– Попробуем еще раз?

Мегги закрыла глаза. Тихо зашелестела пленка.

– Вспомните тот момент, когда вы добрались до Рингхэма…

Мегги слегка вздохнула.

– Листья под ногами, – проговорила она. – Целые кучи листьев. Я шагала по ним, а они шуршали и шуршали. Тысячи опавших листьев. Я подбрасывала их в воздух – так я любила делать в детстве. Огромные охапки желто-коричневых листьев.

Фрай подумала, что Мегги больше ничего не скажет. Она подождала секунду, прислушиваясь к пощелкиванию магнитофона. Она уже хотела задать женщине следующий наводящий вопрос, как та заговорила снова:

– Ветер разметал листья, и я сгребала их, стараясь набрать охапку побольше. Часть листьев упала на меня, прямо на руки и лицо, они касались моей кожи. Холодные и липкие, чего я совсем не ожидала. От них пахло сыростью и гнилью. Я пыталась стряхнуть их с лица. На волосах тоже были листья, прицепившиеся, как вата. Теперь мне это уже совсем не казалось веселым. Я старалась стряхнуть листья и трясла головой, чтобы скинуть их с волос.

Голос Мегги зазвучал по-другому. В нем появились детские интонации, которых прежде Фрай не замечала. Было немного странно, что это говорит взрослая женщина. Казалось, она вспоминает случай из своего детства, а не трагедию, случившуюся с ней несколько недель назад.

На этот раз пауза затянулась несколько дольше. Фрай сжала пальцы, чтобы нечаянно не вмешаться и не нарушить тишину. Она бросила взгляд на кассеты – те все еще тихонько поскрипывали. Но молчание слишком затянулось.

– Вы видите кого-нибудь рядом? – спросила Фрай как можно мягче, хотя ей очень хотелось посильнее встряхнуть Мегги – наступил критический момент.

– Кого-нибудь еще? Нет, ее здесь нет.

Фрай резко вскинула голову, думая, что ослышалась.

– Кого?

Теперь Мегги тоже казалась сконфуженной, словно два разных воспоминания смешались вместе.

– Я смотрела вниз, на землю, – повторила она. – Смотрела на землю, где лежали листья. Поэтому я не заметила его.

Голос Мегги стал бесцветным и чуть выше, как это бывает у людей на грани истерики.

– Если бы я не шуршала листьями, то наверняка услышала бы его шаги. Я успела бы убежать.

– Мегги, когда вы поняли, что рядом находится другой человек?

– Когда он был уже совсем близко.

– Откуда вы о нем узнали? Вы услышали его?

– Листья шуршали. Они шуршали слишком громко. А я не обратила внимания.

– Хорошо. Вы не слышали, как он подошел. Может, Мегги, вы почувствовали его запах?

– Запах?

Мегги нахмурилась. Ее ноздри раздулись, словно она принюхивалась, вспоминая знакомый аромат.

Фрай знала, что запах – сильнейший помощник памяти, Если Мегги удастся воскресить всего один запах – может, какой-то дезодорант, запах тела или сигарет, – это дополнит всю картину.

– Я не чувствую его запаха, – сказала Мегги. – Только листья.

– Может быть, вы его слышите? – спросила Фрай, так же как и Мегги, переходя на настоящее время.

Глаза Мегги отрешенно смотрели вдаль. Прислушивалась ли она? Фрай была уверена, что, возможно, Мегги что-то слышит. В ее сознании должны были проноситься звуки, но Фрай не в силах была узнать какие, пока Мегги не поделится с ней.

– Шуршание, – нерешительно произнесла наконец Мегги.

– Опять листья? Он идет по листьям. Вы слышите его шаги по листьям.

– Да, и это тоже. Но не только. Шуршание синтетической ткани. Скорее всего, нейлона. Похоже, он одет в нейлоновую куртку.

Фрай почувствовала прилив возбуждения.

– Очень хорошо, Мегги. Теперь сосредоточьтесь. Вы видите ее, эту куртку? Какого она цвета?

Мегги покачала головой:

– Не знаю. Черная. Может, синяя.

– Хорошо. Можете ее описать? Она на пуговицах или на молнии? У нее есть капюшон?

– Ничего не могу сказать.

– Почему?

Мегги замялась.

– Темно.

