Возникновение информационной парадигмы положило начало разговорам о "новой экономике". Основным пафосом "новой экономики" было то, что с наступлением новых условий труда исчезает необходимость в тяжелой физической работе, основные производственные процессы, присущие индустриальному обществу, теперь могут быть автоматизированы, а основная ценность — и ключевая технология — с этого момента заключается в производстве знания. Естественно, для некоторых идеалистов это послужило поводом надеяться, что новая экономика создаст условия для преодоления отчуждения и эгалитаризма, свободы информации и знания для всех — поскольку казалось, что теперь основные производственные процессы могут быть автоматизированы, а людские ресурсы освобождены от отупляющей работы на предприятиях индустриального типа. Та самая наивная, а кое-где (как было описано в предыдущей главе) хитроумно инспирированная иллюзия века НТР, что новая технология может изменить общество сама, без изменения его устройства! Но, как пишут артисты-активисты из Critical Art Ensemble, "классовая структура общества воспроизводится любой технологией". Одно из первых упоминаний термина "новая экономика" мы обнаруживаем в выступлении Рональда Рейгана в Московском Государственном университете в 1988 году: "в наступающем мире изменятся условия производства, и новому поколению не придется тяжело трудиться, подчиняясь экономической необходимости, поскольку экономика переходит к производству не товара, а знания". Глашатаем "новой экономики" стал американский журнал Wired, защищавший, вкратце, ту идею, что с изменением условий труда в мире рынок стал, наконец, нашим "естественным окружением", информационные технологии поставили все идеалы свободного рынка на свои места, и таким образом обладатели знания теперь будут богатыми, как обладатели информационных ноу-хау. Стоит ли говорить, что эта идеология, как классический пример корпоративного самообмана, встретила решительный отпор со стороны более критически мыслящих европейских аналитиков, в частности, со стороны круга "цифрового Амстердама". Носители "калифорнийской идеологии" получили ироническое прозвище "the Wired generation". Это была очередная рыночная утопия, наивно полагавшая, будто одно только развитие технологий способно внести изменения в жизнь человечества, без капитального переустройства общественных отношений.

Со стороны европейских теоретиков "новая экономика" была отрефлексирована в трудах итальянского философа Тони Негри, обозначившего ее как "пост-фордистскую экономику" (поскольку «фордизм» обозначает высшее выражение индустриальной экономики) и экономику "нематериального производства".

Она набирала темпы. Персональные компьютеры поступают в серийное производство уже с 1975 года. По мере разработки пользовательских приложений и появления сетей их притягательность распространяется за пределы университетов, научных центров и коммерческих учреждений. К концу 1980-х созданы электронная почта, онлайн-конференции, а в 1990-м британский программист Тимоти Бернарс-Ли создает приложение World Wide Web — программное обеспечение, позволяющее считывание информации и интерактивный обмен данными между подключенными друг к другу компьютерами. Середину 1990-х можно считать эпохой телекоммуникационной лихорадки, охватившей мир. Опережающими темпами создаются и проектируются новые компьютеры, по миру распространяются мобильные телефоны, огромное значение приобретает применение компьютеров в промышленности и управлении, внедрение в производство, а вскоре — и перевод различных управленческих и производственных процессов на электронные рельсы. Стоит ли долго объяснять, как важно было появление мобильников для бизнесменов, ранее вынужденных дежурить в ожидании важного звонка в офисах, появление электронных конференций для децентрализованных предприятий, электронной оплаты — для банков и интернет-торговли, а электронной почты — например, для издательского дела? Венчурные инвестиции приносят миллионные прибыли; м ножество молодых предпринимателей осваивают образ жизни, который характеризуется "тремя С: шампанское, икра и Кадиллак (champagne, caviar and Cadillac)" — нечто радикально противоположное классическому для западной культуры типу капиталиста как носителя "протестантской этики". Все это получает название, в русском варианте, "бума доткомов", а в словаре саркастической слогономики амстердамских медиа-активистов — «dotcommania» (от доменных имен большинства электронных коммерческих компаний —.com).

