ОСЕНЬ Les sanglots longs… Раul Verlaine[1] Лес окрылен, веером — клен. Дело в том, что носится стон в лесу густом золотом… Это — сентябрь, вихри взвинтя, бросился в дебрь, то злобен, то добр лиственных домр осенний тембр. Ливня гульба топит бульвар, льет с крыш… Ночная скамья, и с зонтиком я — летучая мышь. Жду не дождусь. Чей на дождю след?.. Много скамей, но милой моей нет!.. Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах. Москва: Худож. лит., 1974. ТВОРЧЕСТВО Принесли к врачу солдата только что из боя, но уже в груди не бьется сердце молодое. В нем застрял стальной осколок, обожженный, грубый. И глаза бойца мутнеют, и синеют губы. Врач разрезал гимнастерку, разорвал рубашку, врач увидел злую рану — сердце нараспашку! Сердце скользкое, живое, сине-кровяное, а ему мешает биться острие стальное… Вынул врач живое сердце из груди солдатской, и глаза устлали слезы от печали братской. Это было невозможно, было безнадежно… Врач держать его старался бесконечно нежно. Вынул он стальной осколок нежною рукою и зашил иглою рану, тонкою такою… И в ответ на нежность эту под рукой забилось, заходило в ребрах сердце, оказало милость. Посвежели губы брата, очи пояснели, и задвигались живые руки на шинели. Но когда товарищ лекарь кончил это дело, у него глаза закрылись, сердце онемело. И врача не оказалось рядом по соседству, чтоб вернуть сердцебиенье и второму сердцу. И когда рассказ об этом я услышал позже, и мое в груди забилось от великой дрожи. Понял я, что нет на свете выше, чем такое, чем держать другое сердце нежною рукою. И пускай мое от боли сердце разорвется — это в жизни, это в песне творчеством зовется. 1943 Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва: Просвещение, 1968. ИНОСТРАНЕЦ Знаете, где станция „Площадь Революции“? Гам вот иностранца я увидал на улице. Не из тех, которые ради интереса шлются к нам конторами кругосветных рейсов. Не из тех, что, пользуясь биржевым затишьем, ищут вплоть до полюса, где поэкзотичней. Мой шагал в дубленой шубе из овчины, а глаза влюбленные, и не без причины! Смуглотой румянятся скулы южной крови. Был мой „иностранец“ — черно — угле — — бровый! Он идет приглядывается к людям на панели, видит, как прокладываются под землей туннели, видит, как без долларной ростовщицкой лепты обгоняем — здорово! — сроки пятилетки. И горят глаза его, потому что чувствует: это все хозяева по снегу похрустывают, это те, что призваны первые на свете солнце коммунизма встретить на рассвете! Все тебе тут новое, книги не налгали, и лицо взволнованное у тебя, болгарин! По глазам угадываю мысль большую эту: хочешь ты Болгарию повести к расцвету! Будущность могучую родине подаришь! По такому случаю руку дай, товарищ! Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва: Просвещение, 1968. |
