– Должно быть, приданое для дочери, – объяснил Ричард, глядя на нее с улыбкой.

Миски, наполненные зерном, золотые сережки, предназначенные в приданое, костяные иглы, ручные мельницы и ступки, фигурки, амулеты. Ежедневная жизнь простых, обыкновенных людей, обитавших здесь некогда, их заботы, их страхи и упования.

– Вот что меня и восхищает, – объясняла Виктория Ричарду. – Я ведь раньше думала, археология – это одни царские дворцы и усыпальницы, понимаете? Цари Вавилонские, – задумчиво повторила она. – А тут мне нравится, что это все – про обыкновенных людей, ну вроде меня. У меня тоже есть Святой Антоний,[123] он помогает находить вещи, которые потерялись, и фарфоровая свинка, это счастливый талисман. И замечательная миска, чтобы замешивать тесто, изнутри голубая, а снаружи белая. Она треснула, но когда я купила новую, оказалось, что это совсем не то. И я могу понять, почему эти люди так старательно заклеивали битумом свои любимые горшки и миски. В сущности, жизнь всюду одинаковая, правда? И тогда и теперь.

На эти же темы Виктория размышляла и теперь, рассматривая двух мужчин, которые поднимались к ним на вершину теля. Ричард двинулся по склону им навстречу. Виктория пошла следом.

Оба гостя оказались французами, они путешествуют по Сирии и Ираку. И интересуются археологией. Обменялись любезными приветствиями, и Виктория повела их по раскопанному участку, четко отбарабанивая, как попугай, все данные, и разве что изредка, верная себе, кое-что добавляя лично от себя – для занимательности, как она считала.

Она обратила внимание на то, что один из гостей плохо выглядит и тащится за ней по раскопам безо всякого интереса. В конце концов он сказал, что просит у мадемуазель извинения, но он хотел бы пойти в дом. Ему с утра что-то неможется, а теперь вот на солнце совсем развезло.

Он побрел к зданию экспедиции, а его товарищ, понизив голос, пояснил, что у того – кишечная инфекция, «багдадский живот», так это здесь, кажется, называется, и зря он вообще сегодня поехал.

Экскурсия подошла к концу, но француз еще на какое-то время задержал Викторию, задавая вопросы. Наконец они спустились, и тут профессор Понсфут Джонс с героическим радушием пригласил гостей перед отъездом выпить чаю.

Однако француз его приглашение вежливо отклонил. Им необходимо ехать, пока не стемнело, объяснил он, иначе они не смогут найти дорогу. Ричард Бейкер поспешил его поддержать. Больного друга вывели из дома, и автомобиль на полной скорости унесся прочь.

– Это только цветочки, я думаю, – проворчал профессор. – Теперь будут гости каждый божий день.

И, отломив толстый край арабской лепешки, он густо намазал его абрикосовым джемом.

После чая Ричард пошел к себе. Ему надо было ответить на несколько писем и несколько написать самому, перед завтрашней поездкой в Багдад.

Внезапно он нахмурил брови. Хотя он отнюдь не выглядел педантом и аккуратистом, тем не менее он – на свой лад – всегда содержал одежду и бумаги в строго определенном, неизменном порядке. И теперь сразу заметил, что во всех ящиках кто-то рылся. Не слуги, в этом он был уверен. Значит, один из посетителей, тот, что под предлогом недомогания спустился в дом, воспользовался этой возможностью, чтобы хладнокровно перебрать все его вещи. Однако ничего не пропало, он в этом удостоверился прежде всего. И деньги целы. «Что же тогда искали?» – думал он. Лицо его помрачнело.

Он прошел в помещение, где хранились самые ценные находки, посмотрел в ящике с печатями и оттисками и зловеще усмехнулся: ничего не тронуто. Он вернулся в гостиную. Профессор Понсфут Джонс разговаривал с десятником во дворе, Виктория одна, свернувшись калачиком в кресле, читала книгу.

Ричард без предисловий сказал:

– Кто-то обыскивал мою комнату.

Виктория удивленно подняла голову.

– То есть как? Кто?

– Не вы?

– Я? – возмутилась Виктория. – Конечно нет! С какой стати я буду рыться в ваших вещах?

Ричард пристально посмотрел на нее. Потом сказал:

– По-видимому, наш гость, тот, что прикинулся больным и ушел в дом.

– Он что-нибудь украл?

– Нет, – ответил Ричард. – Все на месте.

