Вообразим и другое общее переживание этого спроецированного образа. У женщины бурные отношения с мужчиной. Она находит его творческим и интересным, но постоянно безответственным, раздражающе отчужденным и, по всей видимости, неверным. Она часто раздражается и сердится и однажды заявляет, что уходит от него. Но ее беспокоит и тот факт, что во всех ее взаимоотношениях с мужчинами на протяжении последних нескольких лет сама модель, схема этих отношений оказывается той же самой. Лица, имена и индивидуальные привычки были разными, но каждый партнер оказывался возбуждающимся и холодным, творческим, но безответственным. Каждое отношение во многом начиналось, развивалось и заканчивалось одинаковым образом. Образ, который она сохраняла о мужчине, анимус или Чертова Травка, вовлекал ее силой проекции в отношения именно с этими мужчинами и структурировал ее переживания этих отношений. Возможно, что она мечтала об ответственных, но скучных бизнесменах, интересных, но безответственных артистах, и испытывала определенную трудность в том, чтобы быть ответственной к самой себе и своим собственным творческим побуждениям.
Мы переживаем аниму/анимус не только в проецированной форме. Образ противоположного пола, который мы сохраняем и носим в себе, возникает также и в сновидениях. И эти же образы стоят позади наших некритичных чувств, настроений, мнений, вдохновений, интриг, фантазий и так далее. Рассмотрение этих разнообразных проявлений бессознательного ведет к самопознанию и постижению более глубоких тайн жизни. Этот процесс изучения и оценки есть то, что дон Хуан называет приручением союзника.
Перед тем, как добраться до семян Чертовой Травки, приходится сражаться со всеми опасными аспектами этого психологического процесса. Анима и анимус, пишет Юнг, являются "обманчивыми фантазмами, замешанными на высоком смысле и самой зловредной бессмыслице; подлинный покров Майи, соблазняющий и сбивающий всякого смертного с пути".[81] И дон Хуан говорит, что Чертова Травка соблазнительна, коварна, изворотлива, "сурова и безжалостна со своим протеже", постоянно проверяя границы его понимания и характер. Комплекс, персонифицируемый Чертовой Травкой, нашептывает нам о нашем непризнанном величии, а позже напоминает нам, что мы никогда ничего не добьемся. Когда мы в «чертовском» настроении или в аффекте, травка забирает нас. Дурман-трава настаивает, чтобы мы были совершенны и рассуждает о наших несовершенствах. Она соблазняет нас и втягивает в сексуальность, в амбиции и побуждает к творчеству. Объективность не характерна для первых трех частей или «голов» Чертовой Травки. Фактически сами слова «всегда» и «никогда» часто сигнализируют о присутствии анимы или анимуса: "Ты всегда занят, когда я о чем-нибудь тебя прошу!" или "Ты никогда не повзрослеешь!" Мы совращены Чертовой Травкой в полное отождествление со своими эмоциями, мнениями и фантазиями, но персонифицируясь с самой этой травой или анимой/анимусом, мы оказываемся в состоянии уловить автономную природу этого комплекса и постигнуть его истинное намерение или цель.
Комплекс Чертовой Травки персонифицирован Кастанедой еще в одном случае, а именно, как "существо ночи", совращающее человека с его пути с помощью мелодичных звуков. [82] Во время прогулки в горах вечером дон Хуан значительно опередил Карлоса, и Карлосу пришлось следовать за ним, прислушиваясь к его шагам и звукам совиного крика, который имитировал дон Хуан. Отличительным признаком этой имитации было то, что они вначале звучали «резко», а затем мелодично и приятно. "Существа ночи", однако, производят "очень мелодичные звуки", и им трудно имитировать резкие человеческие крики или крики птиц. По мере того, как Карлос двигался вслед за доном Хуаном, он начал слышать слева мягкое звучание крика совы. Черная масса метнулась впереди наперерез, и Карлос услышал еще более захватывающий совиный крик, но такой мягкий и успокаивающий, что он невольно остановился. В этот момент он услышал резкие крики дона Хуана и стремительно бросился вперед.
Точно так же анима может заманивать мужчину и сбивать его с пути. Карлос, как мы уже видели, сбит с пути своей депрессией, чувством никчемности, неуверенности в себе. Фон Франц описывает этот негативный аспект анимы в книге "Человек и его символы" .
