– Эй, мамаша! – обратился Бибо к одной из них. – Что ты делаешь?

Он видел ее днем за вязанием и уже проверял повозку. Теперь она держала в руках множество вьющихся локонов всех цветов и оттенков, лаская их своими длинными костлявыми пальцами, и хихикала над Бибо.

– Я подружилась с любовником мадам Гильотины, – отвечала она с циничным хохотом. – Он срезает мне это с отрубленных им голов. Обещал мне настричь еще и завтра, да не знаю, смогу ли завтра туда попасть.

– А что ж так, мамаша? – удивился Бибо, который, будучи образцовым служакой, не мог не заинтересоваться столь необычной старухой.

– Да у внука, вон, пятнышки оспы, – отвечала она, тыча большим пальцем себе за спину. – А некоторые вообще говорят, что это чума. Если правда, то я не смогу быть завтра в Париже.

Услышав про язвочки, Бибо отошел немного в сторону, когда же старая ведьма упомянула чуму, он отскочил от нее еще дальше.

– Будь ты проклята, – гаркнул он, и народ, столпившийся у повозки, мгновенно рассеялся.

Старуха расхохоталась.

– Сам ты будь проклят, трусливый подонок, – огрызнулась она. – А еще гражданин! Что же ты за мужчина, коли испугался каких-то болячек!

– Проклятье! Чума!

Наступила гнетущая тишина. Каждый с ужасом ощутил присутствие призрака страшной болезни, которая запросто могла переплюнуть любой террор и напугать самых безжалостных дикарей.

– Проваливай! Катись отсюда с чумным своим выводком! – заорал Бибо.

Старуха, сделав похабный жест, хлестнула клячу и с грубым хохотом выкатилась за ворота.

Этим происшествием и завершился день. Народ начал расходиться, напуганный двумя страшными именами-болезнями, обрекающими человека на долгую, одинокую и мучительную смерть. Люди расходились в угрюмом молчании, подозрительно посматривая друг на друга и сторонясь на всякий случай, будто болезнь уже поселилась в каждом из них. Тут-то и появился, столь же неожиданно, как и в случае с Гроспьером, гвардейский капитан. Только этого Бибо знал лично, и опасения, что он может оказаться таинственным англичанином, были излишними.

– Повозка… – крикнул капитан задыхаясь, едва лишь достиг ворот.

– Какая повозка? – громко спросил Бибо. – Со старой ведьмой… крытая…

– Их было двенадцать…

– Да с той старой ведьмой, что наплела про чуму у сына!

– Да…

– Ты не пропустил их?

– Черт побери, – пробормотал Бибо, и его румяные щеки побелели от страха.

– В повозке была графиня де Турней с детьми! Все они предатели и приговорены к смерти!

– А возница? – выдохнул Бибо, оседая в суеверном ужасе.

– Тысяча чертей! – прорычал капитан. – Есть подозрение, что он-то и был проклятым англичанином. Сапожок Принцессы собственной персоной!

Салли хлопотала на кухне у гигантской плиты, заставленной сковородками и кастрюлями, в углу стоял огромный котел, рядом с ним, на вертеле, обжаривался благородный филей. Салли помогали две девчонки, на пухленьких локотках которых ловко сидели крахмальные нарукавники; стоило ей за чем-нибудь отвернуться, как они начинали хихикать одному Богу известно над чем.

Старая Джемима, тупая и неповоротливая, монотонно ворчала, то и дело поправляя стоящий на плите котел.

– Ну как там, Салли? – весело донеслось из зала.

– Господи, помилуй! – добродушно откликнулась Салли. – Знаю я, чего они ждут!

– Конечно же, пива, – проворчала Джемима. – Ты прекрасно знаешь, что один Джимми Питкин может выпить целый кувшин.

– Да и по виду мистера Гарри не скажешь, что он откажется, – прибавила, хитро поблескивая черными глазками, одна из девчонок, Марта, и подружки, переглянувшись, вновь рассмеялись.

Салли, упершись руками в пышные бедра, явно неодобрительно посмотрела на Марту, еще мгновение, и ее ладонь прошлась бы по свежим румяным щечкам, однако любовь к доброму юмору возобладала. Вздохнув, она пожала плечами и занялась картофелем.

– Эй, Салли! Ну что там? – доносились из зала крики, сопровождаемые мерной дробью пустых оловянных кружек по дубовым столам, в надежде привлечь внимание жизнерадостной дочери трактирщика.

– Салли, – не унимался самый нетерпеливый из гостей. – Ты что, собираешься нас морить до ночи?

