– Просто слишком старается, – сказал он. – Скоро угомонится.

Уининк печально покачал головой:

– Не понимаю, откуда у тебя столько терпения. На твоем месте я вел бы себя совсем по-другому.

Глядя на полицейских за столом, Куперу очень хотелось рассказать им тайну Дианы Фрай, которую она однажды поведала ему, не вдаваясь в подробности, – ужасную историю ее семьи и пристрастившейся к героину сестры, которой она не видела с шестнадцати лет. Но он понимал, что ни с кем не вправе делиться этой тайной.

– Я бы сказала, куда ей засунуть свои нашивки, – сказала Гарднер, улыбаясь Тодду Уининку, словно желая показать, что согласна с ним.

Купер догадывался, что тут есть и нечто большее: для некоторых женщин Тодд обладал немалой привлекательностью, что Бену никогда не было до конца понятно. Предполагалось, что весь секрет заключался в откровенной мужественности, в сексуальном напоре, скрывавшемся за его мрачноватой ухмылкой, и в его манере двигаться. Правда, это не то, чего женщины ищут в мужчине, – как говорили они сами. По крайней мере, как говорили Бену Куперу.

Постепенно разговор перешел на другие темы – на дурное настроение начальства, ночные смены и оклады. Как выяснилось, любой из сидевших здесь смог бы руководить эдендейлским отделением лучше, чем их теперешний начальник. Тогда бы и раскрываемость удвоилась. Хотя, конечно, приходится еще иметь дело с судами. Не говоря уж об Обществе защиты преступников, как они его называли,[13] – организации адвокатов, несущих ответственность за судебное преследование подозреваемых в преступлении, которых им поставляла полиция. Все дружно покачали головами.

– А завтра нам предстоит гоняться за белыми фургонами, – сказал Уининк. – Жду не дождусь.

Наконец остальные полицейские ушли. Купер и Уининк остались одни.

– Ты в порядке, Тодд?

– Конечно. А что?

– Просто интересно, что случилось утром. Почему тебя отозвали?

– А-а, обычная фигня, – беззаботно ответил Уининк. – У кого-то наверху опять мозги заклинило.

На экране стоявшего в углу телевизора появилось лицо старшего инспектора Тэлби. Показывали фрагмент пресс-конференции. Тэлби пытался выглядеть серьезно, профессионально и надежно.

– Тодд, – сказал Купер, – что ты знаешь о Мегги Крю? О жертве, с которой работает Диана Фрай?

– Все, что я знаю, что она почти ничего не может вспомнить о нападении. Хотя я бы на ее месте тоже не особенно старался помнить такое. Женщине тяжело, когда ее лицо превращают в сплошную кровавую рану.

– Ты не знаешь, она была замужем?

– Нет. Она – адвокат: деловые костюмы и сводки. Из тех, которые любят, чтобы их называли «мисс».

– У нее есть дети?

– Дети? Ты шутишь. Да все ее чрево уже давным-давно плесенью покрылось.

Купер мысленно вернулся к предыдущему разговору. Его раздражало то, как все закончилось.

– Послушай, ты можешь понять, что в чем-то она, конечно, аутсайдер, – произнес он вслух.

– Кто?

– Диана Фрай. Наверное, трудно принять, что ты аутсайдер. Требуется время, чтобы к этому привыкнуть.

– Ой, только не надо мне рассказывать об этом, – прервал его Уининк. – Я сам – аутсайдер. И всегда им буду. Ни рыба ни мясо – это про меня.

– Из-за того, что ты голландец?

– Наполовину. Папаша родом из Роттердама. Приехал сюда в семидесятых поработать на британских верфях. Ну и остался в Шеффилде.

– На верфях?

– Вот именно. Теперь их не осталось ни одной. Вот он и осел в Шеффилде: работал на заводе, где сталь льют, а потом и завод закрыли.

– Наверно, в детстве тебе доставалось из-за твоей фамилии?

– Смеешься? – скривился Уининк. – Я каждый день материл своего отца на чем свет стоит, только потому, что мне досталась такая фамилия. Она произносится как «Уайнинг»,[14] только с «к» на конце, говорил я. Я твердил это до посинения, но, думаешь, меня слушали?

