— Здесь у них уборная, — полушепотом доложил он. — Они не выключили свет, и дверь открыта. — И потом с судорожным вздохом вдруг выкрикнул. — Господи! Вот они где, голубчики! Вы только полюбуйтесь на старину принца!
Сгорая от любопытства, Блэнфорд кинулся за вторым жестяным бочонком, и вскоре тоже имел удовольствие заглянуть в уборную, через открытую дверь которой был увиден коридор, достаточно хорошо освещенный. Он вел во внутренний дворик с диванами и чахлыми растениями в горшках. Действительно принц возлежал на диване, совершенно умиротворенный; Катрфаж, в одной рубашке и в носках, причем красных, сидел рядом, прихлебывая виски, и что-то вдохновенно ему рассказывал. Нескольких секунд хватило на то, чтобы разглядеть и более пикантные детали этой сцены, казавшейся абсолютно нереальной, словно все происходило в каком-нибудь маленьком театре.
Принц снял все, что было на его щуплом сером торсе; только крупные выпуклые соски, так сказать, прикрывали королевскую грудь, что не мешало его высочеству сохранять скромное величие. Нижняя часть его тела от талии до щиколоток была упакована в легчайшие трикотажные кальсоны, из прорези торчал королевский член с розовым, как у невинного младенца, кончиком. Катрфаж тоже выглядел весьма двусмысленно в своей рубашке и красных носках. Он что-то рьяно втолковывал Рикики, которая стояла в тени, поэтому была видна лишь наполовину, отчего казалось, будто клерк с жаром витийствовал перед двумя необъятными грудями, выпиравшими из-под грязной сорочки. Рядом стояла озадаченная карлица с чудовищно нарумяненным лицом, словно она собиралась выйти на арену цирка — наряд из тонкой кисеи едва прикрывал ее уродливое тело, а голову украшала фата. На ней было множество браслетов, цепочек и прочих украшений, в общем, разодета хоть куда, явно для особого случая. Видимо, этим маскарадом хотели угодить принцу, но не вышло, и в данный момент дружок высокого гостя излагал его претензии: дескать, Рикики подсунула не то, что требовалось. Понять смысл столь бурной речи было нетрудно. Карлица оказалась слишком старой и слишком упитанной, совсем не во вкусе принца. Тем не менее, его высочество вел себя галантно, судя по тому, что отвратительная коротышка, сделав неуклюжий реверанс, набросилась на большую коробку с лукумом, которую клиент подтолкнул к ней поближе. Зубы карлицы, огромные и желтые, походили на игральные кости.
Видимо, Рикики никак не могла уяснить, что же требуется тщедушному человечку. Но вот принц соизволил вяло протянуть вперед руку, показывая, что хочет партнершу помоложе, очень-очень молодую. Что-то объясняя, он сопровождал свои слова изящной жестикуляцией. И в его порхающих движениях не было ни намека на обиду или злость. Он просил, а не приказывал. Все тихо-мирно, очень цивилизованно. Более того, он протянул коробку с рахат-лукумом и непонятливой Рикики, и та, выудив сладкий кубик, с хищной жадностью его проглотила, потом, слизав с пальцев сахарную пудру, вытерла их о сорочку. И тут она вдруг вскинула вверх указательный палец, будто ее осенила гениальная идея, и засеменила прочь, а мужчины снова взялись за стаканы с виски. Карлица, этот уродливый призрак для суррогатных радостей, последовала за ней, срывая на ходу фату, так актриса стаскивает с головы парик, скрывшись за кулисами.
Оставшиеся в центре сцены мужчины (сравнение с театром напрашивалось снова и снова при виде ограниченного дверным проемом и ярко освещенного пространства) наполнили стаканы и заговорили совсем тихо. Катрфаж был очень красен и очень весел, видимо, чувствуя себя вполне комфортно без брюк, в одной грязноватой рубашке. Принц даже в кальсонах умудрялся сохранять королевский вид, хотя был чересчур уж худеньким. Он почесывал время от времени свой миниатюрный мужской инструмент и был само добродушие. Ждать им пришлось недолго, вскоре на сцену ворвалась Рикики, раскрасневшаяся от радости. Она держала за руки двух девчушек, наряженных словно для первого причастия. Толстый слой румян делал их рожицы похожими на маски, сквозь глазные прорези которых они смотрели с явным любопытством, без тени испуга. Для пущего эффекта толстуха остановилась чуть поодаль, а после развязно, но все же с легкой опаской, представила гостям своих подопечных. Eureka! Все ясно! Она вспомнила о том, что у нее есть парочка подходящих «ангелочков».
