Далеко от него на другом конце холма бывалый рубака напевно выводил с детства знакомое поверье, стараясь по памяти подражать задушевному голосу деда:

— Едва забрезжит рассвет, из-за горизонта придёт чёрная туча, огромная, точно четыре горы в центре мира. Отчаяние объемлет всё живое, солнечный свет обратится во тьму — настанет время древних Богов. Как чашку они разобьют землю. Девять дней и ночей станут властвовать над миром ветры, ливень и наводнение. На десятый день небеса перестанут оплакивать нас, и древние Боги под сенью тучи посмотрят на лицо мира — везде тишина. Род людской обратился в глину.

Лишь немногие из воинов подолгу слушали новоявленных пророков. К другим знамёнам стеклись и стар и млад, как волны: там летни то кричали, то перешёптывались о чудовище, и казалось, что на холме поселился улей.

— Пожрал своих людей, теперь затаился — вестимо нас поджидает!

— Победил сильнейшего из воинов. Нет, он не человек!

— И то правда, говорят, в самом деле…

— …чёрный, а лицо белое. И тонкие руки…

— …тонкие кисти…

— Бог!

— …не явится перед смертными…

— Забыли?!

— …как мир погиб в прошлый раз?

— …кто спит в весеннем Городе?…

Огромное тёмно-оранжевое Солнце садилось во мглу. Динозавр Йнаи, до того мчавшийся на полкорпуса впереди, неожиданно перешёл на шаг. Силач развернул своего ящера и, поравнявшись с советником, быстро спросил:

— В чём дело?

Летень указал рукой направо, туда, где пыль вилась над холмом, озарённая косыми лучами светила.

— Догнали, — нетерпеливо выдохнул беловолосый. — Сейчас не будем торопиться. Поедем шагом, наверху ты останешься позади — там, где их дозорные тебя не увидят, а я спешусь и поползу к вершине.

— Не теряйте головы, — мрачно попросил его советник.

Ченьхе сделал вид, что не заметил тревоги во взгляде летня, и широко раздул ноздри, возмущённый.

— Лучше им волноваться за свои головы. Вперёд!

Ящер Йнаи тронулся с места, тяжело и неохотно переставляя лапы, будто настроение хозяина передалось и ему. Беловолосый, хмурясь, слушал, как мерно дрожит земля от могучих шагов и как громко в душной тишине заката бьётся сердце. Он удивлялся собственному волнению.

Спрыгнув наземь, силач перебросил советнику перчатку с поводьями, лёг на землю и пополз, но вскоре сел и скорчился, чихая от пыли. Йнаи порылся в седельной сумке, подъехал ближе, наклонился и протянул Ченьхе узкую полосу лёгкой белой ткани. Воин, ни слова не говоря, обвязал ею нижнюю часть лица и продолжил путь к вершине.

Первым, что он увидел, были телеги, грубо сколоченные из деревянного камня. Их тащили исхудавшие ящеры с изуродованными рубцами шкурами. «Зачем нужно столько еды?» — озадаченно подумал сын Каогре, глядя на груз: множество мешков и свёртков. Он не сразу различил среди тюков чёрные лакированные бока кувшинов, закопчённые металлические края котлов, связки копий и дротиков. «Добыча», — понял он тогда и, больше не обращая на телеги внимания, поискал глазами дозорных.

Воины шли шумной толпой, словно возвращались с развесёлой гулянки. Беспечные, опьянённые лёгкой наживой и уверенные в собственной непобедимости, они вольно разбрелись по склону и не глядели по сторонам. Чёткий строй держали лишь три десятка летней, окружавшие единственного всадника. Ченьхе изо всех сил напряг зрение, пытаясь рассмотреть лицо предателя — в его посадке силачу чудилось что-то знакомое.

Солнце уже зашло. Небо подёрнулось звёздной рябью. Так ничего и не разобрав в синих сумерках, беловолосый осторожно отполз назад.

— Какие у них знамёна? — спросил Йнаи, пока Ченьхе разматывал ткань.

Силач нахмурился и ответил растерянно:

— Идут без знамён.

— Кто он?

— Не рассмотрел.

— Командир гарнизона крепости? — спокойно предположил летень.

Ченьхе оглянулся на него. Йнаи ожидал ответа, прищурив глаза и опустив углы губ.

— Да, — осознал беловолосый, помолчал и добавил. — Ты с самого начала так думал?

