Впрочем, у меня так шумело в голове, что я мог принять за яблоки какую-нибудь зеленую репку. Нет. Под навесом в маленьком ящике лежали крохотные зеленые пупырышки, вроде того зеленчака, который весной ветер сбивает в саду. Высокий симпатичный человек кавказской наружности стоял в переднике за весами и весело выкрикивал:

— Вот кавказские, естественные, натуральные яблоки! Белый налив!

Они стоили тридцать рублей килограмм. Я взял полкило, положил в рот штучку, раздавил зубами — и почувствовал терпкий, кислый-прекислый вкус, настоящий яблочный вкус. Знаете ли вы, что это такое?

Потом я очнулся, сидя под каким-то ларем на досках. Странно, что меня не забрал милиционер.

Я пошел к остановке, и «автобусиада» повторилась. Дома я был часа через четыре, если не позже. Последние силы ушли на то, чтобы подняться по ступенькам в общежитие.

Да, спекулянту оказалось легче доставить зеленчак в Сибирь с Кавказа, чем некоторым выпускникам торговых техникумов — хм! — с Украины или, скажем, из Средней Азии. Какая насмешка! Это были последние четкие мысли у меня в тот день. Ночью «скорая помощь» забрала меня в больницу.

Мама моя родная, здравствуй!

Как ты живешь? Почему ничего не пишешь? Как твои глаза? Я получил только то первое письмо, в котором ты столько ахала и охала обо мне.

Не надо! Ради бога, не беспокойся ни о чем! Если бы ты знала, как здесь хорошо, как я хорошо, удачно устроился! Ребята в общежитии хорошие, бригада у нас замечательная, самая передовая на стройке.

В Сибири, оказывается, очень много молока. Мне оно уже просто надоело: молоко и молоко на каждом шагу.

Работа у нас хорошая, очень интересная. Я ничуть не жалею, что приехал сюда. Насчет вещей не беспокойся, еще раз подтверждаю: костюм у меня есть, до зимы далеко, а из первой же получки отложу на пальто.

Здесь у нас весело: есть клубы, кино, танцы. А если хочешь, садись в автобус и поезжай в Иркутск — там есть все, чего твоя душа желает. На рынке можно достать все: яички, омуль, фрукты.

Кто тебе говорил про мошку и комаров? Я еще, сколько живу здесь, не видел ни одной мошки, ни одного комара. Это в глухой тайге, а у нас природа и погода совсем такие же, как в Подмосковье, абсолютно никакой разницы, только цветов море и сопки высокие, непроходимые…

У меня просьба: если случайно увидишь Сашку, передай ему от меня привет и скажи, что я хотел бы ему написать, но не знаю адреса их новой квартиры.

Вот пока все.

Береги себя. Не беспокойся обо мне. Никаких денег не смей одалживать и высылать! Знаешь, сколько тут бетонщики зарабатывают? До полутора тысяч в месяц!

Куда мне девать столько денег? Я решил собрать немного и тогда пошлю тебе. Ведь твоя шубка уже совсем износилась.

До свидания! Крепко, крепко целую.

P.S. Да! Я тут несколько дней приболел немного.

Ты просила говорить правду о своем здоровье, так вот сообщаю. Но это чепуха, ты не беспокойся — это от перемены климата.

Передай, пожалуйста, Виктору, чтобы он не писал мне писем. Я ему не отвечаю, а он все пишет и пишет.

— Ax ты, дрянь этакая! Ах ты, ничтожество! Я с тобой разговаривать не буду. Убери свою койку! Иди к сумасшедшим в палату — там тебе мозги вправят! Уйди вон, или я уйду!

— Мишка, ты взбесился…

— Да, взбесился, потому что с вами тут нормальному человеку не выжить. Приезжают, понимаешь ты, сопляки, баре, от горшка три вершка, мамкино молоко на губах не обсохло — и разевают пасть. Им тут, видите ли, не нравится! Ух, я бы вас выпорол, я бы о вас двадцать ремней порвал!

— Потому что ты ничего лучшего не видел!

— Видел, брат. Я шесть лет в твоей Москве жил, всю Стромынку своими боками повытер, каждый день в восемь сорок пять бежал по Охотному на занятия. Я Москву лучше тебя, сопляка, знаю — и Сибирь знаю получше! Вы хотите, чтобы все было готово. Вы хотите, чтобы от Иркутска до Якутска ходило метро, а в Кузьмихе открылся Большой театр. А то, что это джунгли, ты знаешь? Джунгли! Аляска! Антарктида! Человек, который ушел от железной дороги на сто верст, — это Кук, Магеллан, Пржевальский! Сибирь никто не трогал, не знал и не ведал. Сибирь — как неоткрытая планета, это — такое богатство, что хватит всему миру! Ты знаешь, что мы сейчас вот на угле сидим? Да-да, под твоей койкой уголь! Вон в Кузьмихе им печи топят, под гору за ним ходят и ковыряют из ямы лопатой. Пойди посмотри. Ты ехал — ты знал, куда ты едешь? Тебя позвали открывать, тебя позвали по колено, по шею в болоте прокладывать дорогу, а ты скрипишь: Сибирь оказалась плоха, метро нету. Уйди, убью тебя!

