Колин кивнул и несколько минут молчал, как видно переваривая информацию.

– И как долго ты уже об этом знаешь? – спросил он.

Ее и удивило и обрадовало, что он, кажется, совсем не рассердился. А Колин понял, что ее задумчивость и нервозность вызвана неуверенностью в нем. Она не знала, сможет ли положиться на него в этом деле. Что ж, ее можно понять.

– Я с самого начала подозревала, что он сбежал из дому, – ответила Алекс, – но не знала, где он обитает, пока сегодня вечером не заметила из окна, как он юркнул в подвал соседнего дома.

– Ты ведь знаешь, что он не должен там оставаться, верно?

– Знаю. – У Алекс сжалось сердце. – И пойму, если ты захочешь сообщить в полицию.

Колин вскинул брови.

– Разве я что-нибудь сказал о полиции?

Ей захотелось сию минуту броситься ему на шею и расцеловать. Она просияла.

– Я люблю тебя. И я видела, как сегодня днем ты дал ему денег, не отпирайся.

Он пожал плечами.

– Просто мне не нравится, когда дети голодают.

Ему не понаслышке было известно, что значит быть голодным.

– Я так понимаю, ты уже что-то придумала насчет этого мальчишки.

Она кивнула.

– Мы с ним несколько раз говорили, и, мне кажется, он начинает проникаться ко мне доверием. Надо подождать, когда он сам попросит о помощи.

– А если не попросит?

– Непременно попросит, можешь мне поверить. Просто надо дать ему еще немного времени.

Колин покачал головой.

– Ну прошу тебя, давай дадим ему хотя бы пару дней. Думаю, этого будет достаточно. – На этот раз она протянула руку и погладила его ладонь.

– Два дня, не больше. – Колин перевернул ее руку ладонью вверх и стал водить большим пальцем по внутренней поверхности запястья.

Алекс радостно улыбнулась, но тут же сникла, сообразив, что все-таки втянула его в это щекотливое дело, а он рискует гораздо больше нее.

– Должна предупредить тебя, что укрывательство беглецов противозаконно. Тот факт, что нам известно, где прячется Шон, и мы не сообщаем куда следует, может быть расценен как укрывательство. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя из-за этого возникли неприятности.

Колина тронула ее забота. Ему было приятно сознавать, что она доверилась ему в столь непростом деле. Однако была во всей этой ситуации и забавная сторона. Его принцесса совсем не беспокоилась о себе, не думала, что ее собственное поведение никак нельзя назвать законопослушным, но ужасно боялась вовлечь его во что-то противозаконное. По-видимому, она не сомневалась, что уж он-то всегда строго следует букве закона.

– Что ж, ясно. Понимаю и принимаю этот риск, – сказал он. – Это единственное, что не давало тебе покоя весь вечер?

– Нет, не единственное, – отозвалась она. – Еще я думала о нас с тобой.

– Что ж, давай обсудим и это. – Он сплел их пальцы. – Но мне бы не хотелось тратить время на обсуждение собственной персоны. Предпочитаю поговорить о тебе.

Алекс улыбнулась. Да, это она заметила. Колин упорно отвергал все ее попытки поговорить с ним о его прежних годах и до сих пор не подпускал ее слишком близко в эмоциональном плане. Но она так не могла. Ей нужно гораздо больше, чем просто физическая близость, хотя и ее она предвкушает с трепетным восторгом. Она хотела, чтобы он научился доверять ей, как она доверяет ему, ведь страсть может обойтись без доверия, любовь – никогда.

– Я готова рассказать тебе все, что ты хочешь знать, Колин, но и ты не должен отгораживаться от меня. Я люблю тебя и хочу знать обо всем, что сделало тебя таким, какой ты есть. Поверь, ничто из того, что ты можешь рассказать, не будет шокировать и не разочарует меня. Ты не представляешь, каких историй я наслушалась за время своей работы в Обществе!

Голос ее был нежным и бархатистым, как лепестки розы. Он манил и притягивал.

– Прошу тебя, милый, доверься мне. Помоги преодолеть ту неприступную стену, которой ты себя окружил.

