– Конечно. Простите. Но меня удивило, что вы стояли у здания «Сони» с таким видом, будто ждете кого-то. Между тем, поговорив со мной, вы быстро направились через дорогу и исчезли. Словно у вас и не было никаких дел. Возможно, я ошибаюсь. Прошу прощения, если обидел вас.

В тот день было холодно. Его больная нога наверняка ныла, как обычно в стылую погоду. Говорил он тогда на удивление тихо. А затем, подволакивая ногу, направился через дорогу и исчез из виду. Хорошо помню его удаляющийся силуэт.

Положив зажигалку в карман, я поднялся. Иноуэ посмотрел на меня с удивлением:

– Как, это все? Уже уходишь?

Я кивнул:

– Совершенно верно. И простите.

Иноуэ не произнес больше ни слова.

Дойдя до двери, я обернулся:

– Да, кстати, только что вспомнил: Мурабаяси сказал, что, возможно, его ловко провели. Не знаете, о чем это он?

Иноуэ тихо ответил:

– Не знаю.

– И еще. Когда я был в Америке, я отправил вам письмо. Оно у вас сохранилось?

Он некоторое время глядел на меня. Затем улыбнулся. Это была несколько другая улыбка, чем раньше, – улыбка человека, старающегося оставаться серьезным.

– Думаю, да. Я аккуратно храню всю корреспонденцию. А ты нет?

– А я нет. Читаю письма и сразу выбрасываю.

– Это не совсем этично. Но почему ты спрашиваешь?

– Потому что вы единственный, кому я написал, как провожу там время. Даже Мурабаяси не писал. Наверное, потому, что уважал вас.

На комнату опустилась тишина. Тишина, похожая на пыль, оседающую с медленным кружением. В этой тишине Иноуэ молча смотрел на меня.

Я улыбнулся ему:

– Я и сейчас вас уважаю. Вам знаком человек по имени Тадамити Нисина?

Он по-прежнему молчал. На лице его была написана грусть. Это выражение грусти и молчание словно были мне ответом.

Я повернулся и, не прощаясь, вышел из комнаты. Он тоже не проронил ни слова.

В офисе я снова увидел Китадзиму. Он все так же громко говорил по телефону. Меня он, кажется, не заметил. Предполуденные часы. Час пик у дизайнеров. Помню, когда я работал здесь, в эти часы офис превращался в поле битвы. Похоже, это единственное, что осталось неизменным с тех пор. Сидящие за столами люди, все без исключения, уставились в свои мониторы.

Обернувшись напоследок, я вышел за дверь. Никогда не смогу работать в офисе. Мой реактивный самолет улетел без меня.

На улице я сразу направился к телефону-автомату и снова достал визитную карточку Мурабаяси. Мне ответил тот же четкий голос. Сославшись на рекомендации Иноуэ, директора «Кёби Кикаку», я попросил координаты их адвоката. Через пару секунд у меня была вся необходимая информация. Поблагодарив секретаря, я набрал номер юридической конторы. Адвоката в городе не оказалось – он уехал по делам в Фукуоку. Поразительная закономерность: как только мне хочется с кем-нибудь поболтать, он тут же отбывает в командировку.

Мне ничего другого не оставалось, как вернуться к себе на Иттёмэ. Погруженный в собственные мысли, я никого вокруг не замечал. Как обычно, свернул на дорожку, добрался до дома и не заметил бы, что меня поджидают, если бы не окрик:

– Привет, приятель!

Я поднял глаза. Мари Кано собственной персоной. Черный пиджак, темные брюки, на плече знакомая безразмерная сумка. И длинная черная тень на асфальте – солнце взбиралось все выше.

– Знаешь что, – сказал я, – я тебе не ровесник, и не зови меня приятелем.

– Тебе это не нравится?

Пожалуй, все дело было в том, что так меня называл Иноуэ.

– Меня это напрягает.

– Никогда бы не подумала. Посмотри на себя – ну как тебя еще можно назвать? А все твой характер.

Я вздохнул:

– Характер, говоришь?

– Это и есть твой дом?

– Да.

Она окинула взглядом окрестности:

– Я здесь впервые. Настоящее ретро в самом сердце Токио, посреди Гиндзы, и всего один жилой дом напротив. А у тебя необычное жилище. Первый раз вижу дверь из одеяла.

