— Можно и восемь, — заметил Павел Петрович.
— Можно, отчего же!
И потом, уже на месте поединка:
— Нет, заряжайте вы, а я шаги отмеривать стану. Ноги у меня длиннее, — прибавил Базаров с усмешкой. — Раз, два, три…
— Евгений Васильевич, — с трудом пролепетал Петр (он дрожал, как в лихорадке), — воля ваша, я отойду.
— Четыре… пять… Отойди, братец, отойди; можешь даже за дерево стать и уши заткнуть, только глаз не закрывай; а повалится кто, беги подымать. Шесть… семь… восемь… — Базаров остановился. — Довольно? — промолвил он, обращаясь к Павлу Петровичу, — или еще два шага накинуть?
— Как угодно, — проговорил тот, заколачивая вторую пулю.
— Ну, накинем еще два шага. — Базаров провел носком сапога черту по земле.
Базарову, в принципе, все равно — десять будет шагов или восемь. Он иронизирует над этой игрой, в которую его втянул Павел Петрович. С точки зрения ритуала, столь педантично соблюдаемого Кирсановым, оба эти расстояния равно допустимы — это и не „пробочные“ двадцать, и не бретерские три. Но Базарову это смешно. Почему именно десять? Разве они ненавидят друг друга именно на десять шагов, а не на восемь? Разве тут дело в числе?
Не следует забывать еще и того, что Павел Петрович „вот уже пять лет, как не стрелял“ из своих пистолетов (и неизвестно, чистил ли он их в течение этого времени). Можно быть уверенным, что и из других пистолетов он тоже не стрелял.
И наконец, еще одно: в десяти шагах у них ближние барьеры, а ведь разошлись они на тридцать и выстрелили, видимо, шагов с двадцати (Кирсанов выстрелил, не доходя до барьера, а Базаров и вообще „тихонько двинулся вперед“).
Так что же это тогда, фарс?
Но ведь все вполне серьезно: „Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович пошел на него, заложив левую руку в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… Он мне прямо в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану смотреть на цепочку его часов…“ Что-то резко зыкнуло около самого уха Базарова, и в то же мгновение раздался выстрел. „Слышал, стало быть ничего“, — успело мелькнуть в его голове. Он ступил еще раз и, не целясь, надавил пружинку».
Ритуал заставляет героев действовать против воли (по крайней мере — против своих предварительных планов), но и возникшие во время поединка намерения не осуществляются. Метивший «прямо в нос» Кирсанов дал промах, стрелявший «не целясь» Базаров ранил соперника в ляжку (впрочем, если бы он целил в ляжку — попал бы непременно в живот).
Но дуэль достигла своего результата. Павел Петрович так и не смог «исправить» Базарова: остались и его ерничество, и его «дело» — медицина («теперь я уже не дуэлист, а доктор»), и его плебейский демократизм (камердинер Петр — свидетель). Но Базаров при всем том все-таки исполнил ритуал — и даже не издевался особенно над дуэлью, не предлагал драться через платок или на скальпелях. Оказавшись в критическом ситуации, они убедились, что могут уважать друг друга. Кирсанов: «Дуэль, если вам угодно, не возобновляется. Вы поступили благородно… сегодня, сегодня — заметьте». В чем благородство? В том, что подтрунивал до самого барьера? Что стрелял не целясь? Что рану перетянул?
Базаров: «О прошлом вспоминать незачем». Уж не извинения ли они друг у друга просят? Уж не отпускают ли грехи? Отнюдь. «Павел Петрович старался не глядеть на Базарова; помириться с ним он все-таки не хотел; он стыдился своей заносчивости, своей неудачи, стыдился всего затеянного им дела, хотя и чувствовал, что более благоприятным образом оно кончиться не могло. <…> Молчание длилось, тяжелое и неловкое. Обоим было нехорошо. Каждый из них сознавал, что другой его понимает. Друзьям это сознание приятно, и весьма неприятно недругам, особенно когда нельзя ни объясниться, ни разойтись». Им неловко от происшедшего — но именно так они избежали ненужных сцен и унизительных оскорблений.