Фрай открыла рот и снова закрыла его. Она посмотрела на магнитофон, словно спрашивая себя, слышал ли этот прибор то же самое, что и она. Потом она уставилась на Мегги Крю, противясь желанию схватить женщину за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы она ответила на самый главный вопрос.

– Мегги, – медленно проговорила она, – что вы делали на пустоши в темноте?

Мегги молчала. Фрай подумала, что полностью потеряла с ней контакт, что она ускользнула в сон или какой-то другой мир. Но в таком случае это был мир одних лишь кошмаров. Тело Мегги было напряжено, ее лицо исказил ужас. Ее веки оставались плотно сжатыми. Она резко дергала головой, будто пытаясь избавиться от застрявших в волосах веточек ежевики. Взгляд Фрай задел краешек красной, сморщенной ткани, блеснувший, как свежий ожог.

Потом Мегги положила руки на лицо, прикрывая пальцами правый глаз, и сильно, словно защищаясь, прижала их ко лбу. В комнате слышался только звук ее дыхания, ноздри с прерывистым свистом втягивали и выпускали воздух – свистом, которого не улавливал даже магнитофон, хотя пленка по-прежнему крутилась. Затем раздался высокий приглушенный шум – то ли хрип в груди астматика, то ли тихое поскуливание маленького зверька, умиравшего на обочине дороги.

– Я ничего не помню, – произнесла Мегги. – Я ничего не помню!

– «Золотая Вирджиния», – сказал Оуэн Фокс. – Их любимый.

В одной руке он держал упаковку в шесть банок светлого пива, в другой – жестянку с табаком. Бен Купер неуверенно следовал за ним. Он заплатил за пиво и табак и отлично знал, что не сумеет возместить эти расходы.

– Вы уверены, что это сработает? – спросил Купер. – Слегка напоминает подношение стеклянных бус туземцам.

– Единственный способ сблизиться с этими духовными типчиками, – ответил Оуэн, – воззвать к их материализму.

– Но…

– Доверьтесь мне, Бен. Я смотритель.

Но Бен Купер все равно сомневался. Вообще-то он не должен был находиться здесь. Он пришел сюда неофициально – никто не выдавал ему предписания еще раз побеседовать с Келвином Лоренсом и Саймоном Бевингтоном. Он сам почувствовал необходимость в этом: у фургона, в присутствии Дианы Фрай и толпы констеблей, трудно было сосредоточиться.

Купер чувствовал, как от куртки Оуэна пахнет сигаретным дымом: наверное, тот недавно виделся с Келом и Страйдом и красная шерсть впитала запах их самокруток. Оуэн подошел к фургону и, остановившись у кабины, сделал знак Куперу оставаться вне зоны видимости, а затем постучал в боковую дверь. Стук был необычный – серия коротких и длинных Ударов. Прошло полминуты, и дверь приоткрылась.

– Кел, – сказал Оуэн, – мы пришли с миром.

– Черт побери, это же Чудило в красном. Че надо? Закончились туристы, которых можно подоставать?

– Да нет, но вас доставать веселее.

Высунувшись за дверь, Кел заметил Купера.

– А этому че надо?

– Побеседовать с вами дружно. И мирно. Он в порядке, Кел.

Парень уставился на Купера, затем снова посмотрел на Оуэна.

– Говоришь, он в порядке? Он же коп. Копы – козлы, и точка.

– Он в порядке.

Кел кивнул.

– Гоните тогда нам банки, гомики несчастные.

Оуэн подмигнул Куперу, и они влезли в фургон. Все чувства Купера немедленно проснулись, когда на них обрушился целый ливень сильных запахов. Кел и Страйд месяцами смолили самокрутки в тесном пространстве фургончика, и запах курева насмерть въелся в стены, одеяла, подушки, спальные мешки, занимавшие весь пол. К табачному аромату примешивался острый запах немытых тел и грязной одежды. И дополнял букет аромат всяческой стряпни, в том числе и отголосок давнишней курицы с карри, с которой они разделались как минимум два дня назад. Ко всему прочему от двухконфорочной плитки, приткнувшейся за водительским сиденьем, тревожно тянуло газом.

При виде Страйда Купер почувствовал легкую неуверенность. Молодой человек сидел в дальнем углу, еле видимый в полумраке.

– Не обращайте на Страйда внимания, – бросил Кел. – Он яйцо чинит.