Кудруна, Хервиг, Ортруна, Ортвин, Зигфрид – это те молодые люди, которых в конце концов объединят крепкая дружба, невзирая на то, на чьей стороне они были прежде. Всем им хочется счастья. Кудруна, провозвестница мира, берется устроить его, закрепив соглашение несколькими брачными союзами: Хартмут, получивший назад свои земли, должен жениться на Хильдебурге; брат Кудруны Ортвин берет в жены Ортруну, сестру Хартмута (созвучие имен Ортвии – Ортруна как бы предвещает их предназначенность друг для друга); Кудруна соединяется с Хервигом; и в довершение Зигфрид, прежний соперник Хервига, женится на его сестре.
Старый Вате и королева Хильда – представители старшего Поколения. Язык милосердия непонятен Вате, ему кажется нелепым, что Хартмут пощажен. Также и мать Кудруны сначала отказывается приветить Ортруну. Старые взгляды и этические нормы не изжиты, но они потеснены: Вате приходится смириться с тем, что происходит вокруг, а королеве Хильде – с женитьбой сына на дочери Людвига.
Теперь видно, как сильно отличается развязка Кудруны от кровавого апофеоза «Песни о Нибелунгах». Примиряющая тенденция лежит в самом характере «младшего» эпоса, Не только Кудруна, но и Хильда во второй части поэмы, и «дикий Хаген» в его начале – миротворцы.
Большинство исследователей миротворческие идеи эпоса приписывают влиянию христианства. Годы Крестовых походов в переднюю Азию и Прибалтику, в северную Италию не прошли даром, сделали злободневными вопросы, так или иначе связанные с вероисповеданием. В «Кудруне» христианизация сказалась сильнее, чем в «Песни о Нибелунгах», она затронула сам образ мышления героев поэмы в противоположность героям «Песни», где церковная религиозность является лишь тонкой оболочкой, прикрывающей их глубинную суть, унаследованную от дохристианских времен. Внешняя сторона христианской религиозности в «Кудруне», как и в других эпосах, выражается в речевых формулах, вошедших в обиход средневекового человека, упоминании имени Христа, ссылках на действия и волю божию. Церковная служба в поэме представлена как часть феодального быта. В ней чаще, чем в «Песни о Нибелунгах», упоминаются христианские праздники (так, если в «Песни» упоминается только Троица, то в «Кудруне» названы Вербное воскресенье. Пасха. Рождество). О религиозных обрядах говорится, как о чем-то само собой разумеющемся (крещений Хагена, его брак с индийской королевной, их коронация «по христианскому обычаю»).
Но все это – лишь фон основного действия поэмы. Более существенны два эпизода. Первый из них – эпизод с паломниками (XVI авентюра). Хетель собирается в погоню за похитителем Кудруны, но у него пет пригодных к плаванию кораблей. Тогда Вате отнимает корабли и запас продовольствия у пилигримов, остановившихся в ближней гавани, и обещает заплатить за все на обратном пути. В поэме появляется понятие греха, чего не было в «Песни о Нибелунгах». Поэт говорит, что в расплату за обиду, причиненную пилигримам, очень мало людей возвратилось невредимыми в страну хегелингов (844), много родичей Вате погибло, и ему самому пришлось испытать много горя (840). Паломники – их больше трех тысяч – посылают хегелингам проклятия, но Хетеля не смущает, что он помешал крестоносному походу. Он забирает пятьсот пилигримов в свое войско. Поэт замечает, что, видимо, господь покарал Хетеля и его войско за те страдания, которые он причинил паломникам (845). Этим же в дальнейшем объясняется смерть Хетеля от руки Людвига и поражение хегелингов на Вюльпензанде. Уже не поэт, а один из героев эпоса, старый Вате, осознав свою вину, рассказывает королеве о случившемся, и Хильда признает, что совершен большой грех. Она велит вернуть корабли пилигримам и возместить убытки втройне, т. е. больше, чем предписывалось церковным правом. То, что кара исходит от небесных, а не от земных сил, свидетельствует о религиозном сознании рассказчика. Однако некоторые современные исследователи преувеличивают религиозный момент в структуре эпоса и придают «Кудруне» не свойственное ой спиритуалистическое звучание. В. Гофман полемизирует по этому поводу с Маргарет Вееге и В. Вильсоном.