В своем индивидуальном проявлении характер мужской анимы, как правило, определяется и формируется матерью. Если мужчина чувствует, что что мать оказывала на него отрицательное влияние, его анима будет часто выражать себя в раздражительном и подавленном настроении, неуверенности, ненадежности и ранимости… Эти "капризы анимы" являются причиной некоторой тупости, страха болезни, импотенции или несчастного случая. Все и жизни приобретает печальный или гнетущий характер. Такие мрачные состояния могут даже подтолкнуть к самоубийству, тот самый случай, когда анима становится демоном смерти. [83]
В гомеровской «Одиссее» сирены ведут себя как "существа ночи" и стремятся сбить Одиссея с пути. Одиссей привязывает себя к мачте, а уши своих спутников заклеивает воском, чтобы нежное пение сирен не увлекло их на берег. Одиссей, как и Карлос, уже получил предостережение о темной стороне бессознательного, о соблазнительной стороне красоты, о темноте кажущейся невинной красоты:
Прежде всего ты увидишь сирен, неизбежною чарой
Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных
Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближась, их гладкий
Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетних
В доме своем никогда не утешить желанным возвратом-
Пением сладким сирены его очаруют, на светлом
Сидя лугу; а на этом лугу человечьих белеет
Много костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья. [84]
Когда человек сталкивается с несущими смерть аспектами анимы/анимуса, то возникает тайная сила, — его привязанность к повседневной жизни. У Одиссея это дом и семья, у Карлоса — влечение к «резким» человеческим звукам дона Хуана. Фактически, притягательная сила бессознательного часто приобретает эффект усиления сознательной позиции. Из страха мы компенсируем влечение к Чертовой Травке утверждением ценностей сердца, разъясняя, кто мы такие. «Мужество», необходимое для взаимодействия с Чертовой Травкой, и есть та сила убеждения относительно своей подлинной личности.
В своих отношениях с анимой воин идет дальше, чем охотник, и вступает с ней в диалог в активном воображении. Юнг описывает этот процесс и его последствия в "Воспоминаних, сновидениях, размышлениях":
Именно она, [анима] соединяет образы бессознательного с сознательным разумом, и я ценю ее, главным образом, за это. На протяжении десятилетий я всегда обращался к аниме, когда чувствовал нарушенным свое эмоциональное поведение, а бессознательное давало почувствовать, что в нем что-то созревает. Тогда я спрашивал аниму: "Что ты собираешься предпринять? Что ты видишь? Я хотел бы знать". После некоторого сопротивления она обычно выдавала образ. Как только появлялся образ, беспокойство эмоций перерастало в интерес и любопытство по поводу тех образов, с помощью которых она связывалась со мной, так как я должен был попытаться понять их наилучшим образом, точно так же, как и сновидение. [85]
Таким образом, человек способен уловить бессознательные процессы, когда они еще в «зародыше» и не пустили корней. Тогда сознание способно выделить то, что значимо и ценно из деятельности анимы/анимуса, и более полно и мудро участвовать в разворачивающихся событиях. [86] Таким образом, человек «приручает» четвертую «голову» Чертовой Травки.
В процессе приобретения союзника Чертовой Травки, важно не заморозить контрсексуалъный аспект данного комплекса. Заманчиво прийти к обобщающему выводу, отметив, что комплекс мужской анимы несет в себе качество эффективности (эмоциональную, настроенческую основу), поскольку мужчины имеют обыкновение представлять женщин более эмоциональными, а комплекс женского анимуса преимущественно абстрактен по своему качеству (идеи, мнения), потому что женщины склонны, видеть мужчин более рациональными. Однако такой подход несостоятелен по двум причинам: первая — потому, что индивид несет в себе больше индивидуального, чем общего, и вторая — поскольку сами мыслимые нами качества, — быть женственным или мужественным, не имеют в себе универсальной основы (validiti), а существуют скорее как тенденции, тренды (кстати, выходящие из употребления) в нашей собственной культуре, в наше время. По всей видимости, были времена, когда мы стояли ближе к своим биологическим корням, когда индивиды соответствовали специфическим сексуальным чертам, легко распознававшимся как женственные или мужественные. И мужчины, и женщины продолжают переживать друг друга как отличных от самих себя и будут продолжать переживать это отличие, как нечто влекущее и беспокоящее, не обращая внимания на специфическую природу такого различия. Хотя наши образы могут меняться, они останутся постоянным психологическим фактором, с которым мы имеем дело в качестве анимы, анимуса или Чертовой Травки. Но далее невозможно приписывать особые черты мужскому или женскому принципу, мужчинам или женщинам со штампом абсолютной истины. В процессе индивидуации мы ощущаем призыв осознать себя в качестве индивидов, то есть довериться и следовать своему собственному уникальному опыту, невзирая на то, соответствует он или нет общему направлению.
