В 1940 году, после окончания десятилетки, Владимир Чванов ушел в армию. В те годы милиция не отлавливала призывников по подвалам, а матери гордились, что их сыновья – красноармейцы.

Через год кадровый боец Владимир Чванов уже воевал с немцами.

Ему не удалось узнать самого острого солдатского счастья – счастья наступления. На его долю достались поражения. Под Смоленском, в третьей атаке, он был тяжело ранен.

Медсанбат. Санитарный поезд. Тыловой госпиталь. В 1942 году он вернулся домой, на Самотеку. К дальнейшему прохождению службы в армии комиссия признала его негодным. Он попал в поломанную войной тыловую жизнь – в Москву карточек, Тишинского рынка, дороговизны и бандитизма.

Как хорошо я помню 42-й год! Видимо, есть особая память детства, которая хранит самые значительные события.

С наступлением темноты Москва погружалась во мрак. Город был полностью затемнен. Только в троллейбусах и трамваях горели синие лампочки. Темные улицы и мрачные проходные дворы сулили прохожим неисчислимые беды. Те, кто работал на заводах в ночную смену, обычно оставались там до рассвета: в городе шуровали уголовники. И хотя действовало еще постановление ГКО за подписью Сталина от 19 октября 1941 года, позволяющее расстреливать бандитов на месте задержания, это мало останавливало блатных…

Через месяц Чванова вызвали в райком комсомола.

– Направляем тебя в уголовный розыск. Пойдешь?

– А оружие дадут?

– Обязательно.

– Тогда пойду.

Его направили в 20-е отделение милиции в Марьиной Роще.

Марьина Роща со своими воровскими традициями, сложившимися сразу после революции, слыла в народе местом гиблым. Именно в это гиблое место и пришел служить помощником оперуполномоченного двадцатилетний Владимир Чванов. Оружия ему пока не дали. Нужно было отработать полугодовой испытательный срок, а красную книжечку с фотографией, печатью и указанием должности он получил.

Первый день службы начался спокойно. Перед этим оперативники повязали Котова и Степуна, известных в Марьиной Роще квартирных налетчиков. С утра все оперативники разбежались по адресам скупщиков краденого и подельников арестованных уркаганов. В отделении остались один оперативник и новый сотрудник – Володя Чванов. Ближе к обеду в комнату вбежал ошалелый опер:

– Слушай, как тебя…

– Володя…

– Вот что, Володя, все ребята на территории, а Котов со Степуном бежали из КПЗ.

– Как?

– Оглушили конвойных и ушли. Знаешь, дуй в засаду – к Котову на квартиру.

Чванов пошел по указанному ему адресу. В глубине двора стоял маленький, покосившийся домик, вросший в землю до самых окон. В длинном коридоре нещадно скрипели половицы. Чванов толкнул дверь в комнату, сохранившую еще следы обыска.

Спиной к дверям сидел человек и что-то ел. Рядом сидела женщина, похоже мать. На столе стояли тарелки с салом, селедка, колбасный фарш в банке, бутылка водки. От этого великолепия у голодного Чванова защемило в животе.

Человек за столом повернулся и увидел худого, длинного паренька в вытертой солдатской шинели.

– Тебе чего, пацан? – Котов встал.

– Ты Котов?

– Ну.

– Я из уголовного розыска, – Чванов достал красную книжку. – Пошли!

– Куда? – улыбнулся, показывая золотые фиксы, урка.

– В милицию.

Котов схватил лежавший на сундуке ломик. Слава богу, что с седьмого класса Чванов занимался боксом, даже был призером первенства Москвы. Он увернулся от просвистевшего лома и ударил бандита в челюсть.

Дико закричала мать, опрокинулся стол, от удара бандит отлетел к стене. Чванов вынул у него из брюк ремень и крепко связал за спиной руки.

Потом поднял бутылку с водкой и плеснул Котову в лицо. Налетчик застонал и сел.

– Пошли.

Он привел его в отделение и сдал дежурному. Многоопытные милиционеры с интересом смотрели на худенького паренька, один на один повязавшего крупного налетчика.

А через час его вызвал начальник уголовного розыска отделения Тимофей Селиверстович Скрипка.

