Хойслер также считал, что в поэме три фабулы, «совершенно лишенные как временной, так и причинной связи, соединены друг с другом лишь действующими лицами и их генеалогией: принцип чисто механического сложения».[224] Мы постараемся дальше показать, что эпизоды, связанные с юностью Хагена, история Хильды и последняя часть, целиком посвященная Кудруне, составляют единое целое и должны были восприниматься в свое время как целостное произведение.
IX. Последнее воплощение «Кудруны»
Имя героини эпоса в рукописи – Can trim, Cutrun. В скандинавской поэзии часто встречается его северная форма – Gudrun, тогда как древняя верхненемецкая его форма – Gundrun. Это – составное и «говорящее» имя, оно означает «вызывающая битву заклятьями» (Gund – «битва», run от rune – «тайна, заклятие»). В древних источниках именно данное свойство было присуще Хильде как валькирии. Некоторые ученые делают заключение, что Гудрун, – это северное имя Хильды: ведь gыnd и hild одинаковы по значению, они обозначают битву.
За время эволюции памятника претерпело изменение и имя героини. В устах бродячих нижненемецких певцов оно звучало без нозального звука п, а попав на австро-баварскую почву, утратило начальный спирантный звук g: он был заменен верхненемецким с/, , соответствующим общенемецкому к. Вот почему исследователи, считающие, что поэма родилась в Северной Германии, сохраняют имя Гудруна, но все, кто основывается на ее австро-баварском происхождении, пишут Кудруна.
Как уже говорилось, в «Кудруне» сюжет сватовства, добывания невесты главенствует. Отсюда общность и сходство мотивов. Например, Хетель, отец королевны, становится похож на своего тестя Хагена. Так же, как Хаген, он спесиво отказывает женихам в руке своей дочери. Но как причудливо двоятся и троятся эти мотивы! Вместо одного жениха – а им представал Хетель во второй части поэмы – в третьей части их появляется трое: мавр Зигфрид, норманнский князь Хартмут и зеландский король Хервиг; вместо одной битвы из-за невесты возникает три, а затем и того больше.
Вторая часть, посвященная Хильде (в особенности VI авентюра), звучит гимном любви с ее беззаконными порывами («…На зов любви пошла бы по морю и по суху,/Когда б отцу родному перечить хватило мне духу.»…). Героиня третьей части – Кудруна, чей образ стоит в центре повествования, любит Хервига, однако же никакого конфликта между ее чувством и семейным долгом нет. Напротив, можно сказать, что, давая согласие на брак с Хервигом Зеландским, она избавляет родных от бед, грозящих им со стороны влюбленного короля. Следовательно, основной конфликт здесь существенно меняется. На первом плане стоит честь и верность, которую Кудруна при самых жестоких обстоятельствах сохраняет в плену. Кудруна еще не стала de facto женой зеландского короля, ее отъезд к нему отложен на год под предлогом достойных приготовлений к будущей коронации, но она я Хервиг в присутствии свидетелей выразили согласие заключить брак и обменялись клятвами. По средневековым обычаям этого было достаточно, чтобы они считались мужем и женой.
Честь и верность лежат в основе рыцарского идеала, и Кудруна представляет его безупречное воплощение. Когда король Людвиг обещает пленнице земли и замки, если она будет благосклонна к его сыну Хартмуту, Кудруна отвечает:
К кому же благосклонной я ныне быть могу,
Сама лишившись блага и, думаю, навеки?
Мне плакать надо, благо еще не закрылися веки.
Манера выражаться изысканно, отвечая врагу, до некоторой степени свойственна Кудруне. В этом проявляется высокомерие Кудруны, в котором упрекает ее жена Людвига – Герлинда. Точнее было бы сказать, что в этом выражается достоинство пленницы и чувство превосходства над ее мучителями. Но когда злая Герлинда угрожает ей, знатная пленница отвечает, что лучше согласится делать всю черную работу служанки, чем станет женой Хартмута.
