Они вернулись раньше, чем она думала, без сомнения, уставшие от дневной поездки. Венеция слышала, как они попрощались, потом до нее донесся звук запираемых дверей, а дальше судно погрузилось в тишину. Она выждала еще пятнадцать бесконечных минут, потом открыла дверь и выскользнула наружу. Пол палубы блестел в лунном свете. Бесшумно ступая босыми ногами, она направилась в каюту хозяина. Она часто делала такое путешествие раньше, чтобы провести одинокую ночь в постели Фитца, но на этот раз она будет вместе с ним. Венеция поколебалась какое-то мгновение возле его двери, прислушиваясь. Казалось, все тихо. Она тихонько открыла ее и скользнула внутрь, в темноту той части помещения, которой Фитц обычно пользовался как своим кабинетом. Из-под двери спальни пробивалась полоса света, сердце Венеции забилось сильнее, на цыпочках она приблизилась… Если бы дверь не распахнулась под порывом свежего воздуха, они бы не заметили ее. Там была Олимпи. На ней ничего не было, кроме черных кружевных французских панталонов. Сидя в объятиях Фитца, она повернулась и ласково улыбнулась Венеции.

– Какая встреча, – сказала она, забавляясь, – вы намерены присоединиться к нам или просто обсудить, что приготовить на завтрак?

Венеция стояла окаменев, казалось, ноги у нее вросли в пол. Она не могла оторвать глаз от великолепной груди женщины, которую только что целовал Фитц. О, Господи, сейчас она хотела только одного – умереть, просто умереть…

– Заткнись, Олимпи. – Фитц грубо оттолкнул ее в сторону. Он потянулся к двери, но Венеция уже повернулась и побежала. – Венеция, Венни, вернись! – Он схватил ее за руку, когда она уже выскакивала в коридор. – Ну остановись, маленькая дурочка. Ну что вынудило тебя так поступить? Господи, Венни, ты сошла с ума…

Венни взмахнула рукой и ударила его изо всех сил, ее нежное тело сотрясали рыдания.

– Ты прав, – вскрикнула она, – я проклятая маленькая дурочка. Моя мать плохо воспитала меня, вот почему я сделала это. Я ненавижу вас, Фитц МакБейн. Я ненавижу вас…

Она вырвала свою руку из его ладони и наконец выбежала вон, теряя скользкий атласный пояс от соблазнительного атласного халата – халата такого рода, который распахивается сам собой, позволив насмешливым глазами Олимпи Аваллон рассмотреть ее наготу.

– Ладно, дорогой, – мягко сказала Олимпи, – мы продолжим, на чем остановились, или у меня разболится голова? – Олимпи понимала, что отступление будет лучшим выходом из этой ситуации. Как бы то ни было, Фитц определенно вне себя. Что же еще могло выявиться в этой ситуации ее опытному глазу? Скучно.

– Или ты предпочитаешь обсудить подробности? В голосе Фитца послышались резкие ноты:

– Ты не должна так говорить, Олимпи…

– Да? Может, я должна принести извинения крошке мисс Хавен, что нахожусь с тобой?

– Олимпи, я очень сожалею. Она всего лишь ребенок… Я бы многое отдал, чтобы этого не произошло.

Может, она и молода, думала Олимпи, но Венеция определенно не должна была появляться в каюте Фитца МакБейна – одетая, или, скорее, раздетая, чтобы поиграть в свои детские штучки. Накинув на плечи пеньюар, Олимпи направилась к выходу.

– Ты должен помнить, Фитц, что такие молодые девушки, как та, могут быть опасными, – предупредила она. – Они принимают многое слишком всерьез. Они не понимают игр твоего и… моего рода. И для кого-то из вас это может закончиться плохо.

Дверь за ней медленно закрылась. Олимпи никогда не хлопала дверью.

Неожиданно зазвонил внутренний телефон, и Фитц нетерпеливо поднял трубку. Какой дьявол звонит ему в такой поздний час?

– Извините, что побеспокоил вас, сэр, – раздался голос вахтенного помощника, – но из Лос-Анджелеса звонит мистер Ронсон. Он говорит, что это очень срочно.

– Хорошо. Соедините меня с ним.

В трубке послышался голос Боба Ронсона.

– Добрый вечер, мистер МакБейн. Извините за поздний звонок, но я подумал, что вам нужно узнать обо всем немедленно. Это относится к тому специальному делу, которое вы просили меня расследовать.

Фитц был весь внимание.

– Правильно. Так что?

– Все хорошо, сэр, если только можно назвать это хорошим. У меня есть важнейшая информация. Я все записал на магнитофон, мистер МакБейн. Не хочу вдаваться в детали по телефону, но думаю, что вам стоит прослушать все как можно скорее. Если хотите, я мог бы вылететь вечерним рейсом.