Он несколько минут разглядывал нового сотрудника, потом сказал:

– Иди в дежурную часть, получай оружие.

– А как же испытательный срок?

– Он у тебя утром начался, а к вечеру закончился.

Иван Васильевич Парфентьев в 60-е годы выпустил книгу. По тем временам это было поистине сенсационным откровением. В ней он описал многие интересные дела, рассказал о своих коллегах и подчиненных, но практически ничего не написал о себе.

Когда я писал свой, кстати, не напечатанный очерк о нем, то там не было сыщика Парфентьева, а был руководитель весьма сложного подразделения милиции.

Как я жалею сегодня, что мне не удалось «разговорить» Ивана Васильевича. Но что делать, молодость – это такая пора, когда кажется, что жизнь твоя и близких людей бесконечна, а времени в запасе очень много.

Несколько лет назад я разыскал документы по ликвидации в 1949 году одного из самых опасных бандитов того времени – Пашки Америки. К сожалению, я пользовался только архивными материалами, потому что участников этого дела уже нет в живых.

У него была редкая для блатных кличка – «Америка». Как этот человек, звавшийся в миру Андреевым Павлом Никитичем, ее получил, не знал никто, даже такие оперы, хранители уголовных историй, как Ефимов, Скорин, Парфентьев, Корнеев.

Так вот, кличка вполне красивая, и она, естественно, заставляла человека, носящего ее, жить сообразно.

В свои 25 лет Америка среди уголовников слыл в авторитете. Молодые воры подражали ему во всем. Он обожал серые костюмы, красивую обувь и кожаные пальто. У него было три любимых места. Когда денег много – ресторан «Астория», чуть меньше – «Звездочка» на Преображенке, когда совсем мало – «Есенинский бар», милое пивное заведение, которого нет нынче, так как на его месте возведен «Детский мир».

Люди, знавшие его в те далекие времена, говорили, что он был весел и щедр. В квартире своей, огромной, коммунальной, он не жил: не любил ссориться с родителями, поэтому снимал себе славную комнату с отдельным входом в Сокольниках, в деревянном домике рядом с парком. В те годы снимать квартиру без временной прописки строжайше запрещалось. И у Америки такая прописка имелась. Только стояла она в паспорте на другую фамилию – на Никитина Андрея Павловича. Имелась и справка с места работы. В ней значилось, что гражданин Никитин А.П. работает художником-модельщиком в Производственном комбинате МОСХа. И справка о зарплате была, а в ней – сведения, что заработок гражданина Никитина сдельный, до двух тысяч в месяц – хорошие деньги по тем временам. Но Америка такую сумму проставил специально, «закрыв» справкой свои костюмы, пальто и поездки на машинах. Ну а если кто-то желал выяснить, где же подлинный Андреев, то в 1-м Дубровском проезде, где он жил раньше, любопытному отвечали: мол, после лагеря не вернулся, писем не пишет. Вот и все.

А по Московской области катились ограбления магазинов и касс. Они совершались в один и тот же день, практически в одно и то же время, группами по три-четыре человека. Брали много. Так, только 2 февраля были взяты три магазина– в Химкинском, Балашихинском и Кунцевском районах области. Грабители унесли 120 тысяч рублей. После чего банда ложилась «на дно» и тратила нажитые деньги. Их было четырнадцать человек. Народ все больше не случайный: блатные с двумя, а то с тремя «ходками в зону» за спиной. Америка – главарь.

Деньги приходили и уходили. Причем разрыв между «приходом и расходом» был слишком уж коротким. Это-то и беспокоило Америку, и он начал подумывать, как поставить дело, чтобы одним ударом взять большую сумму.

Однажды в ресторане «Звездочка» он встретил блатного по кличке «Никола Взрослый». Андреев не знал ни его имени, ни фамилии – только кличку. Они сели за стол, выпили, и Никола Взрослый предложил Андрееву «золотое дело». Америка согласился.

Пятнадцатого апреля 1949 года кассиры Московского финансового института Никитина и Тимакова получили в банке 258 тысяч рублей. Вполне естественно, что мешок денег они везли на машине.