Потребность угодить всем категориям избирателей, независимо от их интеллекта, уровня жизни, национальной и религиозной принадлежности, заставила штатовских модераторов создать новый — синтетический — стиль выступления.
В нем объединяются динамизм и эмоциональность азианизма с логикой и информативной насыщенностью аттизма. Плюс к этому — приемы, используемые протестантскими проповедниками.
Конец XIX — начало XX века — время бурного расцвета всех сфер человеческой деятельности. Особенно экономической.
Накопленные за Средневековье, Возрождение и Новое время нехилые бабки были предоставлены в распоряжение промышленности.
Растет объем вывоза капитала из экономически сильных стран в экономически слабые государства.
Свободной миграции капитала из одних стран в другие мешали политики, отстаивающие интересы национальной промышленности.
(Еще дока Наполеон I, пацаны, говорил, что промышленность более национальна, чем торговля.)
Но никто из политиков никогда не будет говорить своим избирателям, что его цель — ограбить соседние страны, скупить по дешевке их промышленность и недвижимость, захватить рынки и поработить тамошних аборигенов.
Пропаганда не терпит откровенности.
Для оправдания грабежа и насилия чужих народов более приемлемы, например, термины: "национальные интересы", "сфера влияния", "защита товаропроизводителей" и т. п.
Именно вопрос о так называемых "национальных интересах", которым всегда прикрывались финансово-промышленные интересы, стал главным лейтмотивом выступлений всех ведущих ораторов эпохи мировых войн.
Что представляли из себя G-модераторы того времени — это тема для толстенного конспирологического трактата.
А вот что же из себя представляли движимые ими марионетки — про это можно и сейчас порассказывать.
Приведу несколько ярких примеров таких личностей.
Лидер французских радикалов Жорж Клемансо был в 1870–1871 годах мэром одного из центральных районов Парижа. Он не рискнул стать на сторону Коммуны, спокойно наблюдая за ее агонией, но ораторский импульс революционных агитаторов придал ему уверенности в том, что путь в большую политику не так уж и сложен, если мастерски владеешь искусством разводить вшивую голытьбу.
Попав в депутаты Национального собрания Франции в 1871 году, Клемансо стал лидером крошечной радикальной партии, которая благодаря его ораторскому мастерству в конце 1890-х годов приобрела солидное влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны.
Чем лидер радикалов брал французского обывателя за хобот? Прежде всего — четкой сословной направленностью содержания выступлений.
Клемансо делал ставку на психологию мелкой провинциальной буржуазии.
Она по отношению к аристократически-интеллигентскому истеблишменту, освященному многовековой славой, чувствовала себя, несмотря на весь свой растущий материальный достаток, конкретным быдлом. Это, во-первых.
А во-вторых, к пролетарским массам крупных городов голимые провинциалы относились с презрением и затаенным страхом, ненавидя все социальные лозунги левых.
Клемансо в своей пропаганде использовал язвительное остроумие, когда с трибуны расправлялся с клерикалами и монархистами, и свой публицистический талант и волю, когда боролся с социалистами, используя их же собственные лозунги.
Здесь мы, как и в случае с Робеспьером видим, что сами пиаровские фразы, будь они хоть трижды закодированными-перекодированными никогда не служат одному хозяину. Они работают на того, кто более оперативно откликается на ситуацию и умеет распознать настроение толпы.
Ушлый пройдоха Клемансо, кстати, никогда не гнушался тырить у своих левых оппонентов целые пиаровские программы, например — комплекс действий вокруг социально-экономических реформ (это, типа, прогрессивный налог, ликвидация профессиональной армии, уменьшение продолжительности рабочего дня, разрешение создавать профсоюзы и прочая шняга).
Это, пацаны, дало возможность французским радикалам на выборах 1881 года завоевать 50 мест в палате депутатов. Они превратились из своры голодных болтунов в радостно жующую ананасы вперемежку с абсентом братву и стали серьезной политической силой в Западной Европе…
Вторым по величине пиаровского таланта политиком конца девятнадцатого века является Бенджамин Дизраэли.
В 1874 году на пороге своего 70-летия Бенджамин Дизраэли (старый доходяга с трясущимися руками) стал премьер-министром Великобритании. Лишившись молодого запала в красноречии, старина Бен приобрел изумительную способность — к искусной лести. Дизраэли обнаружил у себя дар тонкого всепроникающего подхалимства.
Королева Виктория, женщина властная и любящая выпить…
Тьфу, что за чертовщина в голову лезет! Придется начинать про эту бабу заново.
Королева Виктория, женщина властная и любящая влиять на происходящие в государстве процессы, была без ума от хвалебных речей нового премьера в свой адрес.
Но это было уже в конце карьеры Дизраэли. А вот в начале ее он применял совершенно другие приемы.
Английским обществом во второй половине XIX века овладели планы укрепления Британской империи.
Джозеф Редьярд Киплинг назвал "цивилизаторскую миссию, возложенную на европейцев", "бременем белого человека".
Подобные слова, из которых составлялись пакеты команд для программирования пиплов, приветствовались охваченными паранойей имперского духа англичанами.
Дизраэли ухитрялся намного быстрее конкурентов откликаться на такое настроение избирателей. Он плетет в своих выступлениях псевдологические цепочки.
Вот, например, одна из них:
1. Разрушение государства приведет к катастрофе. Следовательно, каждому патриоту империи необходимо голосовать за тех, кто выступает за сохранение традиционных институтов власти.
2. Сохранить традиционные институты власти и расширить территорию колоний можно только при консолидации империи вокруг партии национальных интересов, за которую и следует голосовать.
3. Голосование за партию тори сохранит традиционные институты власти, консолидирует империю, приведет к расширению колониальных владений и даст экономический подъем промышленности, что не может не привести к улучшение жизни британского народа.
Однако противники Дизраэли не были салабонами. Они были сильны. Но, отнюдь, не красноречием.
Все дело было в том, что, между нами говоря, английские избиратели были малочисленны, будто галапагосские пингвины, и упрямы, как боровы из деревни Вздорные Хряки.
Избирательная база (количество людей, имеющих право избирать депутатов парламента) была довольно невелика. Ограничивалась имущественным цензом. И отличалась стабильностью в партийной привязанности, которая была не всегда была пользу тори. И классическое упрямство англичан и их ненависть к любым переменам зачастую не могло переломить даже чудесное красноречие Дизраэли.
И тогда, пацаны, наш проныра решает пойти на любопытнейший ход. В 1867 году, будучи канцлером казначейства, Дизраэли убеждает своих коллег по кабинету о необходимости проведения избирательной реформы.
И право голоса получила всякая шваль — даже голодранцы-квартиросъемщики.
Число избирателей возросло втрое.
Большая часть пиплов из числа обретших право избирать босяков в благодарность за это стала активно поддерживать партию "торийского демократизма" Дизраэли…
В последней трети XIX в США из-за экономического кризиса 1873 года и последовавшей за ним снижением уровня заработной платы и небывалой безработицей, привели к росту забастовочной борьбы.
Особенно бурный характер приняли стачки железнодорожников в 1877 году.
Дело дошло до открытых столкновений с полицией и федеральными войсками.
В 1881 году в Питтсбурге была создана Американская Федерация Труда, окончательно оформившаяся в 1886 году на конгрессе в Колумбусе.
АФТ объединила большинство профессиональных союзы.
Теперь у квалифицированных рабочих была мощная защита от произвола нанимателей.