[230] Первая усматривает в поражении хегелингов кару за их изначальную вину – за грех гордыни. Гофман считает, что Вееге более христиански настроена, чем сама поэма. Никакой метафизической вины на защитниках Кудруны нет. Грех, по их представлениям, – это неправое дело, второе может быть исправлено делом же: за нанесенный ущерб заплатить выкуп, а нанесенную обиду загладить раскаянием, в знак чего при погребении убитых хегелинги совершают церковные службы, на месте битвы строят монастырь с приютом для больных, куда родственники погибших шлют подаяние, имущество умерших продают, а вырученные деньги раздают беднякам за упокой души погребенных. Последнее сходно с поступками в «Песни о Нибелунгах» (строфы 1061 и след.), где Кримхильда раздает милостыню за упокой души Зигфрида. Разумеется, о грехах в «Песни» ничего не говорится, тогда как в «Кудруне» это – действенное средство очистить грешные души (914). Добавим, что в этих покаянных действиях можно усмотреть и практическую цель: Вате говорит королеве, что для успеха их нового похода за освобождение Кудруны надо вернуть пилигримам корабли (431), чтобы умилостивить бога.
В. Гофман отвергает также толкование В. Вильсона, согласно которому «Кудруна» – ортодоксально-католическое произведение, проникнутое христианской символикой (например, когда Хильда платит паломникам за их потери втройне – подразумевается символ Троицы; страдания Кудруны в плену – )то символ страстей Христовых, и т. д.).
Остановимся теперь на эпизоде, видимо, действительно связанном с христианской идеологией. Это явление птицы-ангела, приплывшей по волнам и открывающей Кудруне, что в недалеком будущем ее ждет освобождение из плена. Птица, возговорившая человеческим голосом, объявляет себя посланцем божьим. Автор несколько раз называет ее «высоким ангелом». Пророчество вскоре сбывается.
Ученый старой школы А. Шёнбах[231] считает, что этот эпизод навеян евангельским рассказом о явлении архангела Гавриила деве Марии и Благовещении (Ев. от Луки, I, 26–38). Его аргументы состоят в том, что Кудруне тоже явился ангел и принес благую весть и что чудо происходит, как можно догадаться, 25 марта, во время поста в честь Благовещения Марии, особенно почитаемого в Средние века. В связи с этим эпизодом Ф. Панцер[232] приводит различные примеры сказочного мотива вещих птиц, тогда как В. Гофман считает, что здесь чувствуется влияние средневековой христианской легенды безотносительно к Благовещению.
Мы позволим себе высказать предположение, что этот эпизод мог быть инспирирован «Песнью о Нибелунгах». В XXV авентюре «Песни» Хаген встречает трех вещих жен, купающихся в реке. Они, как птицы, носятся над волнами. Завладев их платьем, он вынуждает их открыть ему будущее. Пророчество вещих жен оказывается роковым. Одежда, которую Хаген возвращает вещуньям, должно быть, была птичьим оперением – лебедиными рубашками, которые на более древней ступени сказания[233] они сбрасывали, принимая человеческий облик. В «Кудруне» птица-ангел, которая тоже носится по волнам, могла появиться в результате дальнейшего переосмысления образа, большей его христианизации. То, что предсказание благое, соответствует всей оптимистической концепции поэта «Кудруны» и антитетично «Песни».
Религиозное сознание предполагает также наличие враждебных человеку дьявольских сил. В «Кудруне» королевского сына уносит гриф, который осмысляется как «посланец дьявола». Три королевские дочки на острове грифов принимают Хагена за горного гнома и с ужасом на него взирают. Их успокаивают заверения Хагена, что он крещен. Точно так же мореходы принимают Хагена и трех королевен за лесную нечисть и успокаиваются только тогда, когда он заклинает их именем Христовым.