Результат можно было предугадать заранее. Принц засиял от удовольствия и стал похож на мальчишку, того и гляди начнет кувыркаться от радости. Поставив свой стакан, Катрфаж сложил руки на груди и милостиво улыбнулся Рикики, принц же протянул к ней руки и, взяв ее пальцы, сделал вид, будто хочет их благодарно поцеловать. Девочки слегка растерялись, но были вполне довольные происходящим. Они сосали леденцы. Поднявшись со своего ложа, принц ласково обнял обеих; потом он кому-то махнул рукой и сказал что-то по-арабски, после чего появился мажордом (видимо, обретавшийся в тени, так сказать, в кулисах), который вел на золотых поводках двух огромных холеных афганских борзых. Принц в восторге захлопал в ладоши и, хохоча, издал ликующий крик; затем с умиротворенной улыбкой посмотрел на всех. Вот теперь все в полном порядке, говорил его взгляд. Можно переходить к следующему акту…
Рикики распахнула боковую дверь, которая вела в спальню, декорированную довольно экстравагантно. Там стояла широченная, отделанная позолотой кровать под ромбовидным зеркалом. Застелено это ложе было золотистым покрывалом, а на полке, прибитой выше, теснилось много куколок в народных костюмах. Стены были драпированы красными шалями и вся картина напоминала сцену из «Призрака оперы». Крохотные манекены, похожие на съежившихся детей, которых терпеливо и профессионально обрабатывали всякими консервантами, прежде чем нарядить арлекинами, арлезианцами, каталонцами и басками. Сюда-то старая сводня и привела принца, теперь уже он ласково держал за руки двух девочек. Собаки — без поводков — следовали за ним, как отлично выдрессированные слуги, знающие свои обязанности. Сцена была предельно пикантной и откровенной, поскольку актеры не знали, что за ними подсматривают… Да, настолько, что шпионы почти не чувствовали того отвращения, которое испытали в первые секунды.
Но тут как назло Катрфаж вошел в уборную и закрыл за собой дверь, прервав этот колоритный спектакль. Клерк уселся на стульчак, и началось куда менее эстетичное действо. Вскоре тайные зрители услыхали стоны и кряхтенье — прямо под своими подбородками. Как быть дальше? Ни консулу, ни Блэнфорду не хотелось, чтобы их уличили в подсматривании. Только сейчас они поняли, до какой беды их довело любопытство, потому что спрыгнуть с высокого бочонка было не очень-то просто. Чересчур большой риск сломать ногу — в эдакой темени! Так бедняги и стояли на своих круглых жестянках, мысленно проклиная негодяя клерка и надеясь, что он не будет слишком долго торчать в туалете и распахнет дверь. Тогда они снова увидят спальню и уморительного египтянина. Однако какими бы захватывающими ни были сексуальные причуды посетившего священную Мекку распутника, вряд ли у них хватит сил до самого утра торчать под окном, практически не шевелясь. Оба соглядатая совсем приуныли, храня скорбное молчание, ибо никаких светлых идей в их горячие головы не приходило.
Растущее отчаянье и все более ощутимый дискомфорт рано или поздно вынудили бы несчастных на что-нибудь решиться, но судьба была все же к ним милостива: Катрфаж благополучно опорожнился и дернул за цепочку; и словно бы тоже повинуясь рычажку сливного бачка, дверь распахнулась, вновь явив ярко освещенную сцену. Однако теперь дверь спальни была почти закрыта, и сколько консул с Блэнфордом ни тянули шеи, разглядеть, чем там занимался принц со своей свитой, им никак не удавалось. Рикики сидела вся размякшая, похожая на проколотую велосипедную камеру, и, пользуясь отсутствием принца, она снова совершила хищное нападение на коробку с липкими сладкими кубиками.
Сцену пересекла отвергнутая принцем маленькая горбунья — на сей раз голая — и уселась у выступа, накрытого разноцветными шалями, оказалось, что это пианино. Одним пальцем она наигрывала простенькую мелодию, извлекая из инструмента отрывистые звуки. Довольный Катрфаж разлегся на диване, держа с алчным видом бутылку. Разговоров больше никто не вел. Из спальни изредка доносились какие-то фразы, однако разобрать их не было возможности. В общем, теперь все выглядело довольно обыденно, ничего интересного, и Блэнфорд почувствовал, как сильно затекли у него пальцы на ногах. Пора было спускаться на землю и отправляться по домам. Едва он собрался призвать к этому своего напарника, как неожиданный сюжетный поворот придал спектаклю новую энергию, живительный драматизм.
