Все расселись вокруг стола. Бергамов, Телегин, Додоев и Самоедов — с одной стороны, Сергей Иванович — с другой.

«Как в трибунале», — мелькнуло в голове у него.

— Ну что ж, начнем, — Бергамов вдруг скупо улыбнулся, и у Сергея Ивановича отлегло от сердца.

Свой, свой!

— Думаю, что выражу общее мнение, — продолжил Бергамов, — если скажу, что мы рады приветствовать нашего нового товарища. Достаточно долгая проверка подтвердила, что он достоин доверия.

Остальные согласно кивнули.

— Более того. Высокие деловые качества и инициативность, проявленные Сергеем Ивановичем в процессе выполнения возложенных на него поручений, позволили нам сделать вывод о возможности привлечения Сергея Ивановича не только к исполнению, но и к обсуждению и принятию определенных решений политического совета «Воли народа», который мы имеем честь представлять. Естественно, в той части, которая касается вверенного ему подразделения.

Додоев тихонько кашлянул.

Бергамов замолчал и вопросительно посмотрел на него.

— Уважаемые! — тихо сказал Додоев. — Ну посмотрите — волнуется человек! Совсем бледный! Давайте же выпьем для начала по народному обычаю, поздравим его! И ему станет легче, и нам веселей. Как говорят в народе, большое дело надо делать с легким сердцем!

Члены политсовета переглянулись и заулыбались.

Самоедов подмигнул Сергею Ивановичу и тот сразу догадался, что с его стороны будет самым уместным в этот момент. Быстро, но не суетясь, он подошел к горке, по наитию достал серебряный поднос, шарообразные хрустальные бокалы размером с крупное яблоко, бутылку двадцатилетнего коньяка «Хеннесси».

Ловко орудуя обнаруженным там же пробочником, откупорил бутылку. Составил все это на поднос и водрузил его в центр стола.

Додоев наполнил бокалы и поднялся.

— Так выпьем же за нашего нового товарища! За наше дело, которое позволит нам жить богато и счастливо в успокоенной стране! За «Волю народа»!

Все выпили.

Обстановка сразу же сделалась менее официальной. Бергамов постучал массивным обручальным кольцом по бокалу, требуя внимания.

— Думаю, настало время посвятить Сергея Ивановича в стратегические планы нашей организации.

Он встал и прошелся по салону, собираясь с мыслями.

Подошел к карте России.

— Как говаривали предки, земля наша велика и обильна — но порядка в ней нет.

Пухлая рука легла на карту где-то в районе Урала.

— Народ глуп. Мечется без пастыря, как стадо баранов, не в силах даже внятно сформулировать свои интересы, не то что их отстаивать. Верит всякой ерунде и готов за нее жизнь положить — лишь бы соврали красиво. Однако терпелив и работящ, что важно. Управление — бездарно, что при царе-батюшке, что при коммунистах. И уж тем более сейчас. Вместо ясных, осознанных прагматических целей — беспочвенные химеры. Самодержавие, православие, народность, коммунистическое царство божие на земле, общечеловеческие ценности, какой-то там народный капитализм — бред, не имеющий ничего общего с реальностью. Годится только как красивая сказка для мобилизации быдла, да и то на самое непродолжительное время.

Бергамов подошел к столу, оперся на него, нависая над Сергеем Ивановичем. Тон его становился все жестче и жестче.

Сергею Ивановичу опять стало не по себе.

— Между тем все очень просто. Для успешного и эффективного функционирования такого государства, как Россия, необходимо неукоснительное соблюдение всего лишь трех основополагающих принципов.

— Простите, каких? — пискнул неожиданно для самого себя Сергей Иванович.

Бергамов досадливо дернул головой.

Видно было, что он увлекся, говорит о наболевшем и давно уже продуманном до мелочей.

— Первое. Несменяемая власть ответственных людей, которым одновременно принадлежит и все достояние России. Богатства России слишком велики, чтобы рассовывать их по частным карманам. Народ профукает, как пьяница в кабаке, а олигархи растащат по заграничным крысиным норам. Второе. Народ должен работать и получать за это скромное, но достаточное содержание. Дело власти — научить тех, кто не может, и заставить тех, кто не хочет. Как детям не дают спичек, так и народу нашему всякие там свободы ни к чему. Для его же собственного блага и для стабильности государства.

