Повсюду царил абсурд; глупая болтовня окружала несчастную женщину, казалось, люди уже не знают, о чем говорить, – даже принц со смехом спросил ее, оценила ли она последние поэтические потуги своего мужа.

– Написано при завязывании галстука! – объявил сэр Перси своим обожателям, толпой стоявшим вокруг него:

Bon mot[9] сэра Перси полетела по комнатам. Принц был очарован. Он поклялся жизнью, что без Блейкни мир выглядел бы высохшей пустыней. После чего, взяв под руку, увлек его в другую комнату, обрекая на затяжную игру в кости.

Сэр Перси, чьи наивысшие интересы при посещении людных мест большей частью концентрировались около карточных столов, обычно позволял жене танцевать, флиртовать, радоваться или печалиться, сколько ей будет угодно; так было и сейчас: выдав свою bon mot, он оставил Маргариту в толпе старых и молодых поклонников, очевидно, всем своим видом пытаясь ей доказать, что все его большое и ленивое существо не имеет достаточного количества мозгов для появления мысли о возможности каких-либо «матримониальных» поползновений со стороны «умнейшей женщины Европы».

Тем не менее ее натянутые нервы, возбуждение и беспокойство лишь придавали ей больше очарования. Сопровождаемая толпой мужчин разных наций и возрастов, она удостоилась множества восторженных восклицаний от всех, на кого падал ее взгляд. Она более не утруждала себя мыслями. Юность, проведенная среди богемы, наложила на ее восприятие мира печать фатализма. Ей представлялось, что события происходят сами собой и управление ими не в ее власти. Она знала, что от Шовелена пощады ждать нечего. Он назначил цену за голову Армана и предоставил ей решать, платить или нет.

Несколько позднее Маргарита наконец увидела сэра Эндрью Фоулкса и лорда Энтони Дьюхерста, которые, очевидно, только что прибыли. Она видела, что сэр Эндрью Фоулкс первым делом подошел к Сюзанне де Турней, и только после этого оба молодых человека уединились в одной из глубоких оконных ниш, где вели долгий разговор, который, судя по их виду, был серьезным, но приятным. Оба щеголя выглядели несколько уставшими и озабоченными, хотя одеты были безупречно, и во всем их изысканном поведении не было видно, что они чувствовали тень нависшей над ними и над их предводителем катастрофы.

То, что лига Сапожка Принцессы не собирается отказываться от своих намерений продолжать дело, Маргарита слышала от Сюзанны, которая свято верила, что граф де Турней будет вывезен из Франции буквально в ближайшие дни. Глядя на блестящую фешенебельную толпу в празднично освещенной бальной зале, она стала смутно соображать, кто бы из этих светских львов мог оказаться таинственным Сапожком Принцессы, державшим в своих руках нити столь рискованных предприятий и судьбы многих людей.

Любопытство разбирало ее все сильнее, ей и в самом деле хотелось узнать, кто он, хотя раньше она, слыша о нем месяцами, принимала и оправдывала его анонимность, как и все в обществе. Но теперь ей вдруг захотелось узнать, уже не из-за Армана и не из-за Шовелена, а ради самой себя, ради бесконечного восхищения, которое вызывали в ней его доблесть и мужество.

Безусловно, он был где-то здесь, на балу, поскольку сэр Эндрью Фоулкс и лорд Энтони Дьюхерст прибыли сюда в надежде встретить его и, может быть, получить новое mot d'ordre[10].

Маргарита оглядела всех вокруг: аристократические нормандские лица, с прекрасными волосами – саксонские, более изящные и оригинальные – кельтского происхождения, – кто из них обладает этой волей, ловкостью, энергией, позволяющими держать в своей власти небольшую группу высокородных джентльменов, среди которых, по всеобщему поверью, был даже сам его королевское высочество.

