Никита кинулся к ней, но она грубо оттолкнула его, выскочила из купе и скорым шагом направилась к выходу. Теперь все это в прошлом, она надеялась, что больше никогда его не увидит.

Прежде чем спуститься в метро, Пульхерия набрала номер Паши Медведева. Тот был уже в салоне.

– Дашке я ничего говорить не стал. Меньше знает – лучше спит.

– Правильно.

– Следователь от нее ничего путного не добился. Говорили они всего пару минут. У вас все прошло гладко?

– Да. Сколько я тебе должна?

– Пустяки. Рад был хоть чем-то вам помочь.

– Паша, когда ты ко мне на «вы» обращаешься, я чувствую себя замшелой старухой, давай на «ты».

– Легко. Кстати, Герман уже вернулся. Он мне только что звонил. Будьте… будь с ним поласковей.

– Какой заботливый, – рассмеялась она.

– Ты, Пульхерия, прелесть. Есть в тебе что-то такое… – он запнулся, подбирая слова, – …очарование. Тебя так и хочется съесть.

– Как пампушку?

– Зря ты смеешься. Вообще-то я толстых женщин не люблю, но от тебя не могу оторвать взгляд. Сам себе удивляюсь.

– Еще немного, и ты мне в любви признаешься.

– Да моя Дашка сама в тебя влюблена по уши. Только о тебе и говорит. Пульхерия сказала, Пульхерия сделала. Она тащится от того, как ты Гранидиных строишь. Ты не боишься быть самой собой и ни под кого не подстраиваешься.

– Спасибо, Паша. Смотри, загоржусь, стану высокомерной, вроде папаши Гранде.

– Нет, тебе это не грозит, – уверенно возразил он.

– Павлик, ты меня переоцениваешь, но за комплимент все равно спасибо. Даже настроение немного поднялось.

Войдя в квартиру, Пульхерия сразу услышала голоса. В гостиной она застала Германа, менеджера Витю, с которым он ездил в Питер, и Штыкина. Следователь с чашкой кофе в руке удобно расположился на диване. На тарелке внушительной горкой высилось фирменное печенье Галины Матвеевны. Чашка с кофе еще была полна, а печенье почти не тронуто, из чего Пульхерия заключила, что Штыкин появился незадолго до ее прихода.

– Пуляшенька, – кинулся к ней Герман, – ты уже знакома с Игорем Петровичем? Он заглянул к нам в надежде, что я смогу ему помочь в расследовании убийства Вики.

Штыкин кивнул, положил в рот печенье и с аппетитом захрустел.

– Извините, Пульхерия Афанасьевна, не смог удержаться, – виновато сказал он, дожевав печенье, – больно уж оно вкусное. Детство напомнило. Но, к сожалению, мне пора.

– Надо же! Убийство! Случится же такое! – причитал Герман. – А я ничем вам помочь не могу? Какая досада?

Пульхерия пыталась убедить себя, что появление Штыкина в порядке вещей, что просто он хотел поговорить с Германом, но беспокойство росло. Он следует за ней буквально по пятам, почти не оставляя времени на размышления, словно пытается застать врасплох. С другой стороны, что он может узнать у Германа? Тот выглядел несколько уставшим, но вполне спокойным и счастливым. Она подошла к нему и поцеловала.

– Пульхерия Афанасьевна, – сказал Витя, – заставьте Германа Александровича прилечь хоть на минутку. Я лично так устал, что готов несколько суток провести в кровати, а он сам вел машину, не позволил мне. Знали бы вы, сколько мы с ним дел провернули! Вечер был просто отпад! Столько суеты! Только около полуночи освободились, а как рассвело, тут же выехали.

– Витюша молодец! – довольно проговорил Герман. – Один я бы не справился. Думаю, он заслужил хорошую премию! – Он сзади обнял Пульхерию за талию и прижался к ней всем телом. – Главный бухгалтер, вы не против?

Штыкин и Витюша тотчас тактично поднялись с дивана и направились к выходу. Пульхерии на миг показалось, что Игорь Петрович вскочил слишком уж поспешно. Герман пошел их провожать, а когда вернулся, она спросила:

– О чем тебя расспрашивал следователь?

– Только о Вике.

– Надеюсь, ты не сказал ему, что она подняла руку на Гришеньку и наставила ему фингал?

– Об этом речи вообще не было. Мой братец его не интересовал. Ведь он той ночью был с тобой.

– Не было его тут… – пробурчала Пульхерия.

Она с самого начала решила рассказать о мнимом алиби Гриши.

– Не было? Но Игорь Петрович сказал…

– Мы так условились с Александром Николаевичем.

– Но, Пуляша, это же… – Он замолчал, так как в комнату вошла Галина Матвеевна и доложила, что обед готов.

Когда она ушла, Пуля сказала:

– Пойдем, за обедом я тебе все расскажу.

Герман с сомнением взглянул на нее, потом обнял, поцеловал и увлек на тот самый диван, на котором она собиралась наставить ему рога с Никитой Назаровым. Пульхерия чувствовала, что он дрожит, словно был в отъезде несколько месяцев. Странно, но совесть ее не мучила. Никита теперь был для нее миражем, чем-то совершенно нереальным. Герман стал раздевать ее дрожащими от нетерпения руками.

– С ума сошел? Обед остынет. Мне этого Галина Матвеевна никогда не простит. Да и Катя может в любой момент с прогулки вернуться.

– Я по тебе так скучал, Пульсенок. Если бы ты знала, как я мечтал об этом. Я гнал машину, как сумасшедший, в надежде затащить тебя скорее в койку.

– Фу, какой ты вульгарный.

– Мы быстренько, – канючил он, словно маленький ребенок, выпрашивающий мелочь на мороженое.

– Если ты хочешь совокупиться со мной, как кролик, то так и скажи.

– Да, да, именно как кролик.

Он был на все согласен, лишь бы она допустила его до своего тела. Пульхерия уступила, в очередной раз поражаясь своей доброте. Герман сдержал обещание: все произошло практически мгновенно. Одеваясь, она с тоской думала, что это она уже не раз проходила: вначале бурная страстная любовь с затяжной прелюдией и длительными ласками, потом жалкое совокупление на скорую руку, вернее, пенис. И об этой жизни она мечтает? За это сомнительное счастье борется?

Во время обеда она рассказала, что придумал папаша Гранде, чтобы обеспечить алиби Гришеньке, полагая – порядочность Германа не позволит ему отнестись к этому положительно, но ошибалась. Он сразу понял, что так будет лучше для дела. Достойный сын своего отца! Неожиданно, к удивлению Пульхерии, он с беспокойством спросил:

– Тебе Гришенька рассказал, что он на самом деле делал той ночью?

– Нет.

– Тогда откуда ты знаешь, что он виделся с Викой?

– Так мне сказал Александр Николаевич. Часть ночи он провел с ней, а часть – один.

– Он рассказал папе подробности той ночи?

– Мне Гришенька признался, что ему пришлось все выложить отцу.

– Значит, он сказал только то, что счел нужным. Это ясно. Удивляюсь, почему папа отнесся к этому так спокойно. Одно дело создать алиби, но если кто-то его видел с той девушкой… Ты же знаешь, от Гришеньки можно ожидать любых сюрпризов.

– Я об этом как-то не подумала. Штыкин очень хороший следователь. Я знаю его давно.

– Давно? – удивился он.

Ей пришлось рассказать, как она познакомилась со Штыкиным. Он слушал ее с недоумением.

– Да ты, оказывается, шкатулка с секретом, – заметил Герман, криво усмехаясь. – Почему ты раньше об этом молчала?

– Не было случая. Только не надо меня ни в чем упрекать, – ответила она, раздражаясь. – Твоя ревность к прошлому просто смехотворна.

– В твоем прошлом есть еще что-то, к чему я не должен тебя ревновать?

– Ты, наверное, успел заметить, что мне больше сорока и я не девственница. У меня уже есть внук. Так что этот допрос считаю глупым и неуместным.

– Я не ревную тебя к прошлому. Я хочу знать, что еще есть такого в твоем прошлом, что может навредить нашей семье?

– Чем может навредить твоей семье мое знакомство со следователем?

– Надеюсь, ты проходила по этому делу свидетельницей? – Герман нахмурился.

Пульхерия с ужасом уставилась на него, точно тот был приведением.

– Ну ты и дурак, – с ненавистью сказала она после недолгого молчания. – Мне не о чем с тобой разговаривать. Я собираю вещи и ухожу от тебя.