— Но открывать можно и по-человечески!

— Что значит «по-человечески»? Ты, может, хотел бы получить коттедж? На «ЗИМе» ездить на работу? А кто «ЗИМы» делать будет? Четыре несчастных десятка лет прошло, как гиблая, оборванная и варварская Россия задышала свежим воздухом, начала что-то строить. Голодные рты, голые пуза, тьма, полтора «форда» на всю империю, да и те иностранные, голыми руками огонь брали, дрова ломали, голодали, совершали чудеса, мир спасли от фашизма — и строили, перли, шли. А ты хочешь уже на «ЗИМе» ездить? Ты решил, что уже все кончено? Все, мил друг, только начинается! Да! Только начинается! Вы приезжаете и ждете всего готовенького, ждете квартиры с телефоном и газом, ждете, что Чижик уже не пьет, а торговые точки завалены ананасами. Может быть, я тоже хочу ананаса, того, что на Арбате, в магазине «Фрукты», по шестнадцать рублей кило! Так сначала, милый, построй здесь Москву! Земля состоит, к сожалению, не только из столиц. В крупнейшем городе Восточной Сибири Иркутске только одна линия трамвая, и люди еще не видели троллейбуса. Ты понимаешь? А вокруг целина, дебри! Рано нам с тобой говорить о спокойной жизни, ой, рано!.. И кто хочет прожить в наше время достойно и по-человечески, а не паразитом, — тот поднимает целину, прикладывает руки свои, а не смердит!

— Все это, Миша, я понимаю. Помнишь, я с тобой согласился, что, если бы Америка перенесла хоть половину того, что перенесла Россия, она бы не достигла и сотой доли…

— Ты смотри на дух, смотри на темпы. Зачем далеко ходить? Посмотри, что мы вынесли только за одну войну! Они только наживались, только загребали. А мы жизни клали, пот свой и кровь. У тебя же отец погиб — за что он погиб? За что мы с тобой погибнем, если это будет надо?

— Миша, все это я понимаю… И можешь не доказывать мне, что наша страна сделала чудо в невиданный срок. То, что Сибирь — неоткрытая планета, для меня немного ново, но меня и это не смущает: я согласен ее открывать…

— Он «согласен»! Так знай, что никто тебя не просит, никто тебе не кланяется! Ты должен! Ты понимаешь, никто тебя не просит! Не хочешь — иди себе ко всем чертям, и проживешь жизнь спокойно, уютно, удобно, и руки не замараешь. Копти себе! Сколько людей коптят! Но только если ты настоящий человек, ты не можешь жить спокойно. Ты должен совершать великие открытия! Слышишь! Че-ло-век!

— Согласен. Должен. Должен! Я за тем сюда и приехал. Но когда я встречаю свинское отношение, когда я вижу, как много в мире паразитов…

— У тебя опускаются руки и ты говоришь «мама»?

— Нет. Но мне тяжело.

— Становись сам паразитом. Я подсказываю тебе хороший выход. Блестящий! Ну?

— …

— Что же молчишь?

— …Если ты настоящий человек, ты не можешь жить спокойно!

— Иди ты!..

— Заругался. Неплохо. Так вот, давай сядем рядом и будем выть. Авось паразитов станет меньше. А ты!!! А ты… что ты делаешь, чтобы их стало меньше? Ты только плачешь! Ты испугался? А морды им бить ты не пробовал? Свои первые шаги на стройке ты ознаменовал тем, что научился приписывать? Хорошо, далеко пойдешь… Не-ет, брат! Нельзя жить серединка на половинку, не устоит хата с краю. Прошло сорок лет эпохи, когда существуют только два полюса: если ты поёшь не с нами, ты против нас. Что это за усталость от борьбы, что это за паника перед лужей? Я поражаюсь: вы рассуждаете о том, что каждый строит только свое собственное благополучие, что в мире паразиты живут лучше честных людей! Пищите, ноете, хнычете, испугались! Чего? Посмотрите на народ, на эту невиданную в истории силу! Приложите свои руки, набейте мозоли, а не хнычьте, не путайтесь под ногами! Делать надо, а не болтать! Ух, я не-на-ви-жу!