– Чрезвычайное положение, – буркнул я, – кто-то сломал мою дверь.

– Кто?

– Не знаю. Лучше скажи: тебя что, выпустили из полиции?

– Долгая история. Можно войти?

– Пожалуйста, – ответил я.

В комнате она с любопытством огляделась, невнятно бормоча себе под нос:

– И внутри необычно. И как просторно! Везет же некоторым, столько места.

Слышал бы ее Мурабаяси. Вот что значит – все познается в сравнении. Любая оценка относительна.

Я указал ей на то самое место, где недавно сидел Мурабаяси. Она кивнула, переложила газеты, тихо присела и тут же, казалось, потеряла всякий интерес к окружающему интерьеру. Скрестив ноги и подперев одной рукой щеку, другой она облокотилась на чайный столик. Тонкая белая кисть четко вырисовывалась на черной полированной столешнице.

Не спеша усаживаться рядом, я предложил:

– Выпьешь чего-нибудь?

– Пива.

– К сожалению, у меня только молоко.

– Так я и думала. Ну и зачем спрашивать, если у тебя все равно только детское меню?

Она явно была не в духе. Я не решился спросить о причине. Молча достал из холодильника молоко в бумажном пакете, налил в кастрюлю и поставил на огонь. Сняв молоко за секунду до кипения, разлил в чашки. Поставил перед ней чашку, от молока шел пар. Я заметил: она что-то вертит в руках. Мой пончик. Она с интересом разглядывала надпись на упаковке.

– Слушай, а что значит «пончик со взбитыми сливками»?

– То и значит: пончик со взбитыми сливками.

– Но ведь если это пончик, то в нем должна быть дырка.

– Ясное дело. Но будь в пончике дырка, в него невозможно было бы положить взбитые сливки.

– Кошмар, – возмутилась она, – пончик без дырки – не пончик. А стоит целых сто иен!

– Бывают еще пончики с говядиной в соусе карри.

– Сумасшедший дом, – ответила она.

– Сразу видно, что ты не фанат круглосуточных магазинов.

– Не фанат. Там цены выше, чем в супермаркете. К тому же в последнее время там продают одну чепуху вроде этих пончиков.

– Это называется «гибридные товары» – когда вроде бы несовместимые продукты соединяют и превращают в один новый. Их в последнее время и правда стало много.

– Гибридные товары? Что только не придумают, чтобы оправдать отсутствие у товара его привычного «я». Вот куда, скажи на милость, подевалось «я» этого пончика? В чем ценность подобного барахла?

– Тебе его, в общем-то, насильно никто не предлагает.

Я взял из ее рук упаковку, мельком взглянул на этикетку и вытащил пончик. Глядя, с каким аппетитом я его поглощаю, она проговорила:

– Знаешь, что я думаю? Ты ведь ни разу не пытался заглянуть в свое будущее, оценить перспективу.

– Трудно сказать, может, и не пытался.

– А я тебе расскажу.

– О моем будущем?

– Да.

– Ну и какие у меня перспективы?

– Элементарные. Заболеть ужасным диабетом и закончить дни в агонии.

– Вот как? Не думал об этом.

– Кстати, – она поднесла ко рту чашку и глянула на меня исподлобья, – что уж тут говорить о будущем, если ты не замечаешь того, что творится у тебя под носом.

– Чего, например?

– Ну например, того, что за тобой следят.

– Хм… Кто?

– Не знаю.

– Тогда с чего ты это взяла? Откуда следят?

– Помнишь жилой дом напротив? «Мезон Дол Гиндза». Так вот оттуда, из квартиры на третьем этаже. А ты, выходит, совсем ничего не замечал?

– Совсем. А он что, называется «Мезон Дол Гиндза»?

– Слушай, когда построили этот дом?

– Ну… с полгода тому назад. Точно, год назад приходили из строительной компании, извинялись за неудобства.

– И ты даже не помнишь его названия?

– Меня оно как-то не интересует.

Она внимательно посмотрела на меня:

– Я думала, ты просто мальчишка, но у тебя, похоже, проблемы посерьезнее. Неужели тебе нравится жить словно студень?

– Студень?!

– Да, студень. Рыхлый, как эти взбитые сливки. Кстати, у тебя весь рот в креме.