В те первые дни меня ждало много ужасных открытий, в том числе и материального свойства. Мне грозило разорение. Я оглядел свой дом и стал думать о том, что бы продать. Я полагал, что меня ждет полный финансовый крах. Совсем недавно я собирался зарабатывать два миллиона долларов в год, и вот я уже ни с чем. Страховка на случай нетрудоспособности у меня была, но это все. У меня не будет доходов, поскольку компании, которые спонсировали меня или платили мне зарплату, наверняка отвернутся от меня — ведь участвовать в гонках я не буду. «Porsche», которым я так дорожил, теперь казался мне символом роскоши и декадентского потакания своим прихотям. Мне придется оплачивать все счета за лечение до последнего пенни. Я начал планировать пожарную распродажу. Избавлюсь от «Porsche», некоторых произведений искусства и других игрушек.

«Porsche» ушел уже через несколько дней. Я продал его по двум причинам. Первой и главной было то, что мне нужно было оплатить лечение, а потом еще на что-то жить. Но, думаю, была и другая причина: я ощутил потребность жить проще.

Я стал прилежным студентом «ракового университета». Посетив самый крупный в Остине книжный магазин, я купил все, что было там на эту тему. Вернулся домой с десятком томов: правильное питание, эмоциональное преодоление, курс медитации. Я был готов принять во внимание любой вариант, каким бы дурацким он ни казался. Читал о льняном масле — «верном средстве» против артрита, инфаркта, рака и других болезней, о соевом порошке — «проверенном истребителе» раковых клеток. Я читал «Yoga Journal» и на какое-то время проникся учением радж, представленным как «приглашение в мир идеального здоровья», вырывал страницы из журнала «Discover» и собирал газетные вырезки о далеких клиниках и заморских чудо-снадобьях. Среди прочего, я внимательно изучил статью о какой-то клинике в Доминиканской Республике, обещавшей «абсолютно надежное излечение рака».

Я проглатывал все, что скачивал мне из интернета Барт, и всякий раз, когда он звонил, я спрашивал: «Что-нибудь еще есть?» Я никогда не отличался особой любовью к чтению, но теперь я стал всеяден и ненасытен. Барт обратился на сайт электронного книжного магазина «Amazon.com» и вычистил оттуда все, что было.

— Послушай, ты действительно хочешь, чтобы я заказал все, что нашел?

— Да, я хочу все. Все-все.

Таким образом я, выпускник средней школы, получивший эклектическое образование в Европе, дошел до того, что штудировал медицинскую литературу. Мне всегда нравилось почитывать журналы, посвященные финансам и архитектуре, но книгами я особенно не интересовался. Я был слишком неусидчив и не умел долго сосредоточиваться на каком-то одном предмете. А теперь я принялся за изучение состава крови и основ онкологии. Это стало моим вторым образованием, и бывали дни, когда я думал: «Я мог бы поступить в университет и попытаться стать врачом, ведь я неплохо в этом разбираюсь».

Я целыми днями сидел на диване, роясь в книгах, разговаривая по телефону, изучая контрольные Цифры. Я хотел точно знать, каковы мои шансы, чтобы на этой основе придумать наилучшую стратегию борьбы. И чем больше я изучал этот вопрос, более высокими казались мне мои шансы хоть из прочитанного мною напрямую это никак не следовало. Знание придает больше уверенности в себе, чем неведение: по крайней мере, я знал, с чем! имею дело, или думал, что знал.

Существует странное сходство между миром рака и миром велоспорта. Там и тут огромное внимание уделяют анализу крови. В велоспорте одним из способов мошенничества является прием препаратов, ускоряющих производство организмом эритроцитов — красных кровяных клеток. В борьбе с раком, если уровень гемоглобина у меня опускался ниже определенного уровня, мне прописывали тот же самый препарат — эпоген. Существовал некий; нижний уровень параметров крови, опускаться ниже которого было нельзя, и, исследуя мою кровь, врачи-онкологи фактически делали то же самое, что и спортивные врачи: определяли мой порог физиологического стресса.

Я выучил целый новый язык, легко оперируя такими словечками, как ифосфамид (вещество, применяемое при химиотерапии), семинома (разновидность раковой опухоли), лактат дегидрогеназы (ЛДГ, маркер крови) и терапевтическая схема. Я хотел знать все, все возможные варианты и мнения.