Но вернемся к расстоянию между стреляющими на дуэли. Расстояние меньше восьми шагов считалось принадлежностью смертельных, «кровавых» поединков. Чаще всего в этих случаях назначались три шага. При таком расстоянии выстрелы по очереди не имели смысла: если дать одному из соперников на трех шагах прицелиться и спокойно выстрелить, то другому можно и пистолета не заряжать. Бессмысленна была бы и дуэль с выстрелами по желанию — оба соперника желали бы только одного: выстрелить как можно быстрее. Поэтому при малых расстояниях поединки проводились с выстрелами по команде. Единственная тактика и единственный шанс остаться в живых (идя на такие условия, далеко не все оставляли себе надежду на возможность уцелеть, но все-таки…) — это выстрелить первым, и настолько опередить соперника, чтобы он еще не успел навести оружие. Этот шанс был бесконечно мал, и чаще всего после дуэли на малых расстояниях обоих соперников уносили тяжело раненными или убитыми.
При таких неизбежно кровопролитных дуэлях, как правило, основное соперничество, основная борьба выносились за рамки боя. Взаимное психологическое давление, нагнетаемая демонстрация бесстрашия, пренебрежения к смертельной опасности, уверенность в удаче напоминали игру в покер, где главное заключается не во вскрытии карт, а в игре на повышение ставок.
Такие дуэли носили мистический, сакраментальный характер, что проявлялось, в частности, и в специфических способах организации пространства боя: объявлялись не только поединки на трех или пяти шагах, но и «в могиле» — когда соперники стрелялись в свежевырытой могиле (подразумевалось, что погибший будет в этой могиле и похоронен); или «через платок» — когда соперники стрелялись, держа между собой левыми руками два края одного платка.
Чтобы немного уменьшить неизбежность кровавого исхода, внести элемент непредсказуемости, часто применялось такое осложняющее дополнительное условие: соперники у барьеров стояли спиной друг к другу и по команде должны были сначала обернуться, а уже потом выстрелить.
Но в любом случае дуэль на малом расстоянии была принадлежностью бретерского типа поведения. Требование ее могло служить своеобразной визитной карточкой бретера. Как говорил Денис Давыдов о Федоре Уварове-Черном: «Бедовый он человек с приглашениями своими. Так и слышишь в приглашениях его: „Покорнейше прошу вас пожаловать ко мне пообедать, а не то извольте драться со мною на шести шагах расстояния“» {37, т. 8, с. 468–469}.
По сравнению с дуэлью с места, дуэль со сближением давала возможность каждому сопернику найти свою линию поведения, определить свою тактику и сделать свой выбор.
При дуэли со сближением секунданты отмечали для каждого из соперников два барьера — «дальний» и «ближний». Между ближними барьерами расстояние почти никогда не превышало десяти шагов. Возможны были и варианты с одним общим ближним барьером. Дальние барьеры отстояли от ближних на пять — пятнадцать шагов каждый. Перед началом дуэли секунданты расставляли соперников на дальние барьеры. По команде («Сходитесь!» или «Сближайтесь!») каждый из дуэлянтов имел право двигаться в сторону противника до ближнего барьера или оставаться на месте, прицеливаться и производить первый выстрел по своему усмотрению.
Существовало четыре варианта правил, по которым производился второй выстрел. Противники должны были: 1) оставаться на своих местах (т. е. на том расстоянии, с которого был произведен первый выстрел); 2) и 3) один из них выходил на ближний барьер, а другой оставался на месте; 4) оба выходили на свои ближние барьеры.
Первый вариант был самый простой и нелогичный. В нем таилась опасность профанации: поскольку дальние барьеры отстояли друг от друга на достаточно большое расстояние, один из дуэлянтов, желающих окончить дело с наименьшим риском для себя, мог выстрелить первым как можно быстрее, пока соперник не успел приблизиться, и тем вынудить его также стрелять издалека.
По второму варианту дуэлянт, произведя выстрел, должен оставаться на месте, а его соперник имеет право продолжить движение до своего ближнего барьера и стрелять с него. В этом варианте также был довольно существенный недостаток: если первый выстрел ранил дуэлянта, то он чаще всего просто не мог воспользоваться своим правом выйти к барьеру. Да и излишне миролюбивый дуэлянт быстрым выстрелом мог обеспечить ответный с расстояния примерно двадцати шагов.
