал маршал. — Помните: ни одного несчастного случая. Для наших войск мины должны быть безопасны. Я осмелился заметить:

— При таких масштабах и таких темпах… Дорога на Харьков День 28 сентября 1941 года запомнился крепко. Метаться пришлось по всему городу, зато за одни сутки я и дела в Главном военно-инженерном управлении переделал, и людей для новой оперативной группы отобрал, и минновзрывную технику получил, и транспортом группу обеспечил. Со мной выезжали в Харьков пятнадцать командиров инженерных войск, несколько инструкторов из ОУЦ и спецподразделение военинженера 2-го ранга Владимира Петровича Ястребова, имеющее на вооружении радиомины. Правда, радиомин выдали только тридцать штук, взрывателей и замыкателей замедленного действия менее трех тысяч, замыкателей, реагирующих на сотрясение, лишь пятьсот штук, но начинать с этим можно было. Сожалел я только о том, что не успел надлежащим образом поговорить с отобранными в группу молодыми командирами, не предупредил их об особой секретности задания. Но для этого потребовалась бы поездка в военно-инженерное училище, а времени не оставалось… Утро двадцать девятого сентября сорок первого года начиналось в Москве уныло, нехотя. Ночью сыпал нудный, сиротский дождичек, рассвет никак не мог пробиться сквозь низкие, разбухшие облака, разогнать влажный сумрак. Зашторенные окна не пропускали свет, казались слепыми. Глухо стучали сапоги патрулей, в подъездах сутулились фигуры жильцов — дежурных по ПВО, с бульваров и набережных тянулись к угрюмому небу тросы аэростатов заграждения, по Садовому кольцу с лязгом двигалась танковая рота. Автоколонна выбралась на Харьковское шоссе, а во второй половине дня благополучно прибыла в Орел. Тут пришлось задержаться, заправляя машины, и на полпути к Курску нас застала ночь. Непроглядная, тоже дождливая. Включать фары нельзя, ехать с затемненными — опасно. Стали искать место для ночлега. Выбрали укромную лощинку, решили устраиваться, но поблизости не оказалось воды, и пришлось двинуться дальше. Так и ползли на малой скорости до самого Курска. Но какое же счастье, что возле лощинки не нашлось воды: той же самой ночью фашистские войска перерезали шоссе в том районе, где мы чуть не заночевали! В Курске автоколонна не задержалась: враг яростно бомбил, его артиллерия била совсем близко, подвергать риску людей и технику мы не имели права. И вот первое октября, около полудня, в степной дали появились тучи дыма над темным силуэтом города. Харьков. Наконец! Генерал Невский Начальника инженерного управления фронта, генерал-майора Георгия Георгиевича Невского, автора объемистых трудов по фортификации, пользовавшегося среди военных инженеров широкой известностью, я знал до сих пор понаслышке. Невский выслушал доклад стоя и лишь затем, усадив меня, опустился в кресло сам:

— Признаться, мы волновались: на орловском направлении обстановка весьма тяжелая… Вас, конечно, интересует, какие силы и средства может выделить оперативной группе фронт? Думаю, не очень-то вас обрадую. Можем выделить только пять батальонов для устройства минновзрывных заграждений и одну роту для устройства электрозаграждений.