Я начал получать горы писем и открыток с выражениями сочувствия, пожеланиями удачи и предложениями насчет лечения — и читал все подряд. Это было еще одним способом избежать тоскливых мыслей, потому по вечерам мы с Лайзой и матерью сортировали письма и по возможности отвечали.

Однажды вечером я получил письмо из медицинского центра Университета Вандербильт. Автором письма был доктор Стивен Вулф, заведующий отделением трансплантации костного мозга. В своем письме доктор Вулф представился как профессор медицины, онколог, большой любитель велоспорта и предложил любую посильную помощь. Он настоятельно советовал мне изучить все возможные варианты лечения и предложил в любое время обращаться за советом и поддержкой. В этом письме мое внимание привлекли два обстоятельства: во-первых, доктор Вулф явно хорошо разбирался в велоспорте, а вовторых, он очень настойчиво рекомендовал мне обратиться за советом к самому Лар-ри Эйнхорну в Университет штата Индиана, поскольку тот был ведущим специалистом по моей форме рака. Вулф писал: «Вы должны иметь в виду, что существуют не менее эффективные методы химиотерапии, которые могли бы минимизировать побочные эффекты, не подвергая опасности ваши спортивные качества».

Я снял трубку и позвонил Вулфу. «Здравствуйте, это Лэнс Армстронг», — сказал я. Вулф не ожидал звонка от меня, но смог быстро собраться и после короткого обмена любезностями начал осторожно допытываться, как и чем меня лечат. Он пояснил, что вовсе не хочет ставить под сомнение профессионализм остинских врачей, а просто хочет мне помочь. Я сказал, что меня лечат по стандартной схеме химиотерапии для тестикулярного рака с метастазами в легких, ВЕР.

— Прогноз неблагоприятный, — добавил я.

С этого момента я стал не просто пациентом, а активным и равноправным участником лечения. Раньше я представлял медицину как определенные действия врача в отношении пациента. Врач всезнающ и всемогущ; пациент беспомощен. Но постепенно я начал понимать: нет ничего плохого в1 том, что я буду получать помощь сразу из нескольких источников, объединив усилия разных врачей, и что пациент в процессе лечения играет не менее важную роль, чем врачи. Доктор Ривс был моим:: урологом, доктор Юман — моим онкологом, а теперь доктор Вулф стал моим другом и защитником, моим «третьим глазом» и человеком, которому всегда можно задать интересующие меня вопросы. Каждый врач играл критически важную роль, но пЦ один из них не мог взять на себя всю полноту ответственности за мое здоровье. Самым же главным было то, что я начал делить эту ответственность вместе с ними.

— Какой у вас уровень ХГЧ? — спросил Вулф.

ХГЧ, как я уже знал, — это белок эндокринной системы, стимулирующий работу женских яичников, и очень важный маркер крови, поскольку мужском организме его быть не должно. Я прошуршал бумагами и нашел нужную цифру.

— Сто девять, — сказал я.

— Высокий, — произнес Вулф. — Но ничего необычного в этом нет.

Я присмотрелся и увидел напротив цифры какую-то пометку.

— Кстати, а что означает буква К? — спросил я.

Вулф мгновение помолчал.

— Это значит 109 тысяч, — ответил он.

Если уж цифра 109 была очень высокой, то что говорить про 109 тысяч? Вулф начал спрашивать меня и о других маркерах — АФП и ЛДГ. Я задавал встречные вопросы: «А что это значит?»

Вулф объяснил, что уровень ХГЧ у меня слишком высок даже с учетом опухолей в легких. Откуда это берется? Он осторожно предположил, что мне, быть может, стоило бы попробовать более агрессивную терапию. А потом поставил перед удручающим фактом: высокий уровень ХГЧ автоматически переводит меня в категорию с наихудшим прогнозом.

Вулфа смущало и другое. Он сказал, что блеомицин чрезвычайно токсичен для печени и легких. На его взгляд, к лечению нужно подходить предельно индивидуально. То, что хорошо для одного пациента, может принести вред другому, и в моем случае применение блеомицина могло быть неоправданным. Велосипедисту нужны не только крепкие ноги, но и сильные легкие, а продолжительное применение блеомицина почти наверняка положит конец моей спортивной карьере.