Колин похолодел. Алекс упорно пытается проникнуть к нему в душу, заставляя открыто посмотреть в лицо своему прошлому и заново переоценить прожитые годы. Но даже теперь, когда воспоминания детства казались, как никогда прежде, далекими, он не мог рассказать ей всего. Ведь в таком случае пришлось бы назвать и свое настоящее имя.

– Не думаю, что мое прошлое так уж интересно, чтобы о нем говорить. – Ему было неприятно продолжать обманывать ее, но он еще не был готов раскрыться перед ней до конца. Открыть все свои тайны. Не здесь и не сейчас. Но в то же время он понимал, что больше не может повторять ту официальную версию своей биографии, которая вполне устраивала всех, кроме проницательной Алекс.

– Должно быть, это все действительно очень важно, если тебе так трудно об этом говорить, – мягко произнесла Алекс. – Но, может, есть какие-нибудь незначительные мелочи, о которых ты мог бы рассказать? Например, каким ты был в детстве?

Незначительные мелочи? Если б она знала... Он резко убрал руку, словно обжегшись, и после довольно продолжительного молчания все-таки заговорил:

– С раннего детства мне навязывали представления и идеалы, которых я не разделял. Мне предоставляли простор и свободу выбора, а мне хотелось строгости и дисциплины. – Колин замолчал, словно ему трудно было говорить.

Наблюдая за его напрягшимся лицом с отсутствующим взглядом, Алекс поняла, что он смотрит сейчас не на нее, а глубоко в себя. Она и не заметила, что задержала дыхание, пока он вновь не заговорил:

– Школу я ненавидел, но учиться любил. Учеба давалась мне легко, и я достигал хороших результатов по многим предметам. У меня не складывались отношения со сверстниками из-за того, что я был не такой, как все. Я был ниже ростом, и... мне не разрешалось заниматься спортом. Учителя тоже недолюбливали меня и часто наказывали даже за то, чего я не совершал. Драться мне тоже нельзя было, но я вынужден был участвовать в драках, чтобы не прослыть трусом и отстоять свое достоинство. Друзей-сверстников у меня не было. Я был один.

Предупреждающий огонек в голубых глазах Колина сказал Алекс, что в данный момент лучше ни о чем его больше не спрашивать. Что эта тема закрыта.

То, что рассказал Колин, тронуло ее до глубины души. Каким же безотрадным и одиноким, должно быть, было его детство! Неудивительно, что он вырос таким замкнутым.

– И тебе, конечно, хотелось другой жизни, хотелось вырваться из тех тенет, которые связывали тебя, – мягко проговорила она. – Мне это тоже знакомо и понятно, потому что и я хотела того же. Возможно, у нас с тобой общего больше, чем мы думаем.

– А какой ты была в детстве?

– О, я всегда старалась быть такой, какой меня хотели видеть, старалась угождать. Я ужасно боялась, что, если буду делать что-то не так, отец будет мною недоволен. В общем, – Алекс усмехнулась, – я была послушной девочкой.

– И сейчас, став взрослой, ты все еще пытаешься заслужить отцовское одобрение? – с любопытством спросил Колин. После побега из дому в семнадцать лет он больше ни разу не встречался со своими родителями.

Алекс с грустью покачала головой.

– Нет. Повзрослев, я наконец поняла, что любовь и одобрение не одно и то же. Но мне понадобилось довольно много времени, чтобы осознать, что я всегда буду иметь его любовь, но никогда – одобрение.

Колин отчетливо вспомнил, что отец Алекс, когда они встретились на вокзале, произвел на него впечатление человека сурового, холодного и несговорчивого. У него даже промелькнула мысль, уж не допустил ли он ошибки, возвратив ему Алекс. Но когда мистер Престон посмотрел на дочь, в его глазах читались любовь и облегчение, и он понял, что поступил правильно.

Заиграла медленная музыка, и Колин предложил Алекс потанцевать. Она с радостью согласилась и скользнула в его объятия с такой легкостью, будто это было единственное место, где ей всегда хотелось находиться.

Когда танец подходил к концу, она прошептала:

– Давай уйдем отсюда.

По его телу пробежал легкий трепет от обещания, которое таилось в этих словах. Он еще крепче прижал ее к себе.