— А третье? — опять высунулся Сергей Иванович.

Самоедов сморщился, как будто лимон проглотил. Однако Бергамов уже ни на что не обращал внимания.

— И третье, — загремел он. — Никаких собственных промышленностей, наук, искусств и прочей дребедени. Богатство России — недра. Зачем же все остальное? Народу это не нужно! Народу нужна уверенность в завтрашнем дне. А государству нужны сильные внутренние войска, спецслужбы — для поддержания этой самой уверенности. Сырьевой придаток? Да, мы не боимся этого слова. Только привязавшись к Западу сырьевой пуповиной, мы будем в состоянии стравить его с Китаем и обеспечить таким образом защиту наших восточных рубежей. А Западу незачем будет нас оккупировать, если мы сами установим в своей стране жесткий порядок. Только таким путем мы сможем обеспечить целостность и независимость нашего государства — под нашим руководством.

Бергамов первел дух.

Отошел к окну, повернулся к собравшимся спиной, достал из массивного золотого портсигара с монограммой тонкую коричневую сигарету, закурил.

— Видишь как, Сергей Иванович? — раздался вкрадчивый голос Телегина. — А иначе никак! Ну, тебе тут Самсон Эдуардович теорию изложил, а я, пока он отдыхает, к практике перейду. К той ее части, которая на данный момент непосредственно тебя, милок, касается.

Телегин поднялся со своего места, обошел вокруг стола и пересел в соседнее с Сергеем Ивановичем кресло.

— Маргарет Тэтчер, умная баба, — начал он, придвинувшись поближе, — говорят, обмолвилась как-то: мол, для нормального экономического функционирования России достаточно пятнадцати миллионов человек. Или пятидесяти — точно уже не припомню. То есть именно столько надо, чтобы трубу нашу бесперебойно обслуживали и с этого питались. Может, она и приврала сгоряча, но то, что народишку лишнего у нас развелось, — это факт. Да ты выпей, не сиди сычом.

Телегин плеснул коньяку в бокал и придвинул его к Сергею Ивановичу. Тот машинально выпил.

— Шляются, понимаешь, всякие бездельники, болтают почем зря, смуту разводят. Преступность опять же растет не по дням, а по часам. А нам, будущим рачительным хозяевам, вредный народ содержать накладно, да и хлопотно. Вот и пришли мы к выводу, что надо вредный народ сокращать.

— Как это — сокращать? — пролепетал Сергей Иванович.

— Да вот так — чтобы к моменту нашего окончательного прихода к заслуженной власти народишки этого и вовсе не осталось. А остался бы только народ послушный, работящий и о журавлях в небе не мечтающий. Оно, конечно, и так при нынешней жизни где-то по миллиону в год вымирает — но этого мало.

— Мало? — под пристальным взглядом Телегина Сергей Иванович завертел головой и вдруг увидел, что за окном проплывает Кремль.

Надо же!

Оказывается, они давно уже плывут — и ни шума двигателей, ни подрагивания корпуса, ничего.

— Мало! Эдак можно лет пятьдесят у моря погоды дожидаться. Вот мы и решили, что сейчас самое время подключиться к этому, будем так говорить, процессу. И начать с самых вредных и бесполезных — с тех, которые по тюрьмам да по зонам сидят.

— Как тараканов их! — подключился внимательно следивший за разговором Додоев. — Всех под корень, билят!

Блестя карими глазами, он рубанул ладонью воздух.

— Позвольте, — в Сергее Ивановиче вдруг проснулся адвокат, — а как же с теми, кто искренне встал на путь исправления или оказался жертвой судебной ошибки? Кого просто-напросто подставили, наконец!

— Э-э-э, голубчик, — протянул Телегин, — с чего это в тебе, Сергей Иванович, юриспруденция с гуманизмом вдруг забродили — и это при твоих-то нынешних занятиях? Нам ли думать о таких мелочах, когда решается судьба страны? Тысячей больше, тысячей меньше — какая разница! Главное — технологически удобно. Более миллиона необязательных для государства людишек собраны в определенных хорошо охраняемых местах. Можно решить проблему одним махом.