– Нет, – быстро ответил он. – Не утруждайте себя, Ронсон. Я приеду сам. Думаю, нас ждут несколько интересных встреч. Спасибо, Боб, вы проделали нужную работу.

– Рад служить вам, мистер МакБейн. – В привычно деловом тоне Ронсона звучало удовлетворение. Он не упустил переключения с «Ронсона» на «Боб». – Значит, ждем вас завтра?

– Верно. Позже я сообщу точное время. Спокойной ночи, Боб, и еще раз спасибо.

Фитц сидел за своим столом и размышлял, что такого могло быть записано на кассете Ронсона. Затем он позвонил и оставил сообщение пилоту, чтобы самолет был готов к вылету в Лос-Анджелес в восемь часов утра.

В ожидании прибытия Фитца МакБейна Билл поправил узел своего строгого синего галстука и нервно перестегнул пуговицы серого фланелевого пиджака. Он пытался угадать, для чего тот сюда прибыл. Телефонный звонок был как гром с ясного неба – не сам МакБейн, но кто-то из его помощников, или секретарей: «Мистер МакБейн прибудет в Лос-Анджелес в четверг и хочет встретиться с мистером Кауфманом, чтобы обсудить некоторые деловые вопросы».

Возможно, мистер МакБейн подумывал о том, чтобы заняться кинобизнесом или, что вероятнее, кабельным или спутниковым телевидением. Но, если так, почему приглашает его? Есть другие, более впечатляющие имена, которые приветствовали бы такой интерес мистера МакБейна. У Билла было какое-то неприятное предчувствие, что здесь что-то не так. Но что?

Он взглянул на небольшую картину в позолоченной рамке, стоящую на столике с магнитофоном. Он готов был поклясться съесть свою шляпу, если это не Матисс.

А Фитц уже стоял в дверях, наблюдая за ним, бывшим агентом Дженни, бывшим другом. Ее Иудой. Или одним из них – другой был уже мертв.

– Это Матисс, – сказал он. Билл неловко отскочил. – Я стал коллекционировать полотна, как только начал делать деньги. Настоящие деньги.

Проигнорировав протянутую руку Билла, он знаком указал ему на кресло.

– Садитесь, Кауфман. То, что я хочу сказать, не займет много времени… Я уверен, вы деловой человек.

– Никак не пойму, чем я могут быть вам полезен, мистер МакБейн, – ответил Билл, – но если вы скажете…

– Разумеется, я сделаю это.

Билл осторожно опустился в глубокое, модное кресло. Чувствовал он себя определенно очень неуютно. Почему МакБейн не пожал ему руку? И что, черт побери, все это могло бы значить?

– Я здесь для того, чтобы поговорить о Дженни Хавен, – сказал Фитц, – и об интересах ее трех дочерей.

Дженни! Господи, вот в чем дело, эти дочери что-то хотят от него.

– Очень печальная история, – согласился Билл, – мы все сожалеем, и я уверен, девушки рассказали вам, что Стэн и я – Стэн Рабин – юрист, который так трагически умер пару месяцев назад, так вот, Стэн и я всегда говорили девочкам, что сделаем для них все, что в наших силах. И, если у них сейчас затруднительное положение, я уверен, что юридическая контора Стэна будет рада и сочтет за честь выполнить свои обязательства без всякой платы.

– Рад слышать это, Кауфман, – спокойно произнес Фитц. – И я надеюсь, вы тоже сочтете за честь выполнить свои обещания.

Билл почувствовал, как у него отлегло на душе. Значит, вот в чем дело. Девушки нуждаются в помощи, возможно, они попали в трудное положение, хотя, если им помогает Фитц МакБейн, это не могут быть финансовые трудности.

– Конечно, конечно! – сердечно заявил он. – Вы знаете, я вел все дела Дженни двадцать пять лет. Для меня большая радость сделать что-то и для девочек.

– Теперь вот что, Кауфман, эти девочки бедны. А бедны они потому, что, когда мисс Хавен стала чуть меньше, чем звезда, и, тем самым менее выгодной клиенткой, чем она была для вас и мистера Рабина все двадцать пять лет – так, кажется, вы заметили? Вы бросили ее. Вы бросили ее в то самое время, когда она особенно нуждалась в совете и помощи. Вы бросили ее стервятникам – а они кружились и ждали. В конце концов, вы тоже включились в их число. И мистер Рабин. – Пронизывающие глаза Фитца встретились с наполненными дурным предчувствием карими глазами Кауфмана. – А также Рори Грант.