– Это была просто шутка, – сказал Купер.

– Что-что?

– Да этот стеб. Ну, «уи»,[15] ты же понимаешь.

– Моя фамилия произносится «Уайнинг»…

– …но с «к» на конце. Точно.

Купер огляделся, подыскивая предлог покинуть буфет.

– В любом случае, – медленно произнес Уининк, – когда я перерос всех на голову, они больше так не делали. – На лице у него застыл его пресловутый взгляд. – А однажды я врезал заводиле по зубам.

– Простите, наше время истекло, прошу посторонних покинуть комнату. Следующий пункт повестки дня – протокол последней встречи.

Председатель приходского совета Каргрива носила белый кардиган и твидовую юбку и была столь близорука, что с трудом узнавала своих коллег у противоположного конца стола. Советник Мэри Солт предпочла бы, чтобы ее называли «пред», но некоторые члены совета отказывались перенимать современный лексикон и продолжали именовать ее «председатель», не обращая внимания на ее злобный близорукий взгляд.

Оуэн Фокс не принадлежал к партии советника Солт. Он вообще не принадлежал ни к какой партии, поэтому его голос не имел веса при важных решениях, например, о том, куда направить приходскую часть налогов с домовладельцев. Но они с председателем знали друг друга много лет.

В холодной комнате со скрипучим паркетом, где проходили заседания приходского совета, звуки отдавались гулко. В одном конце находилась маленькая сцена, превращенная сейчас в китайскую прачечную – для репетиций местного театра пантомимы. Со своего места Оуэн видел под столом ноги советника Солт в колготках телесного цвета. Ноги казались гладкими и блестящими, словно сосиски в оболочке. Его так и подмывало ткнуть в них вилкой.

Встреча совета началась с ответов на вопросы общественности, на которые отводилось пятнадцать минут. Обычно здесь присутствовали лишь одно-два знакомых лица, сидевших в конце комнаты, а иногда и совсем никого не было. Но сегодня вечером собралась толпа народу, пришлось даже принести дополнительные стулья. Все пришедшие желали знать, какие приняты меры для обеспечения безопасности в районе. Было высказано пожелание, чтобы на следующую встречу пригласили кого-нибудь из старших полицейских чинов, и клерку поручили написать начальнику полиции. Затем председатель перешла к повестке дня. Публике отводилось всего пятнадцать минут.

Повестка дня включала сообщение от руководства национального парка по поводу анкетирования посетителей и программу грантов по улучшению состояния окружающей среды. Окружной совет ответил на письмо об уличных фонарях и в очередной раз обсудил установку высокого барьера при въезде на деревенскую автостоянку, чтобы цыгане не оставляли там свои фургоны. Затем было сделано сообщение об успешном выполнении программы по озеленению, приуроченной к третьему тысячелетию, и члены совета обсудили мероприятия по благоустройству колодцев на следующий год. Выездную библиотеку перенесли на четверг. Провели проверку в кегельбане. Вскоре об опасностях прогулок по Рингхэмской пустоши прочно забыли. В конце концов, публике отводилось всего пятнадцать минут.

– Есть еще вопросы? – спросила под конец председатель.

Советник Солт обвела взглядом сидящих за столом. Никто не откликнулся. Оуэн посмотрел на часы. Не так уж поздно. Некоторые члены совета зайдут после заседания в «Танцующего барсука» для традиционного обмена сплетнями, а для Оуэна это – прекрасный шанс вернуться домой пораньше. Его никогда не привлекала общественная жизнь поселка, а сейчас тем более.

– Тогда объявляю заседание закрытым.

Оуэн поспешил к двери, чтобы никто из членов совета не успел отвести его в уголок и забросать вопросами о нападении на Рингхэмской пустоши. Ответить ему было нечего – он знал не больше других: неизвестно, кто бродил по пустоши и когда будет нанесен следующий удар.

Конечно, на этот счет у Оуэна имелись свои соображения. И найдись рядом человек, который правильно поставил бы вопрос, Оуэн не смог бы держать их при себе.