Следствием развития высоких технологий стало образование финансовых рынков — электронных бирж, которые характеризуются чрезвычайно быстрым реагированием на конъюнктуру рынка, поскольку их деятельность обеспечена не золотом или твердой валютой, а строится исключительно на интуициях брокеров по поводу того, какие акции в данный момент более или менее выгодны для вложения, — то есть, на человеческих страхах, иллюзиях и надеждах. Невероятная чувствительность финансовых рынков породила увеличение рисков современной экономики, представление о том, что "бабочка, машущая крыльями над Китаем, может вызвать бурю в Нью-Йорке" — что и было доказано, в частности, на примере азиатского финансового кризиса лета 1998 года. Но собственно "новая экономика" в тот момент все еще казалась осуществившейся утопией, электронным Эльдорадо.

В марте 2000 года в амстердамском медиа-центре De Balie проходит конференция "Tulipomania. A critique of the new economy". Выступающие говорят о завышенных рыночных ожиданиях игроков онлайнового рынка, о том, что реальная отдача от инвестиций едва ли в действительности может соответствовать надеждам большинства игроков, что иллюзии подогреваются рыночной эйфорией. В эти дни на крупнейшей электронной бирже NASDAQ биржевые котировки предприятий, специализирующихся на электронной коммерции, обрушиваются. Начинаются массовые банкротства. Выпуская через несколько недель каталог «Тулипомании», активисты De Balie включат в него "электронное кладбище" коммерческих компаний, потерпевших крах в это короткое время. Один из участников конференции, Томас Сковилл, пишет текст под названием "Howl.com" (отсылка к классической поэме битников «Howl» Аллена Гинсберга): "Я видел лучшие умы моей профессии, сокрушенные венчурным капиталом, сожженные, параноидальные, влачащиеся по улицам Капуччинов Пало-Альто за дозой фондовых котировок…"

Франко Берарди Бифо, итальянский философ и один из первых в итальянской истории медиа-активистов, основавший в 1976 году в Болонье пиратское "Radio Alice", а также многолетний сотрудник французского психиатра Феликса Гваттари, выдвинул понятие «когнитариат». У него есть два значения. Одно, наиболее очевидное — это "нематериальные работники", "работники знания" как современный пролетариат. Можно считать его ответом критической и осторожной Европы на рыночные иллюзии "поколения Wired". Другое — менее очевидное, его следует понимать по аналогии с болезнями типа «гепатит»: это "совершенно материальный (физический, психологический, неврологический) род болезней, испытываемых людьми, включенными в сетевую экономику. Современный капитализм привел к кризису перепроизводства, но это перепроизводство товаров, потребляющих внимание. Поскольку сетевое пространство бесконечно, конечным является сетевое время — оно имеет предел. Оно не может загружаться до бесконечности, в противном случае оно терпит крушение. И оно терпит крушение — в наших нервных системах. По коллективной нервной системе, по социальному мозгу распространяется эпидемия паники, за ней следует эпидемия депрессии". Вероятно, продолжая шизоаналитическое учение, развитое его другом Феликсом Гваттари в сотрудничестве с Жилем Делезом, Бифо анализирует психику и сексуальность человека информационного общества, или, по крайней мере, такого драматического времени, как "эпоха доткомов":

Работники виртуального мира имеют все меньше и меньше времени для внимания, они вовлечены в выполнение растущего числа интеллектуальных заданий, и у них не остается времени, чтобы посвятить своей собственной жизни, любви, нежности и чувствам. Они глотают Виагру, потому что у них нет времени на сексуальные прелюдии. Атомизация и распределение по специальностям произвели своего рода оккупацию жизни. Ее эффектом стала психопатологизация общественных отношений. Симптомы весьма очевидны: миллионы упаковок «Прозака», распродаваемые каждый месяц, эпидемии нарушений, вызванных неспособностью сконцентрировать внимание среди молодых, распространение таких наркотиков, как «Риталин», среди детей в школе, и растущая эпидемия паники…