– Я думаю, папа был бы не против, – буркнула Салли не менее веско, чем Джемима, и, взяв несколько коронованных пеной кувшинов, стала разливать великолепный медовый эль домашней выделки, благодаря которому «Отдых рыбака» был известен еще со времен короля Карла. – Он-то знает, как мы здесь вертимся.

– Ваш папа слишком занят обсуждением политики с мистером Хэмпсидом, чтобы думать о вас и вашей кухне, – тяжело пыхтя, проворчала Джемима.

Небрежным жестом поправив волосы перед небольшим зеркалом, висевшим в углу кухни, Салли надела на черные кудри кружевной чепец, делающий ее похожей на ангела, и, ухватив каждой своей сильной загорелой рукой по три кружки, одновременно ворча, краснея и улыбаясь, вышла в зал.

Атмосфера в зале ничем не напоминала кухонной суеты.

В наши дни «Отдых рыбака» – респектабельный ресторан. А тогда, в конце XVIII века, в великом 1792 году, он еще не приобрел той значительности и солидности, которые принесла ему бурная жизнь прошедших столетий, хотя уже и тогда он был достаточно старым – с дубовыми, потемневшими от времени стропилами и балками, с такими же стульями, из-за высоких спинок которых поблескивали отполированные временем столы, испещренные бесчисленными кольцами от кружек. Наверху, в центральном окне, стояли горшки с алой геранью и голубыми кавалерийскими шпорами[1], выделяясь своей яркостью из пыльной дубовой обстановки зала.

Владелец «Отдыха рыбака» – «медовый князь» мистер Джеллибенд даже на взгляд самого придирчивого наблюдателя был весьма преуспевающим человеком. Оловянные кружки, покрытые старинным резным узором, сверкающая серебром и золотом медная утварь на гигантской плите, натертый до красного блеска пол, соперничающий своим цветом даже с ярко-алой геранью, – все свидетельствовало об исключительной добросовестности слуг, о нерушимой верности традициям, а также о священной необходимости и дальше поддерживать все на такой же высоте элегантности и приличия.

Когда Салли, безуспешно пытаясь за сдвинутыми бровями скрыть свою ослепительную улыбку, вышла из кухни, по залу разнесся ликующий вопль восторга:

– А вот и Салли! Ну что, Салли! Красотке Салли – ура!

– А я думал, ты совсем уже там оглохла в своей кухне, – выкрикнул Джимми Питкин, проводя тыльной стороной ладони по пересохшим губам.

– 'пакойна! 'пакойна! – засмеялась Салли в ответ, ставя на стол полные кружки. – Не понимаю, зачем так спешить? Или у тебя подыхает бабка, и тебе так хочется посмотреть, как она испустит последний вздох, что ты прямо сгораешь от нетерпения? Сколько живу, подобной спешки не видела!

Острота вызвала веселое одобрение собравшихся и дала пищу немалому количеству новых шуток. Но Салли вдруг будто забыла обо всех своих сковородках и горшках. Казалось, она не замечает ни веселого оживления по поводу бабушки Джимми, ни тяжелых клубов крепкого табачного дыма. Все ее внимание было приковано к молодому человеку с вьющимися волосами и пылким взглядом синих глаз.

Мистер Джеллибенд, хозяин «Отдыха рыбака», «медовый князь», местный туз, стоял, широко расставив ноги, с длинной глиняной трубкой в зубах, лицом к очагу, так же как некогда здесь стояли его отец, его дед, его прадед. Массивная фигура, добродушное лицо, небольшая лысина на макушке – он представлял собой настоящего сельского Джона Булля тех дней, дней наивысшего политического расцвета острова, когда для любого англичанина, будь он лорд или йомен, весь европейский континент был вертепом разврата и Англия оставалась единственным местом, где еще можно было укрыться от каннибалов и дикарей.

Он стоял, гордый собой, твердо опираясь на ноги, с трубкой, как у церковного старосты, презирая все и вся вокруг и не считая нужным заботиться о чем-либо или о ком-либо в доме. На нем был классический алый жилет с блестящими медными пуговицами, штаны из бумажного бархата, серые шерстяные чулки и щегольские туфли с пряжками, весьма характерные для всякого уважающего себя трактирщика в Великобритании тех времен. И хотя на округлые плечи очаровательной, выросшей без матери Салли свалилась работа, которую впору бы делать четверым, он предпочитал обсуждать политические проблемы нации с наиболее привилегированными из своих гостей.