Герои эпоса постоянно помнят, с кем они связаны родством. Хильда, созывая вассалов в поход за дочерью, говорит: «Пусть памятует Хорант: он Хетелю родня.»… (1084). Рядом с украшающими эпитетами, сопутствующими именам главных героев («смелый», «благородный» рыцарь, «знатная», «прекрасная» дама), часто указано: сын такого-то или дочь такого-то. В «Песни о Нибелунгах» Зигфрид тоже зовется «сыном Зигмунда», «сыном Зиглинды». Это свидетельствует о том, что поэма находится в русле древней эпической традиции. Но и сословная гордость феодальной верхушки здесь тоже нашла отражение. Так, на страницах поэмы то и дело обсуждается, кто кого знатнее. Например, Людвиг, когда сын задумал посвататься к Кудруне, говорит ему: «…Спесивы хегелинги, для них мы с тобой худородны» (592), Кудруна, заявляя, что она никогда не полюбит Хартмута, восклицает: «Будь он но родословной мне ровней, – и тогда бы.»… (959) и т. п. И лишь однажды ниспровергается власть традиции, когда король Хервиг, отвергнутый как жених отцом Кудруны, идет с ним воевать. Видя перевес Хервига и сколько пролито крови, Кудруна молит закончить сражение и тут же просит Хервига рассказать о его ближайших родичах. Традиционный вопрос задевает Хервига: он заподозрил, что Кудруна презирает его за то, что его род не знатен, и говорит ей, что знатные люди часто многим бывают обязаны незнатным. «Можно ль героем пренебречь, что верно служит даме и с честью носит меч?» (657) – спрашивает Кудруна и признается, что любит Хервига. Здесь намечен, хотя и не развит, вывод о самоценности личности, о том, что человека надо ценить за его достоинства, а не за то, что он унаследовал от предков. Кудруна противопоставляет свой взгляд обычаям прежних поколений. Так, в конце поэмы (1582) она просит мать пощадить Ортруну, дочь Людвига, потому что она неповинна в преступлениях, своих родичей и не может за них быть в ответе.
Генеалогический принцип, проходящий сквозь эпос и связывающий его части, не является формальным и внешним, как это считал Хойслер. Это не механическое сцепление разнородных частей, а то, что придает теперь уже единому целому движение во времени. Далекой стариной становится время Гере и Зигебанда, уходит в прошлое и легендарный «дикий Хаген», чьи молодые годы прошли на острове грифов. Хаген – олицетворение природных сил, однако он полон противоречий: «и дерзок, и смирен». (93), жестокость и мягкость уживаются в нем.
Вот наступают иные времена, и па смену приходит иное поколение, которое во многом отличается от поколения Хагена. Читатель обнаружит, что ярландский король слишком простодушен и доверчив, что его двору не хватает куртуазности, утонченной рыцарской культуры, какая свойственна хегелингам, двору короля Хетеля. Блеск славы Хагена тускнеет. Когда же хитроумный план похищения его дочери удается хегелингам, то он становится страшен и жалок, как в «Одиссее» Гомера великан Полифем, обманутый Улиссом.
Королевство Хетеля выглядит феодальным государством, каким оно в идеале рисовалось людям XIII в. Раскинулось оно на обширном пространстве полуострова Ютландия и южном побережье Северного моря. Хетель свой стол «у хегелингов близ Дании воздвиг», – пишет создатель эпоса, не делая различий между вымышленными и реальными географическими названиями. Исследователи отмечают, что ряд названий (Фридешоттен, Валейс, Гарадея) он мог почерпнуть в романах Вольфрама фон Эшенбах «Парцифаль» и «Титурель», а восточные имена (Абакия, Абалия, Кампалия, Амилия) могли попасть в «Кудруну» еще на стадии ее существования как шпильманского эпоса.
В этой части поэмы много противоречивых, неясных моментов.[225] Так, страна хегелингов – это название всего королевства Хетеля, а хегелинги – все его подданные (см. строфы 289, 507, 893 и др.). В то же время страна эта отделена от остальных земель, подвластных Хетелю, так как оттуда ездят в Данию и другие края (см. строфы 235, 271 и др.). Автор отличает хегелингов от фризов, датчан и др. Дания предстает у него, с одной стороны, как самостоятельное королевство, управляемое Хорантом и Фруте, а с другой – как часть государства Хетеля, называемая Данией, и все ее жители называются датчанами. Отдельные части своего королевства Хетель отдал в лен верным вассалам: Данию – Хоранту, которого за особые заслуги наградили короной; марку Штурмен (филологи расшифровывают как Штормарн) – Вате; Ирольт правит фризами и гольштинцами; королевский сын Ортвин владеет Ортландией (иначе Нормандией); Морунг – Нифландией (иначе Лифляндией), одновременно он маркграф марки Валейс.