Сэр Эндрью Фоулкс? Конечно же, нет; эти мягкие голубые глаза, смотревшие так кротко и страстно вслед маленькой Сюзанне, уведенной от желанного têt-a-têt[11] непреклонной матерью. Маргарита через всю комнату видела, как он, отвернувшись со вздохом, остался стоять бесцельно и одиноко, пока изящная фигурка Сюзанны не растворилась в толпе. Она видела, как он добрел до двери, ведущей в небольшой будуар за залой, остановился, подождал чего-то, прислонившись к косяку, все еще беспокойно осматриваясь вокруг.

Маргарита на мгновение задумалась, как избавиться от привязавшегося кавалера; затем направилась к дверям, находящимся напротив тех, которые подпирал сэр Эндрью. Затем ей захотелось подойти поближе к нему, зачем, она и сама не знала. Возможно, ее гнала та самая всевластная фатальность, которая столь часто руководит человеческими поступками.

Вдруг она остановилась; сердце ее замерло, глаза на миг возбужденно сверкнули, и она быстро пошла обратно. Сэр Эндрью Фоулкс продолжал все так же равнодушно стоять у двери, но Маргарита видела точно, что лорд Гастингс, молодой балагур, приятель ее мужа, а также один из приближенных принца, быстро и легко проходя мимо Фоулкса, что-то сунул ему в руку.

Однако смятение Маргариты продолжалось всего несколько мгновений, она остановилась, затем быстро повернулась и с великолепно сыгранным безразличием пошла к тем дверям, за которыми только что исчез сэр Эндрью. С того момента, как она видела его прислонившимся к двери, до того, как она последовала за ним в маленький будуар, не прошло и минуты. Судьба обычно стремительна, когда делает свой ход.

Теперь леди Блейкни больше не существовало, осталась лишь Маргарита Сен-Жюст. Та самая Маргарита Сен-Жюст, которая провела детство и раннюю юность под бережной опекой своего брата Армана. Она забыла все: и свое положение, и свое величие, и свое тайное восхищение, – все, кроме того, что жизнь Армана в опасности и что там, менее чем в двадцати футах от нее, в руках у сэра Эндрью находится нечто, что, может быть, спасет жизнь брата.

С того момента, как сэр Эндрью получил это нечто от лорда Гастингса, до того, как она достигла заветного будуара, прошло не более тридцати секунд. Сэр Эндрью стоял к ней спиной около столика с массивным серебряным канделябром. В руках он держал маленький листок бумаги, чтением которого и был полностью поглощен.

Тихо и незаметно, стараясь не шуршать платьем, даже не дышать, Маргарита проскользнула по тяжелому ковру за спину Фоулкса… Но в этот момент он обернулся и увидел ее. Она, проведя рукой по лбу, почти простонала:

– В зале ужасно душно… Я боюсь упасть в обморок… Ах…

Она пошатнулась, будто и в самом деле собираясь упасть, сэр Эндрью, опомнившись, быстро скомкал листок, который читал, и только-только успел подхватить ее.

– Леди Блейкни, вам плохо? – спросил он с беспокойством. – Позвольте мне…

– Нет, нет, ничего. Стул, скорее, – быстро прервала она.

Она почти упала на пододвинутый стул, откинула назад голову и закрыла глаза.

– Сейчас, – все еще слабо бормотала она, – это пройдет… Не обращайте внимания, сэр Эндрью, уверяю вас, скоро мне станет лучше…

В подобные моменты, как известно, и физиологи это доказывают, в нас возникают чувства, ничего общего не имеющие с пятью обычными. Мы не то чтобы видим, слышим или прикасаемся к чему-то, а будто бы делаем все это сразу, одновременно. Маргарита сидела с закрытыми глазами, сэр Эндрью был сзади, а справа находился столик с канделябром в пять свечей. Перед ее мысленным взором не было ничего, кроме лица Армана. Арман, чья жизнь теперь была в смертельной опасности, и он, казалось, глядел на нее издалека, из туманной дымки, в которой угадывались кипящие толпы Парижа, обнаженные стены Комитета общественной безопасности с ужасным общественным обвинителем Фукье-Тенвилем и мрачная гильотина с поднятым в ожидании новой жертвы кровавым ножом… Арман!..