— Либо он, либо старейшина любой из трёх деревень, — поведал советник. — Но старейшине трудно было бы подчинить себе двух других, равных ему, и того сложнее переманить на свою сторону гарнизон крепости. Впрочем, это всё досужие размышления. На деле я не представляю и того, как командиру удалось поднять своих людей против уана.

— Ты очень умный, — восхитился Ченьхе. Из длинной речи он понял лишь то, что Йнаи мог бы без затей ответить «да».

Летень скорбно улыбнулся.

— Недостаточно, — сказал он. — Я не сумел отговорить вас.

— Почему ты так предан отцу? — вдруг спросил беловолосый, без обиняков, с серьёзностью, ему обычно не свойственной.

Йнаи открыл рот, чтобы напомнить о времени, предателе и чужом войске. Силач угадал его намерение.

— Это может быть наш последний разговор, — голос наследника Каогре звучал настойчиво. — Мне важен ответ. Только, прошу тебя, говори проще.

Советник опустил глаза и провёл рукой по шее динозавра.

— Дело не в уане Каогре, — признался он. — Дело в вас. Правитель без выдающихся способностей, который умеет ценить чужой ум, ничуть не уступает тому, кто сам умён, но и полагается на себя одного. Я хотел бы служить вам.

Ченьхе недоверчиво наморщил лоб.

— Но я же не послушал тебя, — пробормотал он.

Летень встретился с ним взглядом и спокойно объяснил:

— Вы напоминаете мне уана Каяру — у вас есть сердце.

Обоих советников уана Каогре разбудили телохранители, и каждый сказал своему господину:

— Приказ правителя: предстать перед ним немедленно. С собой принести большие карты внешних границ.

Оба старика торопливо сморгнули сон, надели мантии и, нагрузив себя лакированными футлярами для свитков, выбрались из комнат в коридор. Факелы уже потушили, но советники не стали возвращаться или медлить — оба бывали в крепости не один десяток раз и могли по памяти исчислить шагами длину любого перехода в ней, не говоря уж о том, чтобы на ощупь добраться до двери, ведущей в личные покои уана.

Тяжёлая каменная плита заскрежетала — её вручную отодвигал мрачный воин из личной стражи Каогре. Советники переступили через порог и низко поклонились. В покоях уана было жарко и душно: пылал небольшой камин, десяток свечей, без подсвечников стоявших на полу, озарял ворох карт. Правитель сидел перед ним, скрестив ноги, и что-то быстро писал тонкой чёрной палкой на пергаментном листе. Не отрываясь от своего занятия, он коротко кивнул, и мрачные стражники покинули комнату.

Старики молчали, пока плита не встала на место. Едва скрежет стих, огонь в камине оживился, зашептал бесплотным голосом. Каогре осторожно выпустил палку для письма из рук, та с тихим стуком упала на разрисованную мягкую кожу и закатилась под длинный чёрный футляр.

— Все карты здесь, — заговорил младший из пришедших.

— Хорошо, — ровно ответил уан, протянул исписанный лист. — Я считал по памяти. Проверь. А ты, — он взглянул на первого советника, — отдай ему всё, что принёс, и садись рядом со мной. Подумаем, вдруг я что-то пропустил или не учёл.

Летни повиновались, не задавая вопросов. Первый советник вдруг нахмурился, заметив среди разбросанных листов пергамента тонкую резную трубочку из настоящего дерева — футляр для птичьей почты, каким пользовался только один из соседей.

— Марбе спросил меня, кто ведёт западное войско и какие цели преследует, — без выражения молвил Каогре.

Третий советник поднял голову от карт. Правителю больше ничего не потребовалось добавлять: юго-западная граница стала только чертой на карте. «Когда уан Марбе поймёт, что происходит, искушение может оказаться велико. Нужно перебросить туда хотя бы две полнокровные кварты, — проносилось у каждого из летней в голове. — Они займут покинутую крепость и смогут продержаться два дня до подхода подкрепления из лагеря…

Какого подкрепления? Даже если направить на юго-запад всех новобранцев, этого не хватит. А ведь ещё нужно собрать войско — чтобы не провоцировать соседей, придётся жестоко покарать мятежников. Где взять силы? Ослабить границу с зоной Олли не посмеет никто в здравом уме — число её защитников и без того нужно удвоить».