– Но зачем кому-то могло понадобиться?..

Ричард не дал ей договорить:

– Я полагал, что на этот вопрос можете ответить вы.

– Я?!

– Вы же сами рассказывали, какие с вами происходили удивительные вещи.

– Ах, это… Да, конечно. Но зачем им вашу-то комнату было обыскивать? Вы же никак не связаны с…

– С чем?

Виктория задумалась и не отвечала.

– Простите, – наконец проговорила она. – Что вы спрашивали? Я прослушала.

Ричард не стал повторять свой вопрос. А вместо этого поинтересовался:

– Что вы читаете?

Виктория скривила губы.

– Тут выбирать ведь особенно не из чего. «Повесть о двух городах», «Гордость и предубеждение» и «Мельница на Флоссе».[124] Я читаю «Повесть о двух городах».

– Раньше не читали?

– Нет. Я всегда думала, что Диккенс – это скучища.

– Что за ерунда.

– Ага. А читаю – страшно интересно.

– Докуда вы дошли? – Он заглянул ей через плечо и прочитал вслух: – «И вязальщицы считают: один».

– По-моему, она такая страшная, – призналась Виктория.

– Кто? Мадам Дефарж? Да, превосходный образ. Хотя я всегда сомневался, можно ли на самом деле в вязании зашифровать имена. Правда я, конечно, не вязальщик.

– А по-моему, вполне можно! – подумав, сказала Виктория. – Лицевая, изнаночная, перекиды, накиды, спуски… Снять петлю не так через определенные промежутки или спустить. А вид будет такой, будто кто-то просто не умеет вязать и напутал невесть чего…

Внезапно в голове у нее произошла как бы ослепительная вспышка и совместились два воспоминания. Имя – и некий зрительный образ. Человек, прижимающий к груди дырявый вязаный шарф ярко-красного цвета – шарф, который она позже подобрала с полу и наспех сунула в ящик. И одновременно имя. Дефарж – не Лефарж, а Дефарж, мадам Дефарж!

Она опомнилась, только когда услышала вежливый голос Ричарда:

– Что-то случилось?

– Да нет… просто мне пришла в голову одна мысль.

– Понимаю, – сказал Ричард и вздернул брови с самым невыносимо-высокомерным видом.

Завтра, думала Виктория, она вместе со всеми поедет в Багдад. И на этом кончается ее передышка. Больше недели она жила тут в покое и безопасности, огляделась, пришла в себя. И как ей было тут хорошо, просто чудесно! Наверно, она просто трусиха. Всегда болтала, что обожает приключения, а как до дела дошло, то не слишком-то это оказалась веселая штука – приключения. Отвратительная маска с хлороформом на лице, и ужасное ощущение удушья, и как страшно, по-настоящему страшно было в той комнатке, когда араб в лохмотьях сказал: «Букра!»

И вот теперь она должна ко всему этому возвращаться. Потому что она подрядилась к мистеру Дэйкину, и он ей заплатил, и надо выполнить свою работу и не ударить в грязь лицом! Может быть, даже придется вернуться в «Масличную ветвь». Ее пробрала дрожь при воспоминании о докторе Ратбоуне. Как он на нее тогда грозно смотрел! Это было предостережение…

А может быть, все-таки не понадобится возвращаться. Мистер Дэйкин может решить, что не надо, раз они уже про нее знают. Но все равно она должна вернуться в тот пансион за вещами, потому что у нее в чемодане, засунутый впопыхах, лежит тот красный вязаный шарф… Уезжая из Басры, она наскоро попихала вещи в чемоданы. И теперь только, когда шарф попадет в руки мистера Дэйкина, она сможет счесть свою задачу выполненной. Может быть, он тогда скажет ей, как в кино: «Неплохо, Виктория. Молодцом!»

Она подняла глаза – Ричард Бейкер наблюдал за ней.

– Кстати, – сказал он, – вы сможете завтра в Багдаде взять свой паспорт?

– Паспорт?

Виктория стала второпях соображать. О своем положении в экспедиции она, со свойственным ей легкомыслием, до сих пор не подумала. Ясно, что ввиду скорого приезда из Англии настоящей Вероники (или Венеции) ей необходимо своевременно ретироваться на заранее подготовленные позиции. Но просто ли так, потихоньку улизнуть или сначала покаяться в обмане? Виктория до сих пор еще не приняла окончательного решения, она как истинная последовательница мистера Микобера верила